Сапер. Том IV - Алексей Викторович Вязовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И находилось все это добро в тупике возле разъезда Чурилово. Замаскированное, прикрытое, и практически без охраны. Бардак — не только наше изобретение. Орднунг может давать сбои, особенно когда всем надо, а взять неоткуда. Впрочем, всё выгружено, кроме боеприпасов, находящихся в одиннадцати спецвагонах с поддерживаемой температурой пятнадцать градусов.
Единственное, в чем путался адъютант, так это в дне, когда охрана опять станет пристойной. Не то завтра, не то послезавтра. Он даже заплакал от расстройства, что не может помочь этому замечательному герру майору, который показывает ему свой нож, при этом доверяя лейтенанту настолько, что позволяет рассмотреть все подробности лезвия буквально в паре миллиметров от глаза.
Тут я понял, что пора мне подышать свежим воздухом и пойти проверить караулы. Я не против полевых методов допроса, и понимаю, что временами без этого не обойтись, когда надо всё получить быстро. Но наблюдать — предпочитаю такого не делать. Вряд ли Нижинский будет резать немца на куски, он и так всё рассказывает. Но и морального давления достаточно. Начнет сейчас этот Мюллер ползать по полу, вымаливая жизнь, а майор тем временем давить на психику, чтобы проверить истинность утверждений о пушке. А оно мне надо? Вон, пойду, послушаю байки от Дробязгина, он нашел благодарных слушателей в виде заступающей смены дозора.
— Говнюки эти разведчики, вот что я вам скажу, — вещал уже переодетый и вполне вымытый Ваня внимательно слушающей публике. — Мы с Саней тарабанили на себе эту взрывчатку как папа Карла, а эти прут, чуть не посвистывая. Я говорю — подсобите, братцы, впересменку потащим, а они мне — ваш груз, вы и несите. Вот так и познается боевое братство, сразу видно, кто друг, а кто — портянка прелая. Насыпь табачку, Григорьев, не жмотись, — обратился он в одному из бойцов.
— Так ты ж не куришь вроде, — засомневался тот.
— Вот она, жлобская натура. Саня Дудник встанет, угощу его, он в этих засадах весь измучился без курева. Так и жаловался каждую минуту, считай, что уши пухнут уже. Так вот, водили они нас по таким дебрям — я б ни в жизнь не выбрался, случись в одиночку туда попасть. Мошкара лезет… везде, короче, даже подштанники не спасают. Дудник, дурило, в болото упал, вылезает — весь в пиявках… Да…
— Заливаешь, Ваня, — влез Григорьев, желающий за свой табачок получить правдивый рассказ. — Уже было про пиявок, помните, ребята?
И все согласно закивали. Даже я помню. Точно, при нашем знакомстве вещал Дробязгин.
— Ну уже и приврать нельзя, — спокойно воспринял разоблачение мой ординарец. — Я же для красоты, разве непонятно? Так вот, пилим мы по этой чащобе, я уже спотыкаться устал. Иду только и думаю — хана сапогам, менять надо. А ведь только недавно с немца снял…
— На табак ты их у Михеичева выменял, — Ваню снова поймали на неточности.
— Не нравится, не слушай. Так до смерти и не узнаешь, как мы целого генерала в плен взяли. Короче, пришли на место. Сержант разведывательный жалом поводил, присмотрелся, говорит — мимо не пройдут. Только вот на этом самом месте. А там и правда — с одной стороны болото, тут бурелом, куда там засекам, что мы городим. И посередке даже не тропинка, а так, намек один. Ну и решили там засаду делать. Мы с Саней фугас заложили, прямо как в учебнике — комар носа не подточит. А комарей там этих… только точило под носы подставляй. Я ребятам и говорю — грязью надо измазаться. И маскировка, и от этих тварей защита. Послушали меня…
— А складно брешет, артист, — громко прошептал кто-то из слушателей, но Дробязгин на такие мелочи внимания не обращал.
— Лежу я себе, ждем фашистов, я даже покемарить успел слегка. Тут меня дергает за рукав Леня Коняхин, разведчик, хороший парень, хоть и из Рязани. И говорит — тихарись, идут, кажись. И точно, десяток фашистов мимо нас — вот как ты, Григорьев, близенько, прокрались. Я даже и дышать забыл, как, если б Лёнька не напомнил, точно задохнулся бы…
* * *
Дробязгин смаковал подробности своего подвига, и получалось, что если бы не он, то генерал с приспешниками точно скрылись бы в болоте.
Двое разведчиков полегли от передового дозора, который вынуждены были пропустить мимо себя. Темнота, неразбериха — что угодно могло случиться. А Херцог тупо обделался после взрыва, и сразу задрал лапки вгору. Понятное дело, в представлении на награды всё распишут как надо — тяжелый бой с превосходящими силами и прочее, что полагается. Мне не жалко. Пусть ребята получат свои ордена. В конце концов, у нас генералов в плен не каждый день берут.
Но что делать со сведениями о «Доре»? Хорошо бы разбомбить там всё, чтобы места живого не осталось. Вот только погода нелетная. Висят, как пишут в романах, свинцовые тучи. Как они там назывались? Не помню уже, в записной книжке есть. Так что с авиацией швах. А немцы могут уже грузить всё для эвакуации. Мало того, что линия фронта рядышком совсем, так еще и генерал не попадет куда надо. Даже если никто не дойдет, а Нижинский гарантировал, что немцы все на месте остались, и кормят столь любимых Ваней Дробязгиным пиявок, то уже к утру будет ясно — возможна утечка.
Чует моя внутренняя сигнализация, что действовать надо быстро. Вот прямо сей момент, без проволочки. Был бы я в партизанах, всё решилось бы просто: построил бойцов, наметил цели, вперед разведку отправил, и ты уже на боевой операции. А тут, соверши я такое… Можно и пулю поймать лбом за оставление позиций без приказа, и прочие грехи. Сиди и думай, Петя.
Рядом со мной сел Нижинский. Тоже свежим воздухом подышать вышел.
— Проверил? — спросил я.
— Да, держится первоначальной версии. Если и врет, то слишком тонко. Думать, что немцы пожертвовали целым генералом, чтобы обмануть нас с пушкой… Я бы в такое не поверил.
— Под Киевом мы уже с этой фрау Дорой встречались, — сказал я. — Тогда тоже… не очень верилось.
— И что там сделали?
— Собрали ударную группу, снарядили минометами, и отправили. Подошли на расстояние уверенного накрытия, и постреляли. Дора после этого молчала, вроде как в ремонт повезли.
— Большой отряд был? — наседал майор.
— Знаю, о чем ты думаешь, — ответил я. — Но без приказа — не могу.
— Так пойдем, что сидим? Надо срочно сообщать! — разведчик вскочил на ноги.
* * *
Со связью у нас всё было хорошо. А вот без нее, соответственно, хреново. Уж не знаю, из чего там собирал свой прибор наш Маркони, но до Викторова мы достучались. С учетом режима повышенной секретности, нам поначалу с трудом удалось сообщить о знатном языке, а потом — и о необходимости быстрой войсковой операции с возможным стратегическим значением.
И получил я четкий и недвузначный приказ — ждите, скоро всё решим. Наверное, в штабе надумали гонца послать, разобраться на месте. Не командарма, и даже не начштаба, но кого-нибудь, способного самостоятельно решить, что делать, и каким образом. Это я люблю. Вот прямо душа радуется, когда рядом находится некто решительный и смелый, который на себя ответственность возьмет. А что мне от такого награды достойной не обломится, так я не жадный. У меня этого добра и так столько, что надо мундир на левой стороне груди укреплять, а то скоро порвется под тяжестью.
Сорок две минуты понадобилось полковнику Стойкину, чтобы примчаться к нам в сопровождении кучки нужных для работы людей — связиста, особиста, разведчика, и еще кого-то, четвертым втиснувшимся на заднее сиденье эмки. Рекорд, вне всяких сомнений. И лучший способ от перехвата данных противником.
Какую должность этот Стойкин в штабе занимал — не знаю. Но, наверное, большую и значимую, потому что разобрался в ситуации практически мгновенно. На Курта Херцога он только глянул мельком, будто пленные генералы его уже порядком утомили. Да и на что там смотреть? Напыщенный индюк в грязном мундире. А вот ситуацию с пушкой продумывал долго. Двигая тупым кончиком карандаша по немецкой трофейной пятисотметровке, он прикидывал маршрут движения нашего отряда, наверное, мысленно представляя обстановку на штабной карте. Колдовал, короче. Мы с Нижинским только
