Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это что еще? Тоже вы принесли?
— Один мой… соратник у вас украл. Говорит, если бы были вам нужны, вы бы не разбрасывали их по ящикам своего стола…
Стригалев поднял толстые брови, наставил ухо. Ждал объяснений.
— Говорит, у вас, вейсманистов-морганистов, все равно пропадет. А мы, может, что-нибудь и отберем.
— Для академика вашего? — сказал Стригалев и замолчал, переводя ставший диковатым взгляд с одного предмета на другой. — Знаете что? Вы возьмите-ка эти семена… Отнесите к себе и пустите в дело. Как будто мне и не показывали.
— Не понимаю… Вы, наверно, не так поняли, что я говорил.
— Да нет, все понял. Унесите их. Чтоб этот ваш… соратник не догадался, что вы их мне. Пусть лежат в шкафу. Я знаю все про эти семена. В марте высеете. А человека мы тихонько перетащим к себе. Человек загорелся. Пусть получает свой краденый результат. Он-то будет знать, как гибрид получен.
— Это же ваш…
— У меня их… — Иван Ильич махнул рукой на картотечный шкафик под стеной, — хватит на три института. Человек дороже.
И они замолчали. Как бы вспомнив что-то, Стригалев вдруг опять уставил на гостя диковатый, отчаянно-веселый взгляд.
— Вы в микроскоп когда-нибудь смотрели?
Во взгляде Федора Ивановича появилась холодная благосклонность.
— В такой, как этот, нет.
— Давайте посмотрим в этот. У меня как раз есть хорошие препараты. Для вас специально подобрал.
— Вы знали, что я иду к вам?
— Знал, конечно. Даже ждал. Взгляните, взгляните…
Федор Иванович подсел к столу, склонился над микроскопом. Сначала в окуляре перед ним все было мутно, плавала какая-то мыльная вода, пронзенная ярким светом. Он повернул винт — и из яркого тумана выплыл к нему неровный кружок с черными чаинками, сгруппированными в центре.
— Я вижу… По-моему, хромосомы… Хорошо окрашено.
— Узнал-таки, — прогудел Стригалев.
— Тут так хорошо видно, что их можно сосчитать. Которая подковкой, которая с перехватом. Шесть, семь…
— Не трудитесь. Всех сорок восемь…
Стригалев куда-то гнул. Что-то затеял. Федор Иванович оглянулся на него, задержался на миг и опять припал к окуляру.
— Чайку-то хотите?
— Чайку отчего не выпить. А что это за объект?
— Какой еще у меня может быть объект. Картошка. «Солянум туберозум». Теперь посмотрите это…
Стригалев цепкими длинными пальцами выхватил из-под объектива стеклышко и поставил другое. Федор Иванович опять увидел в окуляре пронзенную ярким светом клетку. Только в хромосомах произошла чуть заметная перемена. Они были здесь чуть меньше.
— Вроде хромосомы слегка похудели. Что это?
— Ага, заметили разницу… Это та же картошка, только препарат сделан при температуре плюс один градус. Это граница. Если понизить еще на градус, начнут распадаться.
— Понимаю…
— Нет, еще ничего не понимаете. Вот сюда теперь смотрите.
Иван Ильич опять мгновенно сменил стеклышко. И Федор Иванович увидел такую же клетку, только хромосомы здесь были похожи на мелкую охотничью дробь.
— Ого! Такого еще не видел. Что с ними случилось? — спросил он, загораясь новым интересом.
— Это другой объект. «Солянум веррукозум», дикарь. При той же температуре в один градус. Видите, хромосомы здесь сжались до шариков… Когда я их в холодильник. А были ведь как и те, первые. Теперь главный номер.
Стригалев щелкнул новым стеклышком. Опять ярко засияла клетка. И в центре Федор Иванович увидел хромосомы. Такие же, как у обычной картошки, — подковки и палочки с перехватом. Но среди них теперь были разбросаны и круглые дробинки.
— А это какой объект?
— Посмотрите. Там наклеечка на стекле.
Федор Иванович мгновенно нашел эту наклеечку. И прочитал: «„Майский цветок“, +1°».
— Все загадки задаете… Почему здесь такая смесь?
— Вы что, никогда «Майский цветок» не изучали? Я думал, что его всесторонне и в обязательном порядке…
— Я вообще к микроскопу давно…
— Хоть помните, сколько в нем хромосом?
— Ну уж… Сорок восемь, как у всех картошек.
— Смотри-ка, а правая рука академика что-то знает!
— Ладно, ладно. Почему здесь такая странная смесь?
— «Майский цветок» — сверхособый гибрид. Об этом ваш Касьян, его автор, еще не слышал. Этого я ему не сказал. Увидитесь — спросите. Видите — шарики? Это хромосомы папы. А папа — дикарь, «Солянум веррукозум», которого вы сейчас смотрели, перед этим…
— Но ведь этот дикарь не скрещивается!
— Ничего еще не понял! — зазвенел над ухом Федора Ивановича отчаянный крик Стригалева.
И одновременно ударил его и сотряс страшный разряд догадки. Федор Иванович обеими руками отодвинул микроскоп. Повернулся, взъерошенный.
— Погодите отодвигать. Сейчас я еще стеклышко…
— Хватит стеклышек. Разговаривать пора. Вы что, хотите сказать?..
— Ничего не хочу, вы сами скажете.
— Выходит, «Цветок» — гибрид с этим дикарем?
— Правильно. А дикарь не скрещивается. Только если сделать из него немыслимый для вашей кухни полиплоид. Вот я его и сделал. Колхицином, колхицином! А этот узнал…
— Кто?
— Вот этот. — Стригалев зажал нос двумя пальцами и продудел: — Кассиан Дамианович!
— Так он у вас этот полиплоид…
— Если бы только! — Стригалев засмеялся, поморщился и выбежал за печь. — Если бы только! — не то кричал он, не то плакал за печью, что-то глотая, наверно свои сливки из бутылочки. — Если бы только, Федор Ива-анович! — Он появился, вытирая рукой губы. — У вашего бога руки не такие, чтобы картошку даже с готовым полиплоидом скрестить. Народный академик получил от меня готовый сорт!
Федор Иванович положил на предметный столик микроскопа препарат «Майского цветка» и приник к окуляру, крутя винт.
— Почему я сейчас не капитулирую? — настойчиво гудел над ним Стригалев. — Почему, как Посошков, не отрекаюсь от святыни? Вы же видите, я устал, болею, я бы так охотно сложил ручки. Черт с вами, пусть будет, как вы хотите: все, что у меня получено, сделано по Лысенке да по Касьяну Рядно. Но, во-первых, это же касается не только меня. Это их усилит, и тогда они примутся за моих товарищей. Помните, как они нашего… Академика нашего в саратовскую тюрьму? Они пощады не знают. А во-вторых, если бы я и перевернулся вверх пуговками… Ведь вы же видите, я уже один раз это сделал! Я же отдал им лучшую свою работу! Я страшно усилил их!
Да,
