Черный венок - Марьяна Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хозяйка лесного домика предложила это так запросто, что он поперхнулся. Конечно, можно было бы истолковать вопрос в соответствии с принятыми у людей представлениями о вежливости и гостеприимстве, но в ее смеющихся глазах явственно читалась, что девушка подразумевает под своим спокойным «останетесь». Хунсаг жил на свете достаточно долго, чтобы столкнуться со всеми разновидностями человеческой пошлости и вульгарности. Ему приходилось встречать не одну, не две и не десять нахальных девиц, лишенных ощущения «инь-ян» гармонии. Нет, он вовсе не был ханжой и вовсе не считал, что женщины должны вести себя как викторианские барышни, носить белые шелка, жеманничать, закрывать смеющийся рот кружевным веером и падать в обморок, услышав слово «бля». Но его возмущало, что современный мир, с помощью телевидения получивший доступ к самым разнообразным точкам зрения, отлично сформулированным и доказанным, запутался в понятиях. Суфражистки начала двадцатого века боролись за то, чтобы женщина получила равные с мужчиной политические права. Смелые парижанки хотели подчеркнуть независимость – и начали носить брюки, а также пользоваться духами с «ароматом» кожаных сапог. Это были великолепные женщины, сильные, храбрые, независимые, достойные уважения, умевшие прямо смотреть в глаза и бросать вызов. И во что все превратилось? В моральный кодекс для сотен безголовых, которые под знаменем ложного феминизма бросились знакомиться с второсортными самцами и в итоге ввели в норму формат одноразовой «любви»?
Хунсаг не имел ничего против феминизма истинного. Изначально все люди были равными, и каждому был дарован талант развития, которым большинство предпочло пренебречь ради сиюминутных благ. Более того – иногда ему казалось, что сама природа дала женщине некоторую фору. Когда-то один китайский старик сказал ему (почему-то его слова навсегда остались в памяти), что природа женщины – божественная, а мужчины – земная, что женщина – богиня, мужчина же – жрец культа. Женщинам кажется, что попытки уравнять себя с мужчинами – лестница вверх, но они заблуждаются. Зачем уравнивать себя с теми, кто находится ниже?
Но при всем этом Хунсаг был убежден, что божественный союз мужчины и женщины возможен, лишь когда она воплощает «инь», а он – «ян».
Ян – мужское, твердое, светлое, простое, сухое.
Инь – женское, темное, мягкое, загадочное, влажное.
Хунсаг повидал достаточно женщин, культивировавших в себе «ян». «Ян» с трудом, но всходило в их плодородных темных почвах, а созрев, превращало свою обладательницу в жалкое существо, несчастного энергетического гермафродита. Очень часто такие женщины вели себя развязно. И был тот сорт вульгарности, от которого его мутило. Такая женщина могла подойти к нему, виляя задом, и, глядя с пьяноватой поволокой, сказать какую-нибудь банальную пошлость вроде: «Мужчина, не угостите ли даму сигареткой?» – считая себя инициативной роковухой, доминирующей фамм фаталь. Хунсагу же становилось до того брезгливо, что хотелось кулаком разбить ее чересчур ярко накрашенное лицо.
Инициатива Софьи была другого толка – не нелепое заигрывание гермафродита, а скорее рука Матери, твердая и ласковая.
– Останусь, – помедлив лишь секунду, кивнул Хунсаг.
Шерстяная шаль как будто случайно соскользнула с красивых плеч Софьи, она тряхнула волосами, с улыбкой приблизилась. В тот момент девушка была похожа на мифологическую райскую птицу, исполняющую древний брачный танец.
Хунсаг сделал широкий шаг вперед, принял ее в раскрытые руки, рывком спустил вниз ее платье и губами приник к темной горошине соска. Софья выгнула спину, как гаремная танцовщица, запрокинула голову, и из ее яркого, как рана, рта вырвался низкий стон – как будто бы кто-то тронул струну контрабаса. Она так быстро преодолела границу между светом и тьмой, что Хунсаг почувствовал себя более возбужденным, чем когда-либо. Он спустил платье Софьи к щиколоткам и обнаружил, что девушка не носит белья. Ее лобок был покрыт темными волосами, и это пробудило в нем первобытного хищника (через много лет в моду войдут бритые лобки, и это будет казаться ему ритуальным уничтожением священного «инь»).
Хунсаг прижался лицом к темным жестким волоскам, вдохнул острый мускусный запах, и Софья с тихим выдохом осела на пол, потянув его за собой.
И то, что было после, тоже походило на священный ритуал. Он не знал, сколько времени прошло, но когда наконец пришел в себя, потный, утомленный, с пересохшим ртом, за окном разлилась уже темнота. Мужчина и женщина словно стали единым организмом – многоруким и двуспинным, Шивой и Шакти, слившимся в единое целое, чтобы улететь за пределы Земли. Хунсаг всегда знал, что секс – не насыщение и не потакание страстям, а дверь в нечто Надземное. В открытый космос, исполненный света.
За свою длинную жизнь Хунсаг был такой дверью для множества самых разных женщин, которые, плавясь как воск под его почти равнодушным взглядом, смотрели на него как на бога и, казалось, видели за ним некие иные силы, в которые они если когда-то и верили, то – как и положено современным людям – смутно.
Хунсаг всегда мечтал встретить человека, который стал бы дверью в космос для него самого. И вот он встретил женщину – с опьяняющим запахом молодой кожи, свежим, как у ребенка, дыханием, сильным гибким телом, тяжелыми, как у палеолитической Венеры, бедрами, высокой грудью и небом в глазах. Эта женщина смотрит на него без страха и даже как будто бы с вызовом, прикасается к нему так, словно виртуозно играет на церковном органе, и пальцы ее, терзая старые клавиши, рождают музыку торжественную и спокойную.
А потом Хунсаг лежал с нею рядом на дощатом полу, и в голове была пустота, а бедром он чувствовал ее бедро, горячее, с выступившими капельками пота.
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем Софья, приподнявшись на локте, намотала на мизинец прядь его волос, потом провела пальцем по бровям, очертила линию губ (никогда раньше Хунсаг не позволял женщинам подобные нежности и никогда раньше не оставался подле них более пяти минут после семяизвержения) и сказала:
– Давай я сварю нам шоколад. Мне кажется, шоколад подойдет сейчас как нельзя лучше.
Хунсаг был аскетом с многолетним стажем, ему не нужен был никакой шоколад, ничего не нужно, но, ведомый ее улыбкой, он согласно кивнул.
Софья не стала одеваться – своего тела девушка не стеснялась, чувствовала себя в нем уютно, как в самом нарядном платье. Остался обнаженным и Хунсаг.
Шоколад, который она сварила, был темным, пряным, густым. И пах орехами, корицей и почему-то немного землей. С едва слышным бормотанием Софья бросала в кипящий котелок какие-то травки и была так похожа на средневековую ведьму, какими их рисовали на старинных гравюрах. Он принял из ее рук горячую глиняную
