Страна мечты - Владислав Савин

А отсюда следует третье — слабое место у пейзан, это страх, перед неотвратимой слепой силой, что сейчас тебя раздавит, и как звать не спросит. То есть — или ты выкладываешь все, что знаешь, или труп твой здесь и останется. Ничего не знаешь — жаль, тебе не повезло! И вот тут человек запросто может чужих сдать, особенно если они не из его деревни. Или из его — но при условии, что это останется в тайне. В селе ничего не забывают — и через тридцать лет могут вспомнить — «в этом доме Ванька жил, который Петру морду набил на его же свадьбе». А уж если ты подляну всему обществу сделал — не будет тебе жизни категорически, когда о том узнают. Если узнают.

— На этом селян ловить просто — говорил Гураль — так повернуть, что если будешь упираться, все узнают что именно ты предал — а если пойдешь на сотрудничество, секретность сохраним. Но самые лучшие агенты те, у кого к бандерам счеты есть.

Ага, знаем! Слышал, что и в Чечне самыми надежными «за нас» были кровники — если из твоего рода бандиты убили кого, ты обязан отомстить! Мы Гураля несколько раз сопровождали на встречу с его агентами — был среди них дедок лет за шестьдесят, у которого бандеровцы так же убили сына и невестку. И этот дед, с оперативным псевдонимом «Данко», прямо нам сказал:

— Я был и всегда буду против ваших колхозов. Но тем, кто моего Василька убил, житья не будет, и чтобы шкоду им какую сделать я хоть с чёртом подружусь!

Так ради бога, разве мы возражаем? Едет дед за хворостом или дровами — ну а мы его в условленном месте ждем, не в село же приходить на связь? И вот, замечаем — слежка за нашим дедом, хлопчик какой‑то прячется в кустах! Ну так мы тоже в такие игры умеем — шпион поодаль держался и видеть не мог, как я подползу (идти на контакт пришлось мне — не умел Гураль, при всех его талантах, так ползать)!

Риск правда был, что деда кондратий хватит, когда увидит меня в «кикиморе», полное сходство на вид со сказочным лешаком! Или с топором на меня бросится — и что тогда с наблюдателем делать? Но нет, пароль услышав из‑под маленького совсем кустика, Данко ответил как положено — а когда обернулся, то рука его дернулась, перекреститься.

— Тихо, следят за тобой. От тебя справа и за спину, сто шагов, под большим буком, малец прячется. Шепотом отвечай.

— Небось, Петрик, сынок нашего «станичного». Ну пусть смотрит, гаденыш. Передай своим: к нам завтра автолавка едет, из района. Все бы ничего — но только у всей сволочи какое‑то шевеление, мужикам приказано быть со зброей и наготове, а «станичный» бледный ходит, будто боится чего‑то. По службе помню — так бывает, когда тебе поручили, за что могут голову снять. Да и срок странный, мы кооператоров ждали лишь дня через четыре. Обычно они к полудню едут. Бывай, леший.

Хворост собрал, в телегу сел, лошадь стегнул, и уехал. Проблема была бы, если шпиончик малолетний решил место оглядеть, где объект останавливался — но все ж опыта у бандер не было, послали бы двоих, один слежку продолжает, второй задерживается для осмотра. А так, побежал Петрик за дедом, ну а мне забота, проследить, чтобы никаких следов не осталось, даже травы примятой, тоже ведь улика!

А то ведь, если бы этот гаденыш заметил… Видели мы, что стало с другим нашим «штирлицем», тоже агентом от Гураля. Которого убивали показательно, на виду у всего села — сначала семью, и чтобы он смотрел, затем и его самого — с особым зверством. Сказав всем — вот что будет, если кто‑то, попав к москалям в плен, решит свою смерть отсрочить ценой измены. Чтобы больше ни у кого не было соблазна. Поскольку жизнь ваша ничего не стоит, когда речь идет о свободе Украины! И конечно после, «мы ни при чем, это из леса какие‑то…», вот только нам по своим каналам известно было, что распоряжался всем «станичный», кто в том селе числился предколхоза, и еще прибывшие палачи из СБ. И вот интересно, кто из односельчан донес, заметив у «изменника» что‑то подозрительное? Ох, и добр же товарищ Сталин — по мне, так все население отсюда надо выслать куда подальше… так в этой реальности даже крымских татар не повально выселяют, а строго по закону, кто с оккупантами сотрудничал (ну а что в иных аулах вообще населения не остается, это частности).

Ладно, работаем! Автолавка — интересно, что же они везут? Что «кооператоры» даже на Востоке нередко работали на ОУН, это я с Киева помнил. Рацию на связь, и уже не я, а Гураль докладывает в центр. Дождавшись ответа, говорит — решено перехватить, проверить, что за автолавка. Завтра с утра в таком‑то квадрате, ждите подкрепление — взвод с техникой.

— Стоп! — говорю я, взглянув на карту — так если «кооператоры» вот отсюда поедут, то надо, чтобы наши с ними до того не пересеклись! А то скажут в деревне, перед вами советские были и как раз туда, куда вы. Пусть вот так проедут — вот здесь местные увидят тоже, но надеюсь, рации у них нет? А посыльные — если связь через район, предупредить уже не успеют, а напрямую, мы перехватим!

Особист лишь кивнул. Ночью в лесу комары донимали, хотя мы мазались гвоздичным маслом, лучшим средством от кровососов — немцы снабжали им своих егерей. Когда я, используя свою связь, затребовал через Москву это снадобье и для боевых товарищей (а то неудобно, когда «вованы» на нас с завистью глядят), нехай из ГДР еще пришлют — то всего через неделю получили, уважаю Пономаренко! Наутро мы вышли в условленное место, встретили на проселке БТР и «студер» с двумя десятками солдат, командира их, старлея Черкасова, я тоже знал, уже работали вместе. Выставили на дороге «блокпост», пулеметы и снайпера прикрывают. Ждем.

— Брюс, есть посыльный — голос Вальки — Скунса по УКВ — сейчас притащим.

Девчонка лет четырнадцати. Сказал уже, что у бандер связными обычно дети бегали. Причем чаще — именно девчонки. Бежала по лесной дорожке такая вот «красная шапочка», только налегке, даже корзинку с пирожками дать ей не удосужились. И как обычно — «дяденьки военные, отпустите, к бабушке больной спешу». Так слышали мы это уже, много раз! И кончились игры — если впуталась в такое, то никакого снисхождения. Сама отдашь, что тебе поручили отнести, или мы найдем?

Девочка умной оказалась, клочок бумаги, извлеченный из… сама отдала, «дедушка письмо написал, а что, нельзя разве?», держалась на удивление спокойно. Написана тарабарщина — вроде буквы, а понять нельзя. А Гураль лишь взглянул, минуту подумал, не больше, и сразу, как с листа, прочитал! Мне объяснял уже после:

— Хоть в верхушке и среднем звене ОУН встречались люди с довоенным университетским образованием, вряд ли деревенский «станичный» мог быть из их числа. Шифр ведь должен быть с гарантией, что разберут, не напутают? Буквы теснятся друг к другу, это хорошо — стояли бы по правильной сетке, можно было бы предположить «решетку» (прим. — метод, описанный у Перельмана, «Занимательная математика» — В. С.), ее без карточки — ключа никак не прочтешь! Были бы цифры, предположил бы в первую очередь самое простейшее, А-1, Б-2 и так далее, дважды уже такое встречал. А буквы… взглянем на первое слово. Начинается на Е, так, тогда вторая буква должна быть С!? А там П стоит, зато третья Ф (прим. — для упрощения, алфавит русский а не украинский — В. С.). Обычное здесь обращение, в письме, «друже такой‑то», в самом начале стоит, если пишешь уважаемому человеку. Алфавит сдвигается, причем у нечетных букв взамен пишется следующая за ней, у четных предыдущая.

Написано было в том письме:

«Друже Василь, москали проехали к Козову Броду, броневик и грузовая, до взвода. Предупреди музыкантов. Еще пишу, известный тебе Петро Маляс подозреваю что измену замышляет, вынюхивает, что знать не должен. Завтра с утра он на станцию поедет, можете перенять его в Глухолесье? Чтобы советские к нам с обыском не шли. Если не можете, скажите Марысе, что эту весточку принесет, что диду приехать не может, сами тогда решим. Но это будет в долг тебе, я же вашим помогал. Михась.»

— Ты знаешь, что там написано, соплюшка! Человеку — смертный приговор, приказ вашим его убить!

А она отвечает, нагло голову вскинув, и смотря мне в глаза:

— Значит, он враг, и должен умереть. Слава Украине!

А ведь лет ей, на вид четырнадцать, если не пятнадцать? Вполне может быть из «отважных девушек», кто на наших пленных солдатах отрабатывали практические занятия по наложению шин, до того ломая руки и ноги, или разрезали людей заживо для изучения полевой хирургии. И держится смело, нагло, как взрослая, не разыгрывает слезы, «дяденьки военные, простите ребенка». Смотрит внимательно, оценивающе — запоминает, сколько нас, как вооружены. Умная тварюшка, и что из нее через пару лет выйдет, еще одна Люда Фоя? Вот только опыта тебе недостает — уверена, что отпустим. Как бывало, отпускали до того. Хотя по мне, если уж впуталась в такое дело — то и к тебе без всяких скидок!

Нет, убивать я ее не стал. Хотя очень хотелось. Просто влепил ей пощечину — кто знает, как бить, так здорового мужика в нокаут отправить можно, не хуже чем кулаком. Только головка мотнулась — это тебе лишь аванс! Связать, пасть заткнуть, и под куст положить! А то слышно уже, едут!