Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения - Наринэ Абгарян

– А что случилось?

– Машина провалилась в болото. Пришлось Мише выталкивать ее оттуда. Еле справился.

– А зачем он в болото поехал?

– Откуда мне знать? Сейчас помоется, и узнаем у него.

Манька вздохнула:

– Хорошо, что он к вам приехал. Если бы Ба застала его в таком виде…

– …оторвала бы ему голову, – заключила Каринка.

Мама нахмурилась, хотела сделать замечание, но махнула рукой. Да и что тут скажешь – все знают вспыльчивость Ба, так что по головке свою кровиночку она бы точно не погладила. Особенно после вчерашнего скандала!

Дядя Миша долго мылся, потом стирал свою одежду, отколупывал грязь с ботинок и чистил их, а потом, плотно пообедав рагу, запивал его чаем с вареньем и, в ответ на настойчивые расспросы, заговаривал нам зубы. Признаваться, что на самом деле случилось, не стал. Ясно было одно – он заехал на Васе в какие-то нечеловеческие дебри, долго выковыривался оттуда и, победно выковырявшись, приехал к нам – заметать следы.

Мама смотрела на него жалостливым взглядом и называла «Свет-наш-горюшко Михайло Шац». Дядя Миша неубедительно хорохорился и сыпал в ответ бородатыми анекдотами. Мы с готовностью хихикали, а мама качала головой.

Скоро вернулся с дежурства папа, и друзья традиционно пошли изливать душу на балкон. Мама периодически носила им кофе и вставляла язвительные комментарии в их сердечный разговор.

– Женщина, не мешай нам разговаривать! – каждый раз вскидывался папа.

– Ой-ой, можно подумать! – пожимала плечами мама. – Очень надо!

Потом, конечно, мы узнали, что случилось в тот злосчастный день. Дядя Миша пригласил Софу в ресторан. Обрадованная Софа оделась во все самое красивое, пышно накрутила волосы, надушилась сладкими духами и выплыла из дома. Дядя Миша, сраженный ее красотой, предложил сначала прокатиться по горам – наработать аппетит.

У Софы уже урчало в животе, но прекословить своему кавалеру она не стала. Окрыленный ее покладистостью кавалер пришпорил своего железного коня, скатился с трассы и заехал в лесную гущу – прокладывать романтичные маршруты. Лесная гуща повела себя по-свински, романтичный Дядимишин настрой не поддержала, обернулась мелким, но зловредным болотом и засосала Васю по самые колеса. Пришлось красиво накрученной и сладко пахнущей Софе, увязая по колено в вонючей жиже, на пару с дядей Мишей выталкивать из болотного плена беспомощный «газик». За время самоотверженных спасительных работ Софу многократно покусали комары и слепни, она порвала платье, сломала каблук и ногти, потеряла сережку и вдобавок ко всем бедам сорвала себе спину и заработала жесточайший радикулит.

– Такая девушка! – вздыхал дядя Миша. – Ни слова упрека! Ее комары поедом едят, а она молчит. Ей спину скрутило – а она меня утешает, мол, Мишенька, всё в порядке, главное, Васю вытолкнуть. А этот остолоп, – кивок в сторону нахохленного Васи, – весит полторы тонны! Мы ему под колеса и камней накидали – по всему лесу собирали, и широких еловых лап подложили, и кору с деревьев сдирали. Еле вытолкали!

– А чего тебя в лес потянуло? – не вытерпел папа. – Неймется тебе. Нет чтобы сразу в ресторан ее повезти!

– Захотелось романтики, – вздыхал дядя Миша, – лес, птицы поют!

– Романтики ему захотелось, – передразнил папа. – Знаем мы твой «лес» и «птицы поют»!

В тот погожий осенний день наши папы сидела на балконе до победного, пока Дядимишина одежда окончательно не высохла, а вторая бутылка пятизвездочного армянского не была допита до последней капли. Потом, на ночь глядя, поехали мыть в речке Васю. На увещевания мамы оставить это дело на завтра ответили традиционным: «Женщина, волос длинный, ум короткий». С речки вернулись продрогшие до костей. Лечились сначала чаем, потом тутовкой. Слегли на второй день с высокой температурой – папу скрутил его приступ периодической средиземноморской лихорадки, а дядю Мишу – жесточайшая ангина.

– Надя! – грохотала Ба в трубку. – У каждого свои тараканы в голове. Но у этих разве тараканы? У этих настоящие динозавры!

– Динозавры – это еще мягко сказано, тетя Роза! – с готовностью откликалась мама. – Мужчины, что с них взять, ни ума, ни волос!

Глава 13

Манюня едет на пикник, или Дед Амбо, бабушка Сара и прочая взрывоопасная родословная

Любите ли вы пикники так, как любим их мы? Эти замечательные выезды на природу, когда кругом раздолье – хочешь, по склону наперегонки вниз несись, хочешь, ладони хной крась, хочешь, перепрыгивая с одного покатого камня на другой, вверх по течению реки пробирайся, а хочешь, перекрикивай с макушки холма эхо! Пикники – самое любимое времяпрепровождение наших горожан. Каждый выходной, каждый праздник, каждый юбилей, если, конечно, позволяет погода, люди выезжают за пределы Берда – на благословенный отдых на природе. Вокруг множество мелких чистых родников, возле которых сооружены специальные места для отдыха – крытый каменный мангал, большой навес-беседка с деревянным столом и грубо сколоченными, но вполне себе удобными скамьями. Если встать на цыпочки и пошарить рукой под шиферной крышей навеса, можно найти коробок спичек, несколько газет и пачку соли. Этот стратегический запас необходимого для пикника инвентаря бдительно пополняется самими горожанами, а то мало ли, может, кто-то выехал на природу, а о самом главном – соли, спичках и материале для растопки костра – забыл! Не возвращаться же человеку домой!

Будь на то воля бердцев, они бы все выходные проводили на пикниках. Но времена года диктуют свои правила. Зима, пожалуй, единственная пора, когда окрестности городка отдыхают от наплыва любителей проводить время на свежем воздухе. Безобидные для северянина минус два или, не дай бог, минус пять за окном оборачиваются для южного человека целым испытанием, если не вызовом его стойкости. Видимо, с терморегуляцией у южных людей дела обстоят не очень, потому в холодное время года они предпочитают сидеть по домам и жарить шашлыки исключительно под окном.

Зато с весной все вокруг оживает. С утра до вечера светит солнышко, дожди ласковы и скоропалительны, и лишь грозы сокрушительны и немилосердны. Но упертый бердец так просто не сдается! Вершиной своего личного антропогенеза он считает наработанное годами победное умение эвакуироваться за считаные секунды. Поэтому грозой, молниями и прочими синоптическими всплесками его не напугать.

Да и как можно удержаться от поездки на природу, когда кругом такая красота – непролазные мохнатые леса, зеленые, подернутые на макушках низким облаками холмы, чистейшие речки. В чаще много непуганой живности – косуль, кабанов, волков, лис и даже медведей. Зимой, в холод, они спускаются в низины, жмутся к домам, словно просят защиты. А в теплое время года возвращаются в свои привычные места обитания.

Когда созревает малина, а на опушках лесов ее полным-полно – она растет большими колючими кустами и алеет на июньском солнце крупной, сладкой ягодой, – из чащи выходят медведи. Будучи настоящими сладкоежками, они то ягоды из-под носа у горожан уведут, то на чьей-то пасеке покуролесят, то дикую грушу объедят. Дикой груши кругом много, она обильно плодоносит мелкими вяжуще-сладкими плодами, вот медведям и счастье.

Осенью, когда леса сплошь застелены буковым орехом и желудями, наступает раздолье для кабанов. Они объедаются ими до такого состояния, что иногда с места сдвинуться не могут. Однажды Ба снарядила дядю Мишу в горы – за сепарированной сметаной и домашним маслом. День был туманным, в горах очень часто случаются густые, молочные туманы, дядя Миша рулил осторожно, чуть ли не на ощупь пробирался, чуть ли не по-пластунски, и посреди горной дороги неожиданно уткнулся Васиным бампером в пятачок кабана. Обошлось без жертв, кабан не пострадал, Вася возмущенно тарахтел, но в целом не выкаблучивался.

– Вы бы видели, какой несчастный вид имел кабан, – рассказывал потом дядя Миша, – отъелся до такого состояния, что сдвинуться с места не мог, глядел осоловелыми глазами и лишь изредка протяжно похрюкивал, аж всхлипывал. Пришлось долго сигналить, чтобы бедолага отполз в придорожные кусты.

А еще в наших горах растут трюфели. Те самые трюфели, чтобы полакомиться которыми эксцентричный француз может и машину свою заложить. Да-да, встречаются среди французов такие нерачительные люди.

К трюфелям бердцы относятся настороженно. Как к инопланетному разуму. Это ведь не сладкий топинамбур – выдернул из земли, очистил и съел – это нечто непонятное, вызывающее скорее живой интерес и даже священный трепет, чем желание использовать его по прямому назначению.

В четвертом подъезде нашего дома проживает местная достопримечательность, эстетствующий алкоголик дядя Володя. Первую половину дня, если позволяет погода, небрежно облокотившись о перила балкона и попивая вино, он декламирует прохожим поэтов Серебряного века. Вторую половину дня скрашивает стихами Бодлера. Так что уходим мы в школу под «О закрой свои бледные ноги», а возвращаемся под «О, завитое в пышные букли руно!». Из родных у дяди Володи измученная жена тетя Маргрит – высокая худющая женщина с выражением вечной загнанности на лице – и поджарый хряк Ара Прекрасный.