Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России - Геннадий Невельской

На вопрос Орлова, нет ли на южной стороне этого хребта каменных или других столбов, поставленных китайцами или маньчжурами, которые они приезжают осматривать, селемджинцы отвечали то же самое, что и другие местные жители, то есть что подобных столбов здесь нет и никогда не было и что маньчжуры и китайцы здесь никогда не бывали. На вопрос же Орлова, не слыхали ли они о селении лоча (русских) где-либо в тамошних местах и нельзя ли к ним пробраться горами, тунгусы отвечали, что они слышали, будто бы какие-то дурные лоча живут на речке, впадающей в реку Маму (Амур), что эти люди очень худые, беспрестанно ссорятся и дерутся и что они ничего и никому не платят. Живут они в таком месте, куда берегом проехать ни на оленях, ни на собаках нельзя по неимению корма, а можно только добраться до них по Амуру, на лодке. Эти лоча, по словам их, распускали дурные слухи о русских.

С вершины речки Анан 27 января 1852 года Орлов отправился обратно тем же путем вдоль Хинганского хребта. Достигнув истоков Тугура, он направился вдоль того же Хинганского хребта на StW и, проехав в этом направлении около 35 верст, прибыл в верховья реки Немилен. Северная широта этого пункта, по его наблюдениям, 52°42′ и приблизительная восточная долгота 134°40′ от С.-Петербурга. От этого пункта Хинганский хребет принимает SWtS направление. Следуя по этому румбу, через 40 верст (42 км) Д. И. Орлов достиг предела своих исследований, то есть вершины речки Керби, северного притока реки Амгуни (северная широта этого пункта 52°26 восточная долгота 134°28′). Отсюда Орлов направился в селение Немилен, откуда, взяв своих собак, возвратился тем же путем, через селение Коль, в Петровское.

Езда в Приамурье зимой на собаках. Гольды на собачьей упряжке

Рисунок художника Мейера (Альбом рисунков к путешествию на Амур, совершенному от Сибирского отдела Русского географического общества [Путешествие в Приамурье в 1855–1856 гг. экспедиции Р. К. Маака])

Таким образом, Д. И. Орлов был первым исследователем, определившим направление пограничного Хинганского хребта между южными истоками реки Уды (северная широта 53°42′ и восточная долгота приблизительно 132°52′) и истоками реки Керби (северная широта 52°26′ и восточная долгота 134°28′). Он этим исследованием фактически доказал: 1) что Хинганский хребет, принятый по Нерчинскому трактату 1689 года, подтвержденному трактатом 1721 года, за границу между Россией и Китаем, от верховьев реки Уды направляется не к северо-востоку, как ошибочно до этого времени полагали и как изображалось на всех картах, а к юго-западу; 2) что в Тугурском и Удском краях, а равно вдоль южного склона Хинганского хребта никаких пограничных столбов или знаков, как сообщил академик Миддендорф, нет и никогда не существовало, а что кучи камней, сложенные в виде столбов местным населением для обозначения стойбищ и удобных перевалов, Миддендорф принял за пограничные знаки; и, наконец, 3) что слухи о поселении русских около южного колена реки Амура, по словам сопровождавших Д. И. Орлова проводников, справедливы.

14 февраля приехали в Петровское с Амура и Уссури четыре гольда и два кекгальца; они рассказали нам следующее:

1) что с реки Пихца, впадающей в Амур с правой стороны, они переваливают на большую реку Хор, правый приток Уссури, впадающий недалеко от ее устья; 2) что в реку Хор около этого перевала впадает река Чернай, которая подходит близко к реке Самарге, текущей в Татарский пролив; 3) что этим путем от Амура до моря (Татарского пролива) не более 350 верст (371 км); 4) что этим путем они обыкновенно ездят за промыслами к морю в закрытый залив, лежащий близ устья Самарги; 5) что по берегам рек Самарги, Чернай и Хор произрастают огромные леса; 6) что по этим рекам, в особенности по Самарге, могут ходить большие лодки; 7) что с Уссури существует несколько перевалов к морю и несколько закрытых бухт, лежащих недалеко друг от друга к северу и югу от большой реки Суйфуна, впадающей в море, на расстоянии 20 дней пути от устья Самарги, если ехать на лодке {67}; 8) что так как они слышали, что мы не позволяем маньчжурам обижать гиляков и мангунов, то они желали бы, чтобы мы и у них поселились, и обещали проводить нас с Амура и Уссури в закрытые бухты самым близким путем; наконец, 9) что слышали о селении русских около устья Сунгари и что эти русские весьма дурные люди: часто вместе с маньчжурами обижают гиляков, нанайцев и других и подстрекают маньчжуров перерезать или прогнать нас.

Вслед за этим 15 февраля пришла из Аяна первая зимняя почта, отправленная оттуда 20 ноября. С этой почтой я получил как из Иркутска (от 15 сентября), так и из Петербурга (от 4 июля) приказание: «Не распространять исследований далее земли гиляков, обитающих по Амурскому лиману и в окрестностях Николаевска, и стараться через гиляков вступать в торговые сношения со старшинами сопредельного с ними населения».

В ответ на это я писал Н. Н. Муравьеву:

«1) Пограничный вопрос ныне разъясняется, и вековые заблуждения, будто бы Приамурский край составляет китайские владения, начинают рассеиваться. Теперь мне совершенно понятно, почему Китай не признает этот край своей территорией и оставляет его без всякого надзора: он строго держится трактатов 1689 и 1721 годов и потому не считает этот край своим.

2) По сведениям, полученным от местного населения, выясняется также и самый главный здесь вопрос — морской: существование на берегу Татарского пролива закрытых бухт, связанных с реками Амуром и Уссури внутренними путями, почти неоспоримо. Такие бухты важны для нас в политическом и экономическом отношении, потому что льды и туманы, царствующие в Охотском море, а также климатические и географические условия его берегов, равно как и берегов Камчатского полуострова, не представляют возможности основать в этих местах надлежащего и полезного для нас порта.

3) Озеро Кизи, залив Нангмар [Де-Кастри] и река Уссури представляют для нас важные пункты в морском отношении.

4) При настоящем состоянии Приамурского и При-уссурийского краев нельзя оставлять их без бдительного надзора и правительственного влияния, а потому при действиях наших здесь нельзя ограничиваться теми только лишь паллиативными мерами, которые мне предлагаются к руководству, так как при таких мерах мы легко можем потерять навеки для России этот важный край!

Вот те убеждения, которые понуждают меня действовать здесь, как Вы изволите усмотреть из вышеизложенного содержания моего письма, сообразно встречаемым мною обстоятельствам. Уповаю, что ввиду этого Вы дадите мне надлежащие средства для достижения упомянутой важной цели и разрешите мне:

а) занять селение Кизи и залив Нангмар как ближайшие к Николаевску пункты, из которых легко наблюдать за иностранными судами, плавающими в северной части Татарского пролива, и для исследования его берегов к югу до границы с Кореей;

Нижнеамурские гольды

Рисунок XIX в.

б) послать особую экспедицию для исследования реки Уссури и близ ее устья, в селении Гольды, оставить на зимовку офицера с целью ознакомления с путями, ведущими с этой реки к морю, и наблюдения за временем и обстоятельствами, сопровождающими закрытие и вскрытие как реки Уссури, так и южного колена Амура;

в) для проверки настоятельных слухов о поселении беглых русских, ныне уже распространившихся между командами и дурно действующих на них, послать на вооруженной шлюпке вверх по Амуру офицера с тем, что если эти слухи окажутся справедливыми, то офицеру тому постараться достигнуть селения этих русских и объявить им, что они поступают под мое начальство и обязаны нам содействовать, за что все их прежние поступки будут прощены государем;

г) в настоящую навигацию для подкрепления моей команды, состоящей ныне из 56 человек, прислать, по крайней мере, 50 человек хорошего поведения при двух офицерах и распорядиться, чтобы к навигации 1853 года была прислана из Кронштадта в мое распоряжение одна паровая шхуна».

Донося о всем этом генерал-губернатору, я вместе с тем, в частном письме к нему, между прочим, писал:

«Долгом моим считаю предварить Вас, что, сознавая тяжкую лежащую на мне нравственную ответственность за всякое с моей стороны упущение к отстранению могущей произойти потери для России этого края, я во всяком случае решился действовать сообразно обстоятельствам и тем сведениям, которые ожидаю получить от Чихачева и Бошняка. Надеюсь, что, при патриотической преданности Вашего превосходительства этому делу, государь император милостиво воззрит на таковые мои поступки, происходящие единственно от преданности моей и моих сотрудников к благу Отечества».

Глава четырнадцатая. Продолжение исследований

Возвращение Бошняка. — Его донесение. — Прибытие Березина. — Записка Чихачева. — Отправление Березина в распоряжение Чихачева. — Инструкция Березину. — Декларация 11 апреля 1852 года. — Командировка в селение Ухтре. — Начало судостроения в Приамурском крае. — Письмо Н. Н. Муравьева от 28 декабря 1851 года. — Депеша Кагиеварова. — Предписание Кагиеварову от 15 апреля 1852 года. — Депеша Главному правлению Компании