Городская магия - Кира Измайлова

— Мне нужно с тобой серьезно поговорить, — сказала Лариса Романовна, нагоняя меня и твердо беря за локоть. Первокурсники расступались перед ней, как рыбацкие лодочки перед авианосцем, — она ведь преподавала не только на нашем шестом этаже, но и у обычных студентов, и ее знали хорошо.

— О чем? — полюбопытствовала я, увлекаемая преподавательницей по коридору. В самом деле, о чем нам разговаривать?

— Не в коридоре, — поморщилась Лариса Романовна. Пришлось потерпеть, пока мы не добрались до ее кабинета на шестом этаже. На лифте, конечно, Лариса Романовна уже была не в том возрасте, чтобы зайчиком скакать по ступенькам. Я же с недавних пор завела обыкновение подниматься только по лестнице, придя к неутешительному выводу, что дыхалки на мало-мальски серьезное физическое усилие у меня не хватает. А ну как опять драпать от кого-нибудь придется?

Войдя, я с любопытством огляделась по сторонам: строго, как-то не по-дамски. Все вещи лежат на своих местах, бумажка к бумажке, на столе так вообще идеальный порядок, хоть самого ректора приглашай, не стыдно. На столе рядом с компьютером я приметила рамку для фотографий. Интересно, кто изображен на карточке? Жаль, мне с моего места не было видно.

— Присаживайся, — указала Лариса Романовна на стул для посетителей. — Разговор у меня к тебе достаточно деликатный…

Она отошла к окну, зачем-то подняла жалюзи, выглянула на улицу. Я молча ждала. Что еще за деликатные разговоры? Впрочем, одно подозрение у меня было, и оно полностью себя оправдало.

— Наина, ты ведь ездишь в санаторий к Игорю Георгиевичу? — спросила неожиданно Лариса Романовна.

— Ну, езжу, — ответила я. Особой тайны я из этого не делала, прекрасно зная, что когда начинаешь что-то скрывать, оно обычно вылезает на поверхность гораздо раньше того, к чему относишься нарочито небрежно. Но и не афишировала ведь, и то, что какие-то слухи докатились до Ларисы Романовны, меня удивило, а еще больше удивляло само наличие этих слухов. Нет, очень странно. Если бы девчонки начали сплетничать, наверняка кто-нибудь в общаге меня бы подколол, не удержавшись. Да им и неоткуда узнать. Может, кто-то из преподавателей съездил навестить Давлетьярова, и там от врачей или от тех же медсестричек узнал? Те меня по имени знают, а имя достаточно редкое.

Ну даже если и так, Ларисе Романовне-то что за дело?

— А что, нельзя, что ли? — подумав, спросила я не очень вежливо.

— Нет, конечно, запретить тебе этого никто не вправе, но… — Лариса Романовна замялась, остерегаясь встречаться со мной взглядом. Я окончательно потерялась в догадках. Что она мне, о репутации моей сейчас толковать начнет? Так на дворе двадцать первый век вообще-то, а я совершеннолетняя… — Наина, я бы хотела попросить тебя об одолжении…

Я мстительно промолчала, не спросив даже, о каком именно одолжении идет речь. Если Ларисе Романовне охота разговаривать намеками, пускай разговаривает, а я такие игрища терпеть не могу. Либо она все скажет прямым текстом, либо я буду продолжать тупо молчать и изображать из себя дурочку. Тем более, Игорь Георгиевич всегда говорит, что моя глубокомысленно-тупая физиономия может вывести из себя даже каменного сфинкса, не говоря уж о живом преподавателе.

— Словом, — решилась, наконец, Лариса Романовна, — я хочу попросить тебя, Наина, больше этого не делать. Я имею в виду, не ездить туда.

— А… — Я слегка опешила. — А что случилось-то?

— Ну, все, что могло случиться, уже случилось, — невесело усмехнулась она, явно намекая на мою роль в весенней заварушке. С другой стороны, особо виноватой я себя не чувствовала — кто пуще всех уговаривал меня принять участие в опасном эксперименте, как не Лариса Романовна? — И я прошу тебя, не усугубляй ситуацию!

— Что-то я совсем ничего не понимаю, — честно созналась я. — Я что, мешаю кому-то?

— Мне очень неловко говорить это тебе, Наина, — скорбно поджала губы Лариса Романовна, — я знаю, ты действовала из самых лучших побуждений, но… ты права, твои визиты крайне негативно действуют на Игоря Георгиевича, это и лечащий врач подтверждает.

Я мрачно молчала. Интересно, а Лариса Романовна-то тут с какого боку? То есть я допускаю, что она заботится о Давлетьярове, как о… гм… родственнике (причем, скорее всего, бывшем), но не до такой же степени! Он все-таки уже вполне взрослый…

— Ты ведь знаешь, он перенес тяжелый удар по психике, — продолжала тем временем Лариса Романовна, — врачи прописали ему полнейший покой. Главное, чтобы как можно меньше напоминало ему об этом прискорбном инциденте… — Она вздохнула и села за стол. — Ты же невольно наталкиваешь его на депрессивные мысли. Сам он, как человек деликатный, сказать тебе не мог, поэтому я…

Я много чего могла бы сказать по поводу «деликатности» Давлетьярова, но сейчас, похоже, был неподходящий момент. Я окончательно перестала что-либо понимать, за исключением, разве что, одного: Лариса Романовна в курсе происходящего в санатории, и я не исключаю, что она и сама туда наведывается. С одной стороны, ее можно понять, с другой… что-то тут не так.

— Я знаю, ты разумная девочка, — завершила Лариса Романовна свою идею, — ты все поймешь, ведь так?

— Да, конечно, — ответила я. А что я еще могла сказать? — Я все понимаю.

— Ты обещаешь мне больше не ездить туда? — с нажимом произнесла Лариса Романовна. Ох, ну прямо детский сад: "обещай не ходить играть в соседний двор, там плохие дети!". — Может быть, позже, если ты захочешь… Наина?

— А? — опомнилась я. — Да, Лариса Романовна, раз вы говорите, что не надо ездить, ну так значит, не буду. — Я не удержалась от шпильки: — Только что ж вы раньше не сказали? Уж больше полугода прошло!

— Ну… — Лариса Романовна явно не нашлась, что ответить. Мне было интересно, как она выкрутится, но тут очень кстати для нее зазвонил телефон. — Да, слушаю. Конечно, конечно. Подходите, я сейчас свободна. — Положив трубку, Лариса Романовна обернулась ко мне. — Ко мне сейчас придут, Наина, так что можешь идти. Надеюсь, наш разговор останется между нами.

— Даже не сомневайтесь, — заверила я и выскочила в коридор. — До свидания, Лариса Романовна!

— Всего доброго, Наиночка, — отозвалась Лариса Романовна, и тяжелая дверь бесшумно закрылась.

Вот не было печали! И что мне теперь делать?

С одной стороны, просьба Ларисы Романовны выглядела довольно странно. Ни в жизнь бы я не поверила, будто Давлетьяров постесняется прямым текстом сказать мне, что я его достала! С другой стороны, с головой у него после той катастрофы и правда не так чтобы очень хорошо, во всяком случае, характер стал еще отвратительнее, чем был, хотя в это и верится с трудом. Может, у него и неведомая доселе «деликатность» объявилась? Опять же и лечащий врач говорит… А почему это он Ларисе Романовне говорит, а мне нет? Запретил бы меня пускать, да и дело с концом! Или тоже чересчур "деликатный"?