Избавитель - Юрий Трещев

В потайную дверь кто-то поскребся.

Тирран нажал рычаг.

В кабинет вошел дог белой масти и следом за ним лысоватый господин.

Выслушав доклад лысоватого господина, Тирран отпустил его и задумался.

Спустя час он звонком вызвал немого слугу, облачился в свой выходной мундир и направился в зал Ассамблей…

В зале Ассамблей было тихо. Вдоль ковровой дорожки в молчаливом ожидании томились тринадцать членов кабинета. Появление Тиррана вызвало в их рядах легкое волнение, приглушенные вздохи, шепоты. Каждый из тринадцати членов кабинета был заместителем Тиррана и знал, что правит великой страной.

Первый заместитель Тиррана кашлянул в кулак, подобострастно улыбнулся и щелкнул каблуками. Это был обаятельный человек с веселым и авантюрным нравом. Он был женат, но с женой не жил. Не имея хороших способностей и привычек, он рисовал заманчивые картины будущего, которые вкрадывались в нежные, изверившиеся души обывателей, как воры в дом.

«Жить опасно… жизнь это роман со своими крушениями… безнадежно-прекрасный роман и пишет этот роман Бог, там, за чертой, перейти которую было бы самоубийством, а дописываем его — мы… так что одним концом жизнь упирается в небеса, а другим в кладбище…» — шептал он, улыбаясь. При нем одни чего-то ждали, другие чего-то опасались, третьи на что-то надеялись, всем остальным было уже чуть-чуть все равно.

Неожиданный звук щелкнувших каблуков разбудил второго заместителя Тиррана. Тугой на ухо, он вскинулся, с трудом дыша от волнения, спросил:

— Что-то случилось?..

— Нет, нет, ничего, все хорошо… — Тирран обнял мальчика, прислуживающего старику, и отошел к окну.

Некоторое время старик вслушивался в звоны в ушах и сквозь пелену слез смотрел на стоящего рядом с ним мальчика. Он любил его, как сына. Иногда среди ночи, выпив бокал вина, он зажигал лампу и, крадучись, шел во флигель через решетчатую галерею с гипсовыми статуями и пыльными пальмами. Мальчик жил в маленькой комнатке, похожей на кладовку, с одним окном под потолком. Хрупкий, ему было 13 лет, не больше, он спал, мечтательно улыбаясь. Поставив бархатисто-пунцовые розы в вазу с узким горлом, старик садился у его кровати, сидел и думал о сыне. У него был сын, от которого ему пришлось отказаться по причине его вероломства и подлости…

Замечтавшись, старик снова заснул. Его нижняя челюсть отвисла, рот раскрылся, а все тело затихло и съежилось. Постепенно морщины на его лице разгладились. Во сне он был счастлив. Сны спасали его от жизни. Неожиданно он всхлипнул, заморгал широко раскрытыми навыкате глазами, испуганно уставившись на стоящего у окна Тиррана. За окном в прозрачном воздухе носились ласточки. Поразило необычное для этого часа небо, жемчужно-серое, и облака, словно приклеенные к небу. Взгляд его скользнул по запутанному клубку тускнеющих улиц, пересек площадь, как будто дрожащую от зноя, наткнулся на спящего в нише нищего. Обилие и разнообразие нищих на паперти его всегда ошеломляло. Он сморгнул и увидел кладбище. У входа обрисовался знакомый, раскрашенный камедью ларек. Здесь он в детстве пил морс. Чуть поодаль темнел сквер и карусель с танцующими лошадками. Сердце его сжалось…

«Говорят, что прошлое вспоминается так отчетливо только перед смертью… Боже мой, неужели это конец… — прошептал он. — Ведь еще ничего не было…» — Перехватило дыхание. Он пошевелил немеющими пальцами и вдруг понял, что уже умер. Он давно со страхом ждал этого часа. Полный смятения, он с трудом раздвинул губы, позвал мальчика и с глухим стуком упал на пол, успев заметить, как на него осыпается дождь цветов…

Слуги торопливо завернули маленькое, съежившееся тело второго заместителя Тиррана в кусок брезента и унесли…

Третий заместитель Тиррана, напуганный происшедшим, неуверенно улыбнулся, икнул и немного опомнился. На должность он был назначен недавно, он был из провинции и чувствовал себя неловко и скованно.

Четвертый заместитель Тиррана отсутствовал по уважительной причине. Он любил приятную, свободную жизнь и мягкий, теплый климат. Его заслуги были общеизвестны. Не раз в его честь пускали фейерверки. В Пантеоне, среди статуй героев, был и его бюст, обнаженный по греческому образу.

Пятый заместитель Тиррана, увидев дурной знак, поданный ему Иосифом, потихоньку выскользнул за дверь.

Все остальные заместители Тиррана ничего из себя не представляли.

Проводив взглядом ласточек, Тирран хмуро улыбнулся и отошел от окна в глубь залы. Воцарилась тишина. Ждали Савву. Он задерживался по какой-то причине…

Савва, теневой правитель этой страны, еще раз перечитал письмо, которое слуга нашел под дверью, и задумался. Мысли его были холодные, скользкие.

«Что, если все это правда?..»

В письме анонимный автор сообщал о том, что у Никитских ворот каждую ночь рассыпают пальмовые листья, ждут Избавителя и жезл уже отлит…

Савва выронил письмо. Взгляд его переместился на портрет Старика. В сети морщин увиделась знакомая с детства улыбка. Он отвел взгляд…

Женился Савва рано, но поссорившись с тещей, ушел от жены, не тронув ее. В тот же год он сошелся с женщиной, которая уже была замужем и имела детей, но и с ней он не ужился, устав от ее дурного нрава, и вступил в связь со служанкой, которая уже была беременна от мужа. Спустя несколько месяцев она родила девочку, которую он усыновил, а еще через год — мальчика. Мальчика он признал и с детства приблизил к себе, сам обучал его читать и писать, мальчик даже перенял его подчерк. Дочку он не захотел ни признавать, ни воспитывать. Так они и выросли, не зная друг друга. Когда сыну исполнилось 17 лет, он получил письмо, сообщающее об их постыдной связи. Савва был просто потрясен…

Слуга тихо окликнул его.

— Уже пора…

— Да, да, я слышу… — Савва закутался в полы халата, расшитого золотой ниткой и отороченного лисьим мехом, хмуро глянул на пожилую, бедно одетую деву с тонкими чертами лица, сохранившего в себе былую красоту. Она сидела в кресле у камина и раскладывала пасьянс. Тонкие губы, слой румян, скрывающий землистую кожу, нос, как у коршуна. Он вспомнил себя малюткой на ее руках, ее прибаутки. Она исполняла любую его блажь. Вспомнилась мать, страстная, как итальянка, она во всем любила размах. Вся в вихре огорчений и забав, она часто путала день и ночь. Парик с завитками, туфли на шпильках, платье, как туман. Звеня украшениями, во всей своей красе, словно луна, она среди ночи срывалась куда-то впопыхах, в большой свет, в театр, куда глаза глядят. Дом для нее был, точно каменный застенок. Жизнь ее, к несчастью, была коротка. Она так и не узнала ни его любви, ни его ночных страхов, когда он чуть живой от холода, не помня себя, караулил ее у дверей спальни. Он все бы отдал за этот ее быстрый, жадный, мимолетный взгляд, как прикосновение. Отец Саввы был равнодушен к театру и большому свету. Он глох от музыки, а от запаха цветов его мучила астмы. Он был другой. У него все было по плану. Он из всего извлекал пользу и морил Савву скукой.

«Учись, потей, с жизнью не шутят…» — Отец вставал вместе с коровами. Он и Савву будил чуть свет и запирал в библиотеке среди пыли и книг…

Увиделся дом в проулке на Птичьем холме, уже дважды ограбленный и, говорят, уже снесенный. Вместо дома построили музей. В вязи черных веток обрисовалось лицо матери, вспыхнули ее кошачьи глаза. Возможно, останься он с ней, он не жил бы в такой заботе.

Савва вздохнул. Минуту, другую он сидел в оцепенении, потом встал и подошел к окну. Все то же: ворота в малый круг, над ними светофоры, как кошачьи глаза, купола, клубы дыма, стаи ворон, точно души умерших, что вечно живут в этих дымах…

Савва невольно зажмурился, увидев, как на него несется все это. Пятясь, он отступил от окна и сел на кровать. Чувствовал он себя отвратительно. Ночью у него был обморок, когда дверь спальни внезапно сама собой распахнулась настежь…

— Бог оставил эту страну, а где нет Бога, там бродят призраки… — сказала дева, как будто прочитав его мысли.

— Что-что?.. — Дрожащими пальцами Савва провел по лицу. Смутное предчувствие какого-то надвигающегося несчастья сдавило горло…

— Тебе уже давно пора быть в Ассамблее… — Дева смешала карты.

— Да, пора… — Савва встал…

В зал ассамблей вошел Певец, несущий некий символ музыки, затем Астролог с гороскопом в одной руке и пальмовой ветвью в другой, за ним Писец с крылышками на голове, сосудом и камышовой палочкой и Держатель Палантина с чашей для возлияний. Позади всех шел, опустив голову, Савва, похожий на мумию фараона. Здоровье его резко ухудшилось в последние дни. Слегка искривленную голую шею его обнимал большой черный бант, подчеркивающий болезненную бледность щек…

Молча, не поднимая головы, Савва сел на свое место, вытянув перед собой изувеченные подагрой ноги.

В зале повисло молчание.