Государство и революции - Шамбаров Валерий Евгеньевич

Стоит отметить, что с началом революции в Германии советское правительство попыталось использовать ту же тактику, которую сами немцы использовали против России после Февральской революции. Аналогично засылке эмигрантов-большевиков, теперь в обратную сторону началась массовая засылка коммунистических активистов из числа бывших пленных и эмигрантов. Несмотря на нищету и разруху в самой России, шло финансирование «спартакидов» и других левых экстремистских течений, готовых «углублять» и раскачивать свою революцию по большевистскому образцу. Им обеспечивалась посильная поддержка и помощь в подготовке переворота, для чего в Германию были направлены высокопоставленные коммунистические эмиссары во главе с Радеком. И наверняка при этом учитывались не только его партийные качества, но и опыт работы в качестве немецкого и австрийского шпиона.

Как и немцы в 17-м, большевики готовы были поддержать своих ставленников штыками. Сразу после революции был разорван Брестский мир, и Ленин писал: "Армия в три миллиона должна у нас быть к весне для помощи международному рабочему движению".

Но немецкие умеренные социал-демократы оказались более организованными и дееспособными, чем российские соратники Керенского, да и основная масса народа не поддержала экстремистов. Восстание «спартакидов» в Берлине быстро было разгромлено, а Радек, арестованный 12. 2. 19 г., очутился в Моабитской тюрьме. И конечно, из-за подобных выходок большевиков отношения между РСФСР и Германией не могли не испортиться.

Что же касается российской политики держав Антанты, то она оставалась однобокой и близорукой — эта проблема продолжала рассматриваться лишь в свете Мировой войны. В рамках данной политики раздавались щедрые обещания о помощи Колчаку, Деникину, Краснову. Но когда война была выиграна, и широкомасштабная помощь стала действительно возможной, все очень быстро изменилось. Высадка французских, румынских и греческих контингентов в Одессе, американцев и канадцев в Сибири, англичан на Кавказе произошли лишь по инерции военного времени, пока еще действовали старые установки и директивы. Не только белые, но и независимые, и даже некоторые красные источники признают факт, что если бы зимой 1918-19 гг. союзники двинули несколько своих крепких, кадровых корпусов на Москву, с большевизмом было бы покончено за несколько недель, в крайнем случае — месяцев. Но в итоге разве помогли могущественные мировые державы своей союзнице, оплатившей огромной кровью их победы и столько раз выручавшей их от казавшихся неминуемыми катастроф? А ведь в белых армиях сражались как раз те, кто помог Западу одержать верх в войне и не пошел на сговор с неприятелем, оставшись до конца верными своим союзническим обязательствам…

Однако вместо решительных действий вдруг последовало сногсшибательное предложение о "мирном урегулировании" в России и о созыве конференции на Принцевых островах с участием всех враждующих сторон — и белых правительств, и большевиков. Разумеется, при посредничестве западных держав, которые в этом случае пожали бы все причитающиеся дивиденды «миротворцев». И, разумеется, большевики согласились — они панически боялись вторжения европейских армий, которое в то время для всех в России считалось само собой разумеющимся, и. готовы были на любые условия, на любой "второй Брест". А белогвардейцы, разумеется, отказались (ну о каких же переговорах могла идти речь после узурпации власти, красного террора, массовых казней, продразверсточной войны против крестьянства!?) — за что западная массовая пропаганда тут же и ославила их как «реакционеров» и непримиримых экстремистов.

А в апреле 1919 г. Верховный Совет стран-победительниц в Париже неожиданно принял решение вообще о выводе войск из России и невмешательстве вооруженной силой в русские дела… Почему? Испугавшись бескрайних просторов и возможных боевых потерь? Нет, не только. Ведь, существовал и гораздо более простой, вполне безопасный для Запада вариант — просто прикрыть войсками некоторые районы, где смогли бы без помех сформироваться и окрепнуть национальные антикоммунистические силы. Но в том-то и дело, что в это время началась подготовка к Парижской конференции по установлению послевоенного мирового порядка. Великие державы собирались пожинать и делить плоды победы. Признать и поддержать белогвардейцев, помочь им сбросить узурпаторов — означало ввести в число победителей и союзницу-Россию. Позволить ей участвовать в дележке доставшегося «пирога», как-то помогать в восстановлении хозяйства, компенсировать понесенные издержки, уделить для этого определенную долю репараций. Выполнить, хотя бы частично, другие обещания, данные ей перед войной и в ходе войны. И лишиться преимуществ «однополярности», которые возникли впервые в мировой истории и казались такими заманчивыми…

А большевики Брестским договором связали себя с проигравшей Германией, значит, в этом варианте с Россией и ее интересами можно было не считаться и даже вполне открыто, не нарушая каких бы то ни было внешних приличий. Ну а разруха, развал и ослабление в гражданской войне давали реальную надежду, что не только юридически, но и фактически с ней можно будет обращаться, как с побежденной. И между прочим, даже повод исключения России из состава победителей несет на себе отпечаток системы "двойных стандартов". Потому что сепаратный мир с немцами в ходе войны подписали и разгромленная Черногория, и разгромленная Румыния. Но это отнюдь не стало препятствием для увенчания их победными лаврами и участия в дележке добычи. Наоборот, Румынию, легкомысленно вступившую в состав Антанты под нажимом Англии и Франции и вопреки русским предостережениям, вызвавшую настоящую катастрофу на южном фланге русского фронта и доставившую столько хлопот по ее поддержанию своими войсками, объявили жертвой предательства… со стороны России. И вознаградили за счет России Бессарабией.

А в результате этой политики еще весной 19-го Европа была поставлена на грань катастрофы. Потому что отвечать взаимностью на невмешательство Запада большевики были отнюдь не склонны, наоборот — расценили такие действия как слабость демократических держав и предприняли первую попытку экспансии "мировой революции". Ведь по планам Ильича она и должна была быть не иначе, как мировой, а русскому народу, согласно известным высказываниям Ленина и Троцкого, предназначалась участь "охапки хвороста" для ее разжигания. Именно с этой целью в марте 1919 г. был создан Коминтерн, а главным направлением развернувшегося наступления Красной Армии считалось западное.

И казалось, для этого складывались все предпосылки. Не утихали волнения в Германии — в марте опять полыхнуло восстание «спартакидов», в апреле образовалась Баварская советская республика, 21. 3. 19 г. возникла Венгерская советская республика, ее армия вторглась в Словакию и провозгласила там Словацкую советскую республику. Происходили волнения в Австрии, оттуда в Венгрию направлялись части добровольцев, и сильны были настроения присоединиться к венграм. После собственной революции бурлила и не могла успокоиться Болгария. Неспокойно было во Франции, начиналось восстание в Ирландии.

И большевики двинулись на Запад. Красные войска в Прибалтике пробивались к границам Восточной Пруссии. В Минске был образован центр польских коммунистов, формировались новые части. Кстати, как раз для более удобного захвата Польши две республики объединили в одну, Литовско-Белорусскую — считалось, что превращение ее затем в Польско-Литовско-Белорусскую должно польстить национальному самолюбию поляков. Предполагалось при поддержке легальных польских Советов, где сильны были левые настроения, захватить Домбровский бассейн, провозгласить эту самую коммунистическую "Речь Посполитую" и бросить в дело "Польско-литовско-белорусскую Красную Армию" из четырех дивизий. В Киеве в это же время формировалась 1-я Интернациональная советская дивизия, а в Одессе — 1-я Бессарабская стрелковая дивизия, в них записывались румыны, болгары, югославы, чехи. 1-я Украинская армия должна была наступать через Галицию в Венгрию, а 3-я Украинская — через Днестр в Бессарабию и Румынию.