История одной случайности, или Происхождение человека - Вишняцкий Леонид Борисович

Еще один важный речевой орган — это ротовая полость. Насколько можно судить по измерениям, проводившимся на ископаемых черепах, здесь также нет сколько-нибудь заметных различий между неандертальцами и людьми современного физического типа. И у тех, и у других ротовая полость устроена примерно одинаково и дает, в общем, одинаковые возможности для произнесения различных звуков.

Таким образом, получается, что те анатомические органы неандертальцев, которые связаны с артикуляцией звуков, и о строении которых у нас есть более или менее достоверная информация, практически ничем не отличались от аналогичных органов современных людей. Мозг у представителей обоих видов, как явствует из сказанного в предыдущем разделе, тоже очень похож, и если у одного из них он достаточно развит, чтобы позволить создавать и использовать для обмена информацией системы искусственных знаков, то было бы нелогично не допустить то же самое и для другого. Из всего этого можно сделать только один вывод: потенциально неандерталец был способен к языку вообще и членораздельной речи, в частности, в той же или почти в той же мере, что и гомо сапиенс. Пользовался ли он этой способностью — другой вопрос, на который нет и, возможно, никогда не будет точного ответа. Однако коль уж на то пошло, то ведь этот же вопрос можно задать и по отношению к древним представителям нашего собственного вида, жившим одновременно с неандертальцами и даже после них, и ответа тоже не будет.

Строго говоря, даже живопись и скульптура верхнего палеолита, сколь бы они нас не впечатляли своей выразительностью, сами по себе все же не доказывают, что их творцы разговаривали друг с другом или вообще пользовались каким бы то ни было языком. Напротив, натурализм, которым славится палеолитическая живопись, при желании можно даже интерпретировать как свидетельство интеллектуальной и языковой ограниченности ее создателей. Именно такую гипотезу выдвинул несколько лет назад американский психолог Н. Хамфри.

Хамфри привел весьма остроумную аргументацию в пользу того, что общепризнанные шедевры палеолитического искусства, такие, как росписи в пещерах Шовэ и Ляско, нельзя считать доказательством наличия у их создателей развитого мышления и языка. Более того, предположил он, эти росписи могут свидетельствовать, скорее, об обратном, то есть об интеллектуальной неполноценности первых художников. Отправной точкой для рассуждений Хамфри послужил анализ опубликованных около четверти века назад рисунков английской девочки Нади, страдавшей аутизмом. Несмотря на то, что физически, психически и интеллектуально Надя значительно отставала от сверстников, была неспособна к сколько-нибудь нормальному общению и совсем не могла разговаривать (первые несколько слов она освоила, когда ей было шесть лет), рисунки, созданные ей в возрасте от трех до шести лет, обладают рядом замечательных качеств. Для многих из них характерно правильное построение перспективы и абсолютная реалистичность изображений, что особенно интересно, если учесть, что рисованию Надю никто не учил, и что рисункам нормально развивающихся детей оба этих качества совершенно не свойственны. Своей натуралистичностью, а зачастую и сюжетами многие рисунки Нади удивительно напоминают широко известные произведения пещерной живописи, например, бизона из Шовэ или лошадей из этой же пещеры, а также из Ляско. По мысли Хамфри, поддержанной и некоторыми из участников обсуждения его статьи, именно отсутствие обычных для современных людей умственных способностей, и, прежде всего, отсутствие языка, может объяснить необычайную реалистичность Надиных рисунков. Ведь ее восприятие животных или людей не было опосредовано символами, обозначающими классы объектов, и она, в отличие от обычных детей, изображала непосредственно свое впечатление от лошади или коровы, а не соответствующую абстрактную идею, т. е. между изображаемым и изображением в данном случае ничто не стояло. Предполагается, что тем же обстоятельством, то есть отсутствием абстрактных понятий, обозначающих классы объектов, может объясняться и натурализм палеолитической живописи, причем в этом случае становится понятным и переход от реалистических изображений к схематическим, наблюдаемый в конце верхнего палеолита — он связывается с появлением развитого языка и утратой непосредственности восприятия.[72]

Конечно, у гипотезы Хамфри есть очевидные недостатки. Она учитывает лишь сравнительно небольшой круг подобранных фактов, игнорируя основную часть того, что известно о культуре верхнего палеолита и людях этой эпохи. Трудно представить, что эти люди, внешне ничем не отличавшиеся от нас, сумевшие заселить весь земной шар от тропиков до приполярья, совершавшие сложные ритуалы (о чем свидетельствуют их погребения) и изготавливавшие совершенные орудия и украшения из камня, кости и дерева, не обладали языком.[73] Однако столь же трудно представить и другое, а именно, что они были первыми, что до них речь на Земле никогда не звучала.

Строго говоря, только наличие письменности может служить прямым и неопровержимым доказательством существования в древности языка, а письменность появляется лишь 6 тыс. лет назад или около того. Разумеется, было бы глупо на этом основании утверждать, что гомо сапиенс дописьменных эпох или бесписьменных обществ языком не обладали, но разве не рассуждаем мы иногда столь же примитивным образом, стремясь доказать интеллектуальную ущербность всех остальных видов гоминид и подчеркнуть тем самым собственную уникальность?

Почему все же Homo sapiens?

Итак, надеюсь, мне удалось убедить читателя, что доказать на основании антропологических или археологических данных существование сколько-нибудь серьезных интеллектуальных различий между неандертальцами и гомо сапиенс пока не представляется возможным. Это может быть следствием ущербности ископаемых материалов, которые редко говорят сами за себя и обычно допускают несколько интерпретаций, в том числе и взаимоисключающих, а может быть просто отражением того обстоятельства, что особых различий на самом деле не было. Если верно последнее, — а я думаю, что так оно и есть, — то нельзя исключить, что, не исчезни неандертальцы с лица Земли 25–30 тыс. лет назад, они продвинулись бы в культурном отношении много дальше, чем это имело место в действительности. Конечно, уже сам тот факт, что они все-таки исчезли, проиграли конкурентную борьбу гомо сапиенс, неопровержимо доказывает, что в чем-то последние имели над ними преимущество, но в чем именно оно состояло остается пока загадкой.

Какую-то роль здесь сыграли, возможно, некоторые анатомо-физиологические особенности неандертальцев, приобретшие в условиях жесткой конкуренции двух экологически близких видов негативное значение. Одной из таких особенностей могла быть, например, массивность тела, из-за которой приходилось затрачивать слишком много усилий, времени и энергии на добывание пищи. В условиях соперничества за одни и те же ресурсы это могло дать людям современного физического типа, с их «облегченной» анатомической конструкцией, важное преимущество. Возможно также, что исход соперничества двух форм гоминид предрешило просто отсутствие у неандертальцев иммунитета против какой-то тропической инфекции (или инфекций), принесенной гомо сапиенс с их прародины в Европу. Наконец, ни в коем случае не исключается и вероятность того, что, даже при примерно равном интеллектуальном потенциале, люди современного физического типа были все-таки несколько лучше организованы, лучше оснащены технически, имели более разнообразный арсенал средств и способов жизнеобеспечения. В целом, однако, преимущество гомо сапиенс было не столь велико, как это обычно принято думать, конкурирующие стороны не разделяла непроходимая пропасть.

В любом случае, чем бы ни объяснялось, в конечном счете, исчезновение одного вида и триумф другого, у нас есть достаточно серьезные основания, чтобы рассматривать неандертальцев не как заурядную тупиковую ветвь эволюции, а как «дублеров» гомо сапиенс, то есть как своего рода резервный вариант человечества. Кроме того, учитывая, что появляются эти две формы гоминид примерно одновременно, происходят от общего предка, характеризуются одинаковым размером мозга и — на первых порах — одинаковым уровнем культурного развития, логичнее было бы относить неандертальцев не к палеоантропам, а к неоантропам. Единственное соображение, которое заставляет воздерживаться от их переименования, заключается в том, что всякое изменение содержания привычных понятий чревато путаницей, а путаницы в антропологической терминологии и без того достаточно.