Женская собственность. Сборник - Валентин Черных

— Ладно, заходи, гостем будешь, — Васильев попытался миролюбиво улыбнуться.

— К тебе я в гости не собирался.

— Не ко мне, к Марине, — поправился Васильев.

— Тогда я буду ее гостем, — уточнил он.

— Если будешь, — тоже уточнил Васильев.

— Это мы скоро узнаем…

Васильев сел в джип, развернулся и резко рванул с места. Не меньше ста пятидесяти сил, прикинул он возможности двигателя, видя, как джип за несколько секунд оказался на противоположном конце деревни, где стоял дом Марины.

Еще через несколько секунд Васильев войдет в дом и скажет Марине:

— Просил предупредить, что скоро зайдет.

Что ответит ему Марина?

— Пусть заходит. Посмотрим на москвича.

Или:

— Не хочу его видеть.

Хотя вряд ли. Все-таки не виделись восемь лет. И ему интересно посмотреть, какой она стала, и ей, наверное, тоже.

А если она решила, что принимает предложение Васильева, а может быть, уже приняла? Хотя вряд ли. Тогда Васильев был бы спокойнее.

И вдруг его сердце зачастило, буквально бросилась вскачь. Такое с ним случалось всего несколько раз, а в последний раз — недавно, когда он снимал квартиру в новом микрорайоне. Он возвращался после полуночи. Трое парней стояли возле подъезда, вернее, встали, как только увидели его. Один у самой двери, двое по бокам чуть сзади. Первый схватит за куртку, двое других заведут руки назад. Шансов проскочить в подъезд у него не было, а даже если проскочит, его догонят у лифта или на его лестничной площадке третьего этажа. Чтобы открыть две двери в квартиру, одну железную с тремя сейфовыми замками, другую обычную, у него уйдет не меньше восьми секунд. Он, проигрывая возможность нападения, несколько раз просчитывал, сколько времени у него уходит на открывание дверей.

Он сразу отказался от приобретения и регистрации газового пистолета. Газовые пистолеты и револьверы слишком похожи на реальные. Выхватив газовый «вальтер», в темноте похожий на нормальный пистолет Макарова, можешь получить пулю из того же Макарова, только настоящего.

В отделе антиквариата книжного магазина на Тверской он увидел нож для разрезания бумаги. Бронзовый, с посеребренным лезвием, стилизованный под кинжал. Он не снял с рукоятки ценник, на случай внезапного обыска. Московские милиционеры из бдительности, а больше, вероятно, для собственного развлечения довольно часто проверяли документы, предлагая открывать сумки и портфели. При любом досмотре он всегда может доказать, что нож для разрезания бумаги куплен для подарка и не может служить орудием убийства, хотя орудием убийства может служить обыкновенный гвоздь. Но гвоздем можно убить, но напугать невозможно, а огромным ножом для разрезания бумаги можно отпугнуть самых решительных.

Он сдвинул застежку на сумке, достал нож-кинжал, который в тусклом свете лампочки смотрелся, вероятно, устрашающе внушительно. Шагнул за спину одного из парней, ткнул острием ножа-кинжала под лопатку, и сказал:

— Пошевелишься — проткну насквозь!

— Ты чего? — растерянно спросил стоящий у двери.

— А ты отойди от двери.

— Да отойду! Ты псих, что ли?

— А теперь бегом в сторону автобусной остановки. Марш!

И парни побежали.

Он уже вошел в квартиру, а сердце все не успокаивалась. Страх завел сердце, теперь страха уже не было, а сердце не сбавляло обороты.

Он шел по деревне, всматриваясь в знакомые с детства дома, которые запомнились почему-то более высокими.

Он увидел дом Марины. Во рту вдруг пересохло, будто бежал в гору, легкие ботинки почему-то стали тяжелыми. А если она уже стоит возле калитки и, когда он подойдет, скажет ему:

— Не заходи. Не хочу тебя видеть.

Или они посидят втроем. Поговорят, вспомнят одноклассников, где кто? А, прощаясь, она скажет:

— Не приходи больше.

И он завтра утром уедет, время командировки заканчивалось. Он вернется в Москву утренним поездом, заедет к себе домой, примет душ, если ванная будет свободна. Когда жильцы уходили на работу, ванную занимала старуха-пенсионерка и не выходила из нее по два часа, единственное удовольствие из ее прошлой женской жизни известной когда-то балерины.

Потом в «Макдоналдсе», недавно открытом возле дома, возьмет чизбургер и стакан колы, приедет в министерство, расскажет своему начальнику управления, чего не будет в отчете, о настроениях в области, которая не входила в «красный пояс», но и нынешнюю власть не жаловала. После работы он поедет в гараж и будет работать до полуночи, ему вполне хватало шести часов сна. Он снова начал копить деньги, как делали все погорельцы в деревне: дом сгорел, строят новый, жить где-то надо. Жить ему было где, но он по-прежнему хотел иметь свою отдельную квартиру.

И еще надо решать с работой. Он держался за министерство, потому что министерство, по мнению деревенских, все-таки успех, потому что никто из деревенских никогда не работал в министерстве. Он уже доказал Лене, вернее, ее матери, что он чего-то добился в жизни и добьется большего, и в деревне теперь знают. То, что он приехал в одной машине с губернатором, в деревне все-таки заметили и обсуждали, и наверняка в деревню приедет районное начальство, чтобы выразить свое почтение.

Если Марина скажет: больше не приходи, может быть, он придет еще раз. И если Марина снова скажет: не приходи, он больше не придет. В конце концов, есть еще миллион женщин в Москве, молодых, незамужних. Но где находят женщин в Москве, он не знал. В деревне все понятно. Рядом с тобою растут девочки, кто-то из них нравится больше. Часто бывает, что именно она дала тебе, когда другие не давали, и забеременела, тогда женились. Или уезжали из деревни.

В основном почему-то женились на учительницах. Молодых учительниц распределяли после окончания педагогических институтов в деревенские школы, они должны были отработать три года, а потом им давали дипломы, а если бы сразу дали дипломы, в деревню никто не поехал бы.

Молодые учительницы казались красивее деревенских ровесниц, может быть, потому, что одевались моднее, и волосы у них были пушистее, чаще мыли.

Но школа в деревне одна, и молокоприемный пункт один, и бухгалтерия в колхозе одна, еще несколько молодых женщин набиралось по библиотеке и сельскому совету.

Молодые женщины, готовые к замужеству, накатывались волнами. Он помнил, как на пенсию ушли сразу несколько учительниц, вместо них прислали выпускниц педагогических институтов. За два года их разобрали местные женихи, и интерес к школе у местных мужчин резко понизился, следующую волну можно ожидать только через два десятилетия, когда нынешние молодые уйдут на пенсию, но может пройти и тридцать, и сорок лет. Сельские учительницы уходили на пенсию, только если болели безнадежно и у них не хватало сил, чтобы дойти до школы.

После переезда в Москву он не познакомился ни с одной учительницей, а как познакомишься, если у тебя нет детей. Молодые мужчины в Москве ездили в вечерние клубы, совсем уже не похожие на те клубы, куда он ходил на танцы.

Конечно, он мог познакомиться с женщиной, как и многие, на работе. В министерстве работало много женщин, ему иногда казалось, что их больше, чем мужчин. Некоторые из них пересиживали до десятка министров. У каждого нового министра появлялись новые заместители, новые начальники главков. Они набирали новых секретарш и референтов. Эти женщины становились их любовницами, надеясь когда-нибудь стать женами. Иногда они выигрывали в эту лотерею, одна из тысячи, но чаще, поняв, что упускают последние шансы, поспешно выходили замуж за неосторожных министерских чиновников, запозднившихся с женитьбой, разведенных или еще не старых вдовцов. Он вряд ли мог жениться на одной из таких даже привлекательных женщин, потому что не смог бы забыть, что его жена обслуживала другого мужчину и вышла за него замуж только потому, что не смогла выйти, за кого хотела.

Некоторые знакомились в транспорте: в метро, троллейбусах, на остановках автобусов. Один из его министерских приятелей находил себе любовниц в театрах. В театрах всегда много одиноких женщин. Одинокие женщины в театр чаще всего ходят с подругами, такими же одинокими. Приятель знакомился с обеими, одну выбирал для спанья, но часто спал и с обеими.

Он не умел так легко заговаривать, предпочитая больше слушать, чем говорить, и удивлялся, что женщины выслушивают очевидные глупости и даже отвечают.

Он все ближе подходил к дому Марины, оставалось несколько шагов до калитки. Еще можно повернуть и зайти вечером, когда не будет Васильева. Но не повернул, потому что увидел Марину и Васильева. Они сидели на веранде и смотрели на него.

Марина встала, когда он вошел. Его снова поразила полнота ее загорелых плеч в открытом сарафане, и грудь ее стала больше. Ему хотелось ее обнять, но он не решился и протянул руку. Марина чуть помедлила, прежде чем протянуть свою руку, он испугался, что так и будет стоять с протянутой рукой, но Марина улыбнулась, и он почувствовал ее крепкую ладонь. Она смотрела на него не отводя глаз, может быть, ждала, что он смутится. Таких уверенных в своей привлекательности женщин он иногда встречал в метро. Они не смущались, когда их рассматривали, и, не отводя глаз, рассматривали сами.