Каска вместо подушки - Роберт Леки

Никто не жаловался. Да и кто стал бы обращать внимание на такие мелкие неудобства в первый  день нашего возвращения к цивилизации? Не стоило придираться к счастливой судьбе, забросившей нас на крикетную площадку, расположенную в самом сердце города, в то время как другие полки — 5-й, 7-й и 11-й артиллерийский — остались в пригороде. Город был в нашем распоряжении. Мы могли пробовать его на вкус каждую ночь. Мы его не заработали — мы его скорее выиграли. Наш командир полка, в жребии с командирами 5-го и 7-го полков, выбросил счастливую монету. Из всех полков 1-й занимал самое выигрышное положение для большого дебуширования.

Дисциплина, уже и без того изрядно пострадавшая от ангельских голосков местных девушек, той ночью вообще приказала долго жить.

Мы получили часть нашего шестимесячного денежного довольствия в австралийских фунтах, но нам не выдали одежду. Мы все еще оставались в обносках Гуадалканала.

И тем не менее, треть полка высыпала на улицы Мельбурна. Я пошел гулять один — Бегун, Хохотун, Здоровяк и остальные либо были в наряде, либо не желали рисковать.

Какая это была восхитительная, опьяняющая ночь! Сначала я решил, что вызываю всеобщее любопытство из-за странной одежды и дочерна загорелой физиономии. Но вскоре я понял, что здесь кроется нечто большее. Я был избавителем на земле, которую спас. В этом меня убедили дружелюбные улыбки мельбурицев. Даже уличные торговцы обзавелись плакатами: «Спасибо вам, янки, вы спасли Австралию!» Это была лесть, но действовала она как крепкое вино. Я почувствовал, что такое настоящий триумф, и очень скоро стал принимать улыбки мельбурнских девушек как справедливую награду загорелому освободителю.

Первой была Гуин. 

Мы встретились в молочном баре. Согласитесь, странное место для морского пехотинца, смотрящего вокруг голодными глазами после семимесячного воздержания. Но дело в том, что все пабы в Мельбурне закрываются в шесть часов, и я тогда еще не знал, что в отелях напитки подают на несколько часов дольше.

Я заметил ее в первый же момент, когда вошел в помещение. В ее глазах горел неподдельный интерес. Но когда я сел рядом и отхлебнул молочного коктейля, она стала изображать безразличие. Я не знал, что сказать, поэтому спросил, сколько времени. Она многозначительно посмотрела на часы на моей руке, потом перевела взгляд на часы, висевшие над нашей головой, и спросила:

— Ты янки, парень? — Ее голос был мелодичен и очень приятен, и не важно, что она не пригласила меня к себе. Главное, что она со мной заговорила!

— Да, — ответил я, — мы только что прибыли с Гуадалканала.

— Правда? — Ее глаза округлились от удивления. — Там, наверное, было ужасно!

Беседа продолжалась: вежливые слова, официальные слова, слова без смысла, но слова, оживленные голосом плоти, слова, ведущие к одному результату. Так что после нескольких остановок в разных барах она наконец произнесла заветное: «Пойдем ко мне», и все, что было сказано раньше, потеряло смысл. Туда мы и пошли.

Там был мерцающий свет газового рожка и кровать. Больше ничего.

В непостижимой манере, как это умеют только женщины, Гуин кратко проинструктировала своего напористого гостя: в ее молодой жизни не будет брюк клеш, и ни один американский ублюдок  не оскорбит ее на склоне лет. Иными словами, не будет ничего, пока на ее пальце не появится кольцо.

Напустив на себя максимальную серьезность, возможную в подобных обстоятельствах, я поднялся с неблагодарной лежанки, вернул себе форменную одежду и достоинство и ушел.

Я тихо прикрыл за собой дверь и вышел в тихую, теплую ночь, мрачно размышляя об американском кино, убедившем весь мир, что все без исключения американские мужчины миллионеры, и проклиная самомнение женской половины человечества. Ну почему, скажите на милость, все они так твердо убеждены, что еще не родился на свет мужчина, которого нельзя бы было обвести вокруг пальца.

В центре Мельбурна, в районе железнодорожной станции Флиндерс-стрит, улицы были заполнены морскими пехотинцами. Раньше я думал, что в город отправилась примерно треть нашего полка, но теперь понял, что не меньше половины. Некоторые еще носили бороду. Эта разношерстная толпа лишь отдаленно напоминала налетевшую из джунглей Гуадалканала орду.

Но теперь они размахивали бутылками, австралийскими мясными пирогами, мороженым — в общем, всем, что можно купить в работающих круглосуточно киосках. Со всех сторон слышались песни. В ту ночь все выучили, как минимум, два куплета из «Матильды, танцующей вальс».

Однажды веселый лодочник остановился в устье реки

Под сенью развесистого дерева.

Он ждал, пока закипит вода в котелке, и пел:

«Ты будешь танцевать со мной вальс, Матильда?»

У меня оставалось достаточно денег, чтобы нанять лошадь и экипаж из тех, что стояли у станции. 

С полдюжины парней набилось внутрь, а я занял место кучера

И мы поехали обратно — жевали купленные в городе вкусные вещи, потягивали из бутылок и орали песни, а добродушное животное тянуло за собой экипаж, постукивая копытами по мостовой.

На следующий день мы пили за смерть дисциплины. Соответствующее случаю количество бутылок теперь было у всех. За погибель дисциплины пили все, и несчастная действительно отдала Богу душу, а мы продолжили пьянствовать, уперев ноги в ее хладный труп. Оргия затянулась на неопределенное время, а пробуждение оказалось ужасным. Насколько я помню, та побудка стала затяжным фарсом.

— Подъем! Подъем! — завопил хриплый с перепоя голос.

Тишина.

Лишь по прошествии некоторого времени какая-то дюжина из двух сотен спящих мертвым сном фигур восстала, словно мертвецы из могил, поплотнее укутавшись в саван одеял; одни или двое из зомби наклонились, чтобы разыскать предусмотрительно припрятанную бутылку; после чего они потащились вниз на построение и перекличку.

Старина Ганни сделал несколько шагов вперед и в изумлении уставился на горстку оживших мумий.

Лейтенант Плющ приготовился принять рапорт.

Ганни пребывал в явном замешательстве. Он откозырял, плотно стиснув пальцы, словно они были намазаны клеем, и сообщил:

— Все присутствуют.

Плющ окинул его взглядом, исполненным мрачной торжественности, затем мельком взглянул на нас и приказал:

— Проверьте, все ли вернулись из увольнения. 

И мы вновь расползлись по своим могилам.

А потом нас отпустили.

Вероятно, офицерам, причем всем без исключения, тоже хотелось порезвиться. Нам заплатили, обеспечили новой формой, включая зеленые куртки, которые мы носили восемнадцать месяцев назад, объяснили, где можно взять еду и лекарства. Кроме назначенных в наряд, все с полудня были свободны.