Путешественница - Диана Гэблдон

– Вы считаете, что размер книги оправдан сложностью содержания? – спросил Грей, наклонившись вперед, чтобы прикурить сигару от свечи на боковом столике. – В конце концов, такой толстенный роман требует как значительных затрат от издателя, так и значительных усилий от читателя.

Фрэзер улыбнулся. Сам он не курил, но сегодня вечером решил пить портвейн, заявив, что это единственный напиток, вкус которого не может быть испорчен запахом табака.

– Сколько в нем страниц? Тысяча двести? Да, кажется, так. Видимо, трудно вместить сложные жизненные ситуации в тесное словесное пространство и претендовать на точность изложения.

– Верно. Правда, я уже слышал этот аргумент: дескать, умение романиста заключается в искусном подборе деталей. Но не кажется ли вам, что толщина тома сама по себе указывает на неумение автора осуществлять такую подборку в рамках художественной необходимости, а это, в свою очередь, говорит о нехватке мастерства?

Фрэзер задумался, медленно, мелкими глотками отпивая рубиновую жидкость.

– Да, по правде сказать, мне попадались книги, где дело обстоит именно так. Автор стремится заставить читателей поверить в правдоподобие того, о чем пишет, обилием деталей. Однако в этом случае, я думаю, дело обстоит иначе. Каждый персонаж весьма тщательно рассмотрен, и все описанные события кажутся необходимыми для развития сюжета. Нет, думаю, это правда, что некоторые истории для полноценного и достоверного изложения требуют большего пространства.

Он сделал еще глоток и рассмеялся.

– Конечно, майор, я признаюсь в наличии у меня на сей счет некоего личного предубеждения. Учитывая обстоятельства, в которых я читал «Памелу», я был бы в восторге, если бы книга оказалась вдвое длиннее.

– И что это были за обстоятельства?

Грей поджал губы и выдул аккуратное колечко, которое поплыло к потолку.

– Я семь лет прожил в пещере в горах, майор, – усмехнулся Фрэзер. – У меня редко бывало больше трех книг, и их должно было хватить не на один месяц. Да, я неравнодушен к толстым томам, но должен признаться, что это не главное качество.

– Безусловно, – согласился Грей.

Он прищурился, следя за движением первого колечка дыма, и выдул еще одно. Оно отклонилось от намеченной цели и отлетело в сторону.

– Я помню, – продолжил он, энергично затягиваясь сигарой, отчего слова выходили с перебивками, – как подруга моей матери увидела эту книгу в гостиной у матушки…

Наконец майор выдул новое колечко и удовлетворенно хмыкнул, когда оно точно вписалось в старое и рассеяло его в крохотное облачко.

– Это была леди Хенсли. Она взяла книгу, посмотрела на нее беспомощно, как это свойственно многим женщинам, и сказала: «О, графиня! Как только вам хватает смелости браться за книгу такого большого объема! Боюсь, что я никогда бы не решилась начать столь длинный роман».

После довольно точной имитации звонкого фальцета леди Хенсли Грею пришлось прокашляться.

– На что матушка ответила, – продолжил он своим обычным голосом: – «Не стоит волноваться, дорогая, вы бы все равно его не поняли».

Фрэзер рассмеялся и закашлялся, отгоняя остатки очередного колечка дыма.

Грей быстро затушил сигару и встал.

– Идемте, у нас как раз хватит времени на быструю партию.

Их силы были неравны: Фрэзер играл в шахматы гораздо лучше, но порой Грею удавалось спасти своего короля благодаря отчаянно смелой игре.

Сегодня вечером он попытался использовать гамбит Торремолиноса. Это был рискованный дебют, начинавшийся ходом коня на королевском фланге. При удачном начале он прокладывал путь для необычной комбинации ходов ладьи и слона, успех которой зависел от диспозиции на полях между королевским конем и пешкой королевского слона. Грей редко использовал эту комбинацию, ибо она не была рассчитана на посредственного игрока, недостаточно сообразительного, чтобы распознать замаскированную угрозу со стороны коня. Данный гамбит являлся оружием, пригодным против тонкого, проницательного соперника, а после почти трех месяцев еженедельных поединков Грей хорошо усвоил, какого рода ум противостоит ему за уставленной резными фигурами шахматной доской.

Делая предпоследний ход комбинации, он заставил себя не задерживать дыхание, а почувствовав, что на нем ненадолго остановился взгляд Фрэзера, отвел глаза, чтобы не выдать своего волнения. Он потянулся к боковому столику за графином и наполнил оба бокала сладким темным портвейном, внимательно глядя, как поднимается уровень жидкости.

Будет ли это пешка или конь? Фрэзер задумчиво склонился над доской, маленькие рыжеватые искорки подмигивали в его волосах, когда он покачивал головой, выбирая фигуру.

Конь или пешка? Победа или поражение?

Фрэзер поднял руку, и сердце майора замерло. Рука зависла над доской, помедлила – и взялась за фигуру.

За коня.

Грею не хватило самообладания, чтобы сдержать вздох облегчения. Фрэзер резко вскинул глаза, но было уже поздно. Стараясь не слишком выдавать свое ликование, майор сделал рокировку.

Фрэзер нахмурился, глядя на доску, его глаза перебегали с одной шахматной фигуры на другую, оценивая варианты.

Потом до него дошло. Он слегка дернулся, поднял голову и уставился на противника широко раскрытыми глазами.

– Э, да вы, я вижу, коварный махинатор, – уважительно произнес он. – И где вы научились таким чертовским хитростям?

– Меня научил этому старший брат, – ответил Грей, утратив присущую ему осторожность в приливе восторга от своего успеха: обычно он выигрывал у Фрэзера три раза из десяти, поэтому победа была особенно сладка.

Фрэзер хмыкнул и, вытянув длинный указательный палец, аккуратно опрокинул своего коня.

– Ну, от такого человека, как лорд Мелтон, вполне можно ожидать чего-то подобного, – небрежно сказал он.

Грей застыл. Фрэзер заметил это и вопросительно выгнул бровь.

– Ведь вы имели в виду лорда Мелтона? – спросил он. – Или, может быть, у вас есть еще один брат?

– Нет, – ответил Грей. Его губы слегка онемели, возможно из-за крепкой сигары. – Нет, у меня только один брат.

У него снова сжалось сердце, но отнюдь не от восторга. Неужели чертов шотландец все это время знал, с кем имеет дело?

– Наша встреча была в силу обстоятельств довольно краткой, – сухо сказал шотландец. – Но незабываемой. – Он поднял свой бокал и сделал глоток, глядя на Грея. – Может быть, вы не знали, что я встретил лорда Мелтона на Куллоденском поле?

– Знал. Я сам сражался при Куллодене.

Все удовольствие Грея от победы испарилось. Он почувствовал, что его слегка мутит от дыма.

– Правда, я не думал, что вы вспомните Хэла или что вам известно о нашем родстве.

– Поскольку именно этой встрече я обязан жизнью, я вряд ли ее забуду, – сказал Фрэзер.

Грей поднял глаза.

– Если меня правильно информировали, при той встрече вы к нему особой благодарности не испытывали.

Губы Фрэзера сжались, но тут же расслабились.

– Верно, – тихо ответил он и невесело улыбнулся. – Дело в том, что ваш брат упорно не желал меня расстреливать. Вбил себе в голову, что обязан оставить меня в живых, а я в то время не был склонен благодарить кого-либо за подобную услугу.

– Вы хотели, чтобы вас расстреляли?

Грей поднял брови.

Взгляд у шотландца был отсутствующий – он смотрел на шахматную доску, но явно видел нечто иное.

– Наверное, у меня была на то причина, – сказал он тихо. – В то время.

– Какая причина? – спросил Грей и, поймав на себе пристальный взгляд, поспешно пояснил: – Не сочтите этот вопрос за дерзость, просто мне и самому в то время приходилось испытывать схожие чувства. И потом, из того, что вы говорили о Стюартах, у меня не сложилось впечатления, будто поражение их претендента могло ввергнуть вас в безграничное отчаяние.

Фрэзер слабо улыбнулся и кивнул в знак согласия.

– Среди нас было немало сражавшихся из любви к Карлу Стюарту или из чувства верности к нему как к единственно законному королю. Но вы правы, я не принадлежал ни к тем ни к другим.

Больше он ничего пояснять не стал, и Грей со вздохом уставился на шахматную доску.

– Я сказал, что в то время испытывал те же чувства, что и вы. Я потерял одного друга при Куллодене, – сказал он, сам удивляясь, с чего это ему приспичило завести разговор о Гекторе именно с этим человеком, шотландским воином, прорубавшим себе путь через поле смерти. Возможно, тем самым, чей меч…

И вместе с тем он не мог молчать, ведь ему не с кем было поговорить о Гекторе. Самым сокровенным он мог поделиться только с этим узником, который никому не перескажет его слов.

– Он… Хэл, мой брат… заставил меня пойти и посмотреть на тело, – вырвалось у Грея.

Он посмотрел вниз, на свою руку, на которой, выделяясь на фоне кожи, светился темно-голубой сапфир Гектора, похожий на тот, что нехотя отдал ему Фрэзер, только поменьше.

– Он сказал, что я обязательно должен на него посмотреть, что, пока я не увижу его мертвым, я никогда по-настоящему не поверю в это. Если я не пойму, что Гектор, мой друг, действительно ушел, я буду страдать вечно. Когда я увижу его и пойму это, я, конечно, предамся скорби, но она минует – и все забудется.