Тощие ножки и не только - Том Роббинс

Но что же произошло? А то, дорогая моя, что нам нанесли небольшой визит крестоносцы. Вернее, нагрянули к нам без всякого приглашения. Христианские рыцари Европы. И принялись резать всех подряд – мужчин, женщин, детей. Кстати, должен заметить, не только арабов, но и евреев, то есть всех нехристиан. Крестоносцы уничтожили всю интеллектуальную и научную жизнь западной Азии и северной Африки. Они предали огню самую большую, самую богатую и полную библиотеку в мире, великую библиотеку в Триполи; они превратили в руины десятки культурных и научных центров тогдашнего мира. Какая трагедия! Какой урон для всего человечества!

Абу перегнулся через столик, через бамбуковые подносы, через бамбуковые кольца для салфеток, через украшенные изображениями лотоса льняные салфетки, увидев которые Спайк задал вполне резонный вопрос; почему в таком случае их ресторан не снабдили также китайскими палочками для еды. Абу вытянул шею до тех пор, пока его рубильник, пока его красный шнобель, это мясистое воплощение разукрашенного посоха, не оказался в считанных миллиметрах от носика Эллен Черри. И словно почувствовав, как метроном в ее трусиках тотчас затикал громче, отсчитывая ритм, отсчитывая эстрогенный ритм, отсчитывая извечный ритм женского плодородия, его губы приоткрылись и… Он заговорил, причем своим обычным спокойным тоном.

– Благородные крестоносцы. Святые крестоносцы. Они превратили арабские земли в помойку Европы. И арабские земли уже никогда не возродились. И никакое количество нефти не купит утонченной культуры и просвещения. Насколько отличны нынешние условия на Ближнем Востоке! Каким спокойным, каким безопасным местом была бы сейчас вся наша планета, не оскверни тогда крестоносцы цивилизацию, которую их скудные умишки были не в состоянии понять! Скажите, моя дорогая Эллен Черри, вам говорили об этом в вашей воскресной школе?

Но Эллен Черри не успела ответить ему, так как в этот момент одна из групп демонстрантов, сейчас трудно сказать, какая именно, попыталась прорваться внутрь, и полиции пришлось пустить в ход дубинки, чтобы выдворить их обратно. Разумеется, заварилась страшная каша. В воздухе мелькали дубинки, летели во все стороны капли крови, щелкали вспышки фотокамер, а гости, проливая вино и отплевываясь чечевицей, бросились в направлении кухни. Что касается Эллен Черри, то клиторальный зуд и легкое головокружение от бокала шампанского под натиском адреналина моментально отступили на второй план, отчего она тоже вскочила было со стула. Абу же не сдвинулся с места.

– Крестоносцам нужен был Иерусалим, – как ни в чем не бывало произнес он. – Иерусалим, их вожделенная цель. Лично я не решился бы ставить им это в вину.

Вечер тянулся долго, между полицией и демонстрантами то и дело вспыхивали потасовки, но ресторан каким-то чудом уцелел. Единственный ущерб – винные пятна на вездесущем бамбуке. Зато засветились по полной программе в средствах массовой информации. Можно сказать, предел мечтаний.

Возвращаясь домой одна, на просторном заднем сиденье лимузина, через город, таящий в себе опасности и неприятные сюрпризы, Эллен Черри чувствовала себя малым ребенком. Не снимая с ног красных шпилек, она подтянула колени к подбородку и обняла их руками. Но от этого она показалась себе еще меньше и, чтобы снова стать большой, задумалась о том, с кем бы ей провести ночь.

Ясно как божий день, что она намеревалась в ближайшее время с кем-нибудь переспать. Чтобы это предсказать, не надо быть Нострадамусом. Но вот с кем?

Первым в ее списке значился Бумер. Как говорится, держи карман шире. Эллен Черри едва не расхохоталась. Через полтора года после того, как они на колесах – вернее, в индейке, – пересекли всю страну, у Эллен Черри уже имелся план: рано или поздно здесь, в Нью-Йорке, она обязательно влюбится в такого же художника, как и она сама. Возможно, даже пользующегося успехом. Это будет человек, способный ее понять, понять ее работы, ее творческие устремления. И если ради этого человека ей придется оставить мужа, что ж, она готова разбить Бумеру сердце. Это казалось настолько неизбежным, что она пошла дальше и даже заготовила речь, искреннюю и слезливую, во время которой она сообщит муженьку, что подает на развод. (Кстати, напоминаю, тогда они ехали по Миннесоте и Висконсину, на ковре, на полу их индейки, еще можно было обнаружить рисовые зерна, которыми их щедро обсыпали во время бракосочетания.) Какую злую шутку, однако, сыграла с ней судьба. С каким треском провалился ее чудный план!

Не она бросила Бумера – он бросил ее. А главное, Эллен Черри пока что так и не встретила своего нью-йоркского художника, которого бы она допустила к себе в душу и в трусы. Если, конечно, таковых не окажется слишком много.

Что касается прочих мужчин, холостяков, которые попадались ей в клубах, барах или на вечеринках, то их роднила между собой одна вещь – обжегшись однажды в точке А, они принимали все меры к тому, чтобы снова не обжечься в точке С, превращаясь в круглых идиотов в точке В. Честно говоря, то же самое верно и в отношении одиноких женщин, которым за тридцать.

Постельные романы на одну ночь исключались однозначно. Недолго СПИД подцепить.

А не взять ли ей в любовники мистера Хади или мистера Коэна? Почему бы и нет? Мистер Хади такой галантный и милый, мистер Коэн такой целеустремленный и видный. Может, в пожилом любовнике есть своя прелесть. Спать с собственным боссом сулит также свои преимущества, хотя, насколько ей известно, рано или поздно официанткам такая связь выходила боком. По крайней мере тем, кого она знала. Увы, мистер Хади женат и счастлив в браке. Что касается мистера Коэна, скажем честно, ей стало немного не по себе, когда он уставился на ее ноги. Как это его назвал мистер Хади? Ах да, Обувной Волчище.

И лишь один мужчина, старше ее годами, однозначно не годился ей в любовники – это Бадди Винклер, даже несмотря на то, что от его голоса между ног у нее тотчас становилось мокро. До сих пор отец скрывал от Бадди, что она вернулась работать в еврейско-арабский ресторан. Правда, до Бада каким-то образом дошло, что они с Бумером больше не живут вместе. Преподобный моментально сделал вывод, что это целиком и полностью вина Эллен Черри, и тотчас выразил готовность снова наставить ее на путь истинный. Господи, не дай Бог, чтобы Бад свалился на нее в самый неподходящий момент, когда она за себя не ручается! Вот уж кто с радостью называл бы ее Иезавелью – сколько ее душа пожелает. Интересно, как это – заниматься любовью с проповедником? – подумала Эллен. Пэтси – та наверняка знает.

У входа в «Ансонию» навстречу ее лимузину вышел Рауль. Дождь прекратился, и на Рауле была тесная светло-коричневая униформа с пластмассовыми «медными» пуговицами. И если бы не шапочка-таблетка у него на голове, он вполне мог бы сойти за офицера военно-воздушных сил какой-нибудь банановой республики. Он помог ей выйти из машины и при этом сильно сжал ей запястье.

– Вы не слишком долго задержались в этом вашем Иерусалиме, Миз Чарльз!

У Рауля один существенный плюс – он всегда на месте. Может, с ним? Прямо сейчас? Действительно, почему бы нет? Колени Эллен Черри моментально приобрели консистенцию жевательной резинки. Но она нашла в себе силы отказаться от этой затеи. Хватит, никаких любовников-латиносов. Она дала себе слово и была готова держаться его так же крепко, как полоска скотча, прилипшая к шерсти лохматой болонки.

Рауль словно прочитал ее мысли – что его кандидатуру рассмотрели и тотчас отвергли. Однако вместо того, чтобы взгрустнуть, видя как миссис Чарльз, даже не удостоив его взглядом, входит в лифт, он нацарапал в блокноте:

Мадди Уотерс плещется в речке,Джоан Риверс – выбрала грязьС вами Гуру копошится в салатнице,Считая листья и тихо смеясь.

Настанет день, когда каждая blanquita в Нью-Йорке будет мечтать о том, чтобы на нее обратил внимания Рауль Ритц. Ведь Рауль родился, чтобы купаться в лучах славы.

Перед зеркалом в ванной Эллен Черри сняла косметику и поразилась – что, собственно говоря, она ежедневно делала вот уже лет двадцать – своей пышной гриве.

– Знаешь, с кем я хотела бы переспать? С кем я действительно хотела бы переспать? – спросила она, глядя на собственное отражение, и хихикнула. – Я бы хотела переспать с единственным подлинным художником во всем Нью-Йорке. Знаешь, кого я имею ввиду? Перевертыша Нормана!

Нет, она имела в виду не Нормана Мейлера, который как-то раз удостоил ее в «И+И» пристальным взглядом, одобрительным или критическим – Эллен Черри так и не могла сказать. Нет, она имела в виду одного уличного артиста, который… да ладно, сейчас не о нем. Его очередь подойдет чуть позже. Дадим пока Эллен Черри возможность выбросить эту затею из головы.

Стук-стук-стук. Кто-то настойчиво стучал, словно поршни у сатанинского мотоцикла. Эллен Черри никак не могла понять, откуда доносится этот стук – снаружи или изнутри. То ли кто-то действительно царапался в дверь, или это похмелье у нее в голове пыталось повесить картину на гвоздь внутри ее черепной коробки. Картину под названием «Избиение младенцев», написанную на черном бархате бабуином, страдающим водянкой мозга.