На грани веков - Андрей Упит

На плоскогорье, тянувшееся к северу, кое-кто еще кидал равнодушный взгляд, а с той стороны, где осталась могила Юкума, противник уже никак не мог появиться. И все-таки появился он именно оттуда. В первое мгновение ратники так и застыли с открытыми ртами и вздувшимися щеками, не успев проглотить кусок. Проснувшиеся протирали глаза, думая, уж не во сне ли им привиделось. В двух шагах от самых крайних внезапно вынырнули мохнатые конские головы с большими волосатыми ушами, над ними — еще более мохнатые бараньи шапки и множество желтых косоглазых лиц. Так близко и ясно они видели этих разбойников впервые; от неожиданности и с перепугу даже не сообразили, что нечего сидеть разинув рот и удивляться, когда следующее мгновение может быть роковым для всего ополчения. К счастью, калмыки были ошеломлены в такой же мере. Не веря глазам, они подались вперед, навалившись на конские шеи, даже вскрикнуть не успели. Но тут Мартынь отдал команду, ратники подхватили мушкеты и вскочили. Одновременно с этим и даже быстрее повернулись и всадники; дружный рев раскатился по роще, перед вскинутыми стволами мушкетов замелькали развевающиеся конские хвосты и пригнутые спины всадников; пули напрасно врезались в серую уносящуюся тучу, из которой прилетели бессильные и бесприцельные пять-шесть стрел. Серая орда разделилась, с двух сторон обогнула рощу, спустя минуту снова слилась на большаке и исчезла в том же направлении к северу.

Ратники кричали, размахивали руками, споря и пререкаясь. Да только поди знай, те ли это, что замучили Юкума, либо те, которых выгнали из хутора, — может, оба отряда вместе. Вожак тряс головой и стискивал кулаки, злясь на самого себя за то, что допустил по небрежности такую оплошность и не устроил ловушку, в которой можно было разом прихлопнуть больше нехристей, чем удалось до сих пор.

За четыре недели они исходили вдоль и поперек обширную округу: пересекли пустые поля с разоренными усадьбами, переправились через небольшие болота, облазили чащобы еловых лесов, ночевали в порослях и кустарнике, выставив караульных, раскладывали большие костры, спали чутким сном, слушая волчий вой. Ежеминутно им чудилось, что где-то неподалеку рыскает калмыцкая орда. К северу следы косоглазых скоро исчезли. Тогда ратники повернули на запад, к Валке, и, понапрасну проискав там, вернулись назад, подойдя к Алуксне и границам польской Видземе, все больше удаляясь от мельничной речушки. Дичи в этих лесах не было: она либо вся распугана и угнана к югу, либо задрана волками, которых наплодилась тьма-тьмущая, — бить их было некому. Ратников мучил голод, они худели на глазах, стали вялыми, равнодушными и злыми, некоторые начали маяться разными непонятными болезнями, от которых даже Инта не знала средств. К счастью, удалось набрести на несжатое, наполовину вымолоченное ветром, вытоптанное зверем и вымоченное дождями ржаное поле, Полдня ползали они по нему, растирая колосья в ладонях и наполняя котомки, — да только какая это еда, долго на ней не протянешь. Потом Медведь на каком-то островке среди болота учуял толпу эстонских беженцев, видимо, ютившихся здесь еще с прошлой осени или с этой весны. Им удалось сберечь довольно большое стадо, и Мегис первый настроил ратников, чтобы те заставили беженцев поделиться. Но беженцы добром не отдавали; тогда их прикладами отогнали прочь, а в это время их же земляк топором прикончил двух телушек и большого барана. Голод так озлобил и ожесточил всех, что сам вожак не мог бы этому воспрепятствовать. Беженцы ругались, бабы их голосили. Наевшись и затолкав остатки мяса в котомки, ратники ушли, опустив головы, стыдясь своего поступка. Но в конце концов и тут свалили вину на тех же самых косоглазых, которые загубили Краукста и Юкума, а Букиса и Гача покалечили. Еще сильнее заполыхала в них ненависть, жажда мести за товарищей и за себя; преодолев голодную слабость и отупение, они шагали ходко, хищно всматриваясь в каждую рощу и заросли кустарника.

Встретить большой отряд так и не удалось. Только однажды, дождливым вечером, близ ивняка при обочине окружили пятерых косоглазых с тремя связанными пленниками. Зажатые в кольцо калмыки не пытались бежать и даже не сопротивлялись, но пощады им не было: поставив калмыков на колени, освобожденные убили их одного за другим. От спасенных пленных ратники Мартыня узнали, что на этих днях мимо них к Эстонии промчались, удирая, три отряда калмыков. Неслись они сломя голову; одно можно было понять — их преследует огромный отряд бородатых мужиков под предводительством самого нечистого. Дьявол он самый что ни на есть настоящий — черный, как дно котла, с двумя большими рогами и длинным хвостом. Все, будто сговорившись, разом повернулись к Бертулису-Пороху и во всю глотку загоготали, некоторые даже потрогали — куда же это он хвост упрятал под шубейкой.

Побродив еще три дня в северном направлении, ополченцы повернули назад, затем к востоку. На четвертый день увидели какого-то странного мужика, бегущего следом за ними по дороге. Бежал он повесив голову, бессознательно вскидывая ноги, как вконец запаленный конь, даже язык высунул. И, уткнувшись в ратников, не хотел останавливаться, а остановленный силой, стоя на месте, все еще перебирал ногами. От него они услышали нечто совсем иное: он бежал не от калмыков, а от татар, которые, выходит, скакали следом за ними — с Видземской границы. Шагать дальше не было никакого смысла, от верховых все равно не убежать. Но о бегстве ни один и не помышлял — калмыков разбили и прогнали, теперь дело за татарами. Ополченцы повернули и пошли по собственным следам, только поглядывали во все глаза и слушали во все уши.

Пересекая луга, заброшенные поля и дороги между тремя усадьбами, в сумерках они увидели похожее на сожженный мельничный сарай каменное строение с красной черепичной крышей. Наверняка на том пригорке было какое-то имение или мыза: поодаль виднелись развалины и обгорелые бревна. В том самом месте, которое соединяло эту лесную излучину с большим ровным полем, груда камней и кирпича — видимо, развалины замка, а купы лип и дуб за подернутым зеленью прудом, примыкавшим к лесу, — парк, даже серые полосы гравиевых дорожек можно было еще различить в сумерках.

Войско Мартыня свернуло туда. Но, когда они поравнялись с развалинами замка и Падегов Криш уже собирался было пойти поглядеть, нет ли в подвале местечка посуше, где бы переночевать, оттуда внезапно грохнуло два выстрела, и над головами ратников прожужжали пули. Ополчение повернуло и кинулось назад к опушке, с которой только что вышло. Но тут принялись стрелять из лесу, пуля просвистела над ними с противоположной стороны. Не оставалось никаких сомнений в том, что их окружили татары, отрезавшие все дороги. Без команды, подгоняемые безошибочным инстинктом самосохранения, ратники, пригнувшись, кинулись в каменное строение с черепичной крышей. Из развалин замка еще раз грохнул выстрел. Так же без приказа у входа все обернулись и выпалили — одни в развалины, другие — в лес, потом вскочили в помещение и поспешно захлопнули и заложили двери. Когда-то это был господский амбар с гладким глинобитным полом, даже столбы от закромов еще уцелели. В обеих боковых стенах по два зарешеченных оконца, дощатые ступени вели к люку на чердак под черепичной крышей. Вверху с каждой стороны по зарешеченному окну — значит, можно наблюдать и вести огонь со всех сторон. Мартынь живо расставил людей ко всем бойницам, снаружи, по обе стороны здания, выставил по дозорному. Падегов Криш с западной стороны укрылся за большим старым вязом. Ян с восточной — за поросшей ежевичником грудой камней. Татары больше не стреляли, но слышно было, как они перекликаются в лесу и в парке, может, готовятся к штурму. Дозорные наблюдали, не сводя глаз, держали мушкеты на изготовку, чтобы успеть предупредить своих выстрелом.

Так и не дождавшись приступа, попавшие в осаду понемногу успокоились. Помещение как вверху, так и внизу было сухое и, кажется, теплое, только крысы то и дело сновали, противно царапая когтями глинобитный пол и настил. В темноте одолевал сон, но заснуть ни в коем случае нельзя. Пока что люди чувствовали себя в безопасности; стараясь убить время, они начали было переговариваться и даже перекликаться между собой. Но вожак это сразу же настрого запретил; ему эта безопасность казалась не очень-то надежной, и он принялся советоваться со старшими. Больше всех был удручен уже повидавший войну, все еще прихрамывавший Букис — он все ворчал, будто остальные были тут в чем-то виноваты.

— Загнали нас в ловушку, ясное дело. Вот увидите, утром все это сатанинское отродье навалится на нас.

В темноте было слышно, как Симанис яростно скребет в затылке.

— Это тебе не калмыки с лучками, у татар тоже мушкеты.

Клав оказался самым храбрым.

— Ну, стены у амбара вон какие толстые, пули тут без толку. Бойницы со всех сторон, и пороху у нас пока что хватает — будем палить не жалеючи.