Дом Цепей (litres) - Стивен Эриксон

— Когда я тебе язык отрежу.

— Юмор? Худова плешь, вот уж не думал, что ты на это способен, Карса Орлонг. Ещё что-нибудь хочешь сказать? Милости прошу!

— Есть хочу.

— К вечеру мы доберёмся до Кульверновой Переправы — двигаемся мучительно медленно, и всё из-за тебя, ты ведь, похоже, весишь больше, чем должен, даже больше, чем Сильгар и четверо его подручных. Эброн говорит, плоть у тебя не обычная, — как и у сунидов, само собой, только в большей степени. Кровь почище, наверное. И уж точно — позлее. Помню, когда я был ещё мальчишкой, в Даруджистан приехали циркачи с седым медведем на цепи. Поставили для него здоровенный шатёр у Досадного города, брали серебром за вход. В первый же день я туда попал. Толпа была огромная. Все ведь думали, что седые медведи вымерли много сот лет назад…

— Тогда вы все — глупцы, — проворчал Карса.

— Совершенно справедливо. Потому что внутри сидел медведь — в ошейнике, в цепях, красноглазый. Толпа устремилась внутрь, и я тоже, и тогда треклятый зверь взбесился. Разорвал цепи, словно стебельки травы. Ты не поверишь, какая началась паника. Меня чуть не затоптали, но я смог выползти из-под края шатра, так что ничего мне не сломали. А медведь — от него во все стороны тела летели. Зверь скрылся в Гадробийских холмах, и больше его не видели. Понятное дело, до сего дня ходят слухи, дескать, ублюдок там устроил берлогу, сожрал какого-нибудь пастуха… и его стадо. В общем, ты мне напоминаешь этого седого медведя, урид. Взгляд такой же. Взгляд, который говорит: «Цепи меня не удержат». Поэтому мне так интересно увидеть, что же будет дальше.

— Я не стану прятаться в холмах, Торвальд Ном.

— Не сомневаюсь. Знаешь, как они тебя собираются грузить на корабль заключённых? Осколок мне рассказал. Снимут колёса с этой повозки. Вот так. Поедешь на этих треклятых досках аж до Семи Городов.

Колёса фургона соскользнули в глубокие, каменистые колеи: тряска вызвала новые волны боли в голове Карсы.

— Ты ещё здесь? — спросил через некоторое время Торвальд.

Карса молчал.

— Ну и ладно, — вздохнул даруджиец.

Веди меня, предводитель.

Веди меня.

Мир оказался не таким, как он ожидал. Нижеземцы были слабы и сильны одновременно — у Карсы это никак в голове не укладывалось. Он видел хижины, построенные одна на другой, видел лодки размером с целый теблорский дом.

Они ожидали увидеть ферму, а нашли целый город. Думали, что будут гнаться за трусами, а столкнулись с решительными и опасными противниками.

А суниды стали рабами. Самое ужасное открытие из всех. Теблоры, чей дух был сломлен. Такого Карса прежде даже представить себе не мог.

Я разобью цепи сунидов. В том клянусь перед Семью Ликами. Я дам сунидам рабов-нижеземцев… нет. Поступить так — значит совершить такое же зло, как то, что нижеземцы причинили сунидам, да и своим сородичам тоже. Нет, собрать души мечом — куда чище, куда достойней.

Карса задумался о малазанцах. Было ясно, что это племя основательно отличается от натиев. Завоеватели из далёких земель. Поборники строгих законов. Их пленники — не рабы, но заключённые, хотя различие, похоже, — лишь в названии. Заключённых ведь тоже заставят работать.

Но ни малейшего желания работать Карса не испытывал. Оттого выходило, что это — наказание, призванное ослабить дух воина, а со временем — сломить его. Такая же доля, что постигла сунидов.

Но этого не произойдёт, ибо я — урид, а не сунид. Когда они поймут, что не могут меня контролировать, им придётся меня убить. И вот истина передо мной. Если заставлю их понять это раньше, никогда не поднимусь с этих досок.

Торвальд Ном говорил о терпении — кодексе заключённого. Прости меня, Уругал, ибо ныне я должен принять этот кодекс. Должен сделать вид, что сдался.

Едва теблор успел подумать об этом, как понял, что ничего не получится. Малазанцы слишком умны. Глупо было бы слепо поверить в такую внезапную, необъяснимую покорность. Нет, придётся сотворить иллюзию иного рода.

Дэлум Торд. Ты станешь мне проводником. Твоя утрата — мой дар. Ты прошёл по этому пути прежде меня и показал дорогу. Я очнусь вновь, однако не сломленный духом, а утративший разум.

Ведь сержант-малазанец и вправду сильно его ударил. Мускулы на шее сжались, затвердели вокруг позвоночника. Даже дыхание вызывало пронзительные приступы боли. Карса попытался замедлить его, отогнать мысли от низкого рёва нервных окончаний.

Веками теблоры жили в слепоте, ничего не ведали о растущем числе — и растущей опасности — нижеземцев. Границы, которые прежде обороняли с яростным упорством, почему-то забросили, открыли для ядовитого влияния с юга. Карса решил, что очень важно выяснить причину такого морального разложения. Верно, что суниды никогда не числились среди сильнейших племён, но всё же они были теблорами, и постигшая их беда могла со временем коснуться и всех остальных. Жестокая истина, но закрывать на неё глаза значило бы вновь пройти той же тропой.

Необходимо было встать лицом к лицу с недостатками. Его собственный дед, Пальк, оказался отнюдь не тем славным воином и героем-победителем, каким хотел себя представить. Если бы Пальк вернулся в племя с правдивым рассказом, то теблоры услышали бы и предостережение, скрытое в нём. Медленное, неотвратимое вторжение уже началось, двигалось шаг за шагом. Война против теблоров грозила их духу и землям в равной степени. Быть может, такого предостережения хватило бы, чтобы объединить племена.

Карса поразмышлял об этом, и в мыслях его воцарилась чернота. Нет. Слабость Палька глубже: не ложь стала наибольшим его преступлением, а недостаток отваги, ибо он не сумел выйти за рамки строгих обычаев теблоров. Правила поведения, узкие границы ожидания родного народа — врождённая консервативность, которая подавляла всякое свободомыслие угрозой смертоносного изгнания — вот что лишило деда отваги.

Но, похоже, не лишила моего отца.

Фургон вновь подпрыгнул на камне.

Твоё недоверие я принял за слабость. Нежелание принимать участие в смертоносных играх гордыни и отмщения — за трусость. Но даже так, что́ сделал ты, чтоб отвратить нас от этих обычаев? Ничего. Ты лишь скрылся, спрятался… и принижал мои заслуги, насмехался над моим рвением…

Чтобы приготовить меня к этому мигу.

Что ж, отец, я уже вижу в твоих глазах удовлетворённый блеск. Но вот что я тебе скажу: лишь раны ты нанёс своему сыну. А ран у меня и так достаточно.

Уругал с ним. Все Семеро — с ним. Их могущество защитит его от всего, что грозит теблорскому духу. Однажды Карса вернётся к своему народу и уничтожит прежние обычаи. Объединит теблоров, и они пойдут за ним… в нижние земли.