Дочь оружейника - Генрих Майер

Перед входом Перолио снял свой шлем и плащ и надел простой шлем оружейника, потом смело пошел вперед. Прежде всего он увидел большой двор, обсаженный деревьями, под которыми лежали камни, покрытые мхом. Все строения представляли только груды обломков, и в них не могла жить даже колдунья. Оставались целы только погреба и подземелья, и Перолио, найдя лестницу, ведущую вниз, пошел по ней, почти ощупью. Видаль следовал за ним не совсем храбро.

Войдя под свод, они заметили вдали бледный свет и услышали шум волн, доказывающий, что подземелье доходит до реки. Они шли вперед, руководствуемые светом, как вдруг раздалось карканье ворона и хриплый голос закричал:

– Молчи, Барбелан, я хочу спать.

При этом имени Видаль задрожал и Перолио сказал ему тихо:

– Колдунья недалеко, только как дойти до нее? Свет исчез и кругом стены.

– Здесь должна быть дверь, – проговорил оруженосец, – я поищу… Вот щель, сквозь которую опять виден красноватый свет. Я чувствую запах серы… не в аду ли мы?

– Нет, мы у двери, – сказал Перолио и сильно постучал рукояткой кинжала.

– Кто беспокоит дочь хозяина? – проговорил тот же голос.

– Тот, кто хочет прибегнуть к твоей науке, – отвечал Видаль, которому Перолио приказал выдавать себя за начальника Черной Шайки.

– Подождите, я сейчас отворю.

Однако прошло довольно много времени в невозмутимой тишине, и Перолио, начинавший терять терпение, хотел опять ударить кулаком в дверь, но она отворилась сама собой; Видаль прошел первый и колдунья очутилась перед ним.

– Что вам надобно от моей науки? – спросила она мрачно, осматривая гостей.

Видаль отступил при виде этой женщины, похожей на приведение: это была желтая, сморщенная старуха, с блестящими глазами, которые, казалось, смотрели прямо в душу. Она была покрыта лохмотьями разных цветов и закутана сверху в черное покрывало. На голове ее был капюшон, закрывавший половину лица, из-под него торчали в беспорядке седые волосы.

Немудрено, что при виде этого страшилища Видаль не мог отвечать от страха, и она повторила свой вопрос.

Подземелье, в котором они находились, было обширно, со сводами и освещено только одной лампой, стоявшей на большом камне. На земле и по углам было много бутылок и склянок разных форм, вероятно с лекарствами. К стенам были прикреплены сушеные рыбы, жабы и между ними лоснилось тело живой змеи. Воздух в подземелье был тяжел и удушлив.

Место мебели занимало несколько камней разной величины; деревянная лавка, покрытая соломой и лохмотьями, служила постелью для хозяйки; старый ковер в конце подземелья закрывал, вероятно, выход на берег. Вообще тут было так темно, что колдунья не заметила Перолио, стоявшего позади Видаля, и когда последний не отвечал на ее вопросы, она улыбнулась, подошла к лампе, чтобы поправить ее и сказала:

– Ты боишься дочери хозяина, мой красавец? Полно трусить, мои взгляды и слова не убивают. Подойди ко мне.

Перолио толкнул Видаля, который сел на камень возле колдуньи, а начальник Черной Шайки стал прямо перед цыганкой.

Но только она взглянула на него, как задрожала, глаза ее сделались пламенными, зубы застучали. Она вскочила, чтобы броситься на Перолио, хотела сказать что-то, но голос остановился у нее в горле, пена забилась у рта, она дико вскрикнула и упала на пол в сильных судорогах.

При этом крике ворон, сидевший где-то в углу, закаркал, прилетел на камень возле лампы и смотрел на страдания своей госпожи, ворочая глазами, а змея опустила свою отвратительную голову и начала свистеть, качаясь на хвосте и задевая скелеты.

Видаль побледнел и читал про себя молитвы, но Перолио оставался хладнокровным, зная, что цыганки и колдуньи часто прибегают к разным штукам и припадкам, чтобы произвести сильное впечатление на малодушных. Он даже захохотал при виде конвульсий старухи, которая, однако, скоро успокоилась, приподнялась шатаясь, поправила на себе капюшон, так, что он еще более закрыл ее лицо и наконец вскричала насмешливым голосом:

– А! Он пришел ко мне… к дочери сатаны… он в моих руках, ха, ха, ха!

– Послушай, цыганка, – сказал Перолио, – ты принимаешь моего господина и меня за неучей, которых можно испугать кривляньями. Отвечай же, ясно и просто, на вопросы моего барина, скажи…

– Я скажу сначала, кто ты, – прервала старуха.

– Это напрасно, моя милая, мой господин знает меня хорошо.

– Тебя знает хорошо только мой повелитель и никто больше.

– Отвечай мне, цыганка, – перебил Видаль, по знаку Перолио.

– Я не хочу говорить со слугой, – отвечала колдунья и, сорвав с оруженосца шлем и плащ, продолжала иронически. – Отдай кесарево кесарю.

Видаль онемел от удивления, Перолио тоже смешался и смотрел с недоверчивостью на странную женщину, которая засмеялась:

– Перолио вздумал переодеваться… Он хотел обмануть хозяина… обмануть меня… ха, ха!

– Перестань смеяться, проклятая, – возразил бандит, оправившись от минутного смущения. – Ничего нет мудреного, что ты знаешь мое имя; я здесь давно, и ты могла меня встретить. Дело не в моем имени, а в твоей науке. Докажи мне твое искусство…

– Хорошо. Хочешь Перолио, я предскажу тебе, как и когда ты умрешь?

– Я не верю в твои предсказания.

– Тебя задушит одна из твоих жертв.

– И для этого она верно придет с того света? – перебил капитан, смеясь.

– Может быть, и когда она будет тихо стягивать веревку вокруг твоей шеи, когда она плюнет тебе в лицо, и когда в тебе останется капля жизни, знаешь ли, какое слово она тебе скажет?

Перолио побледнел и не отвечал.

– Она скажет тебе, – продолжала колдунья с адским смехом, – то слово, которое приводит тебя в бешенство, которое мой повелитель начертал на твоей…

– Молчи, проклятая! – заревел Перолио в сильном гневе и, бросаясь на старуху, обхватил ее одной рукой, а другой приставил кинжал к ее горлу; но старуха не сделала ни одного движения, чтобы спастись и продолжала спокойно и насмешливо:

– Убей меня, знаменитый начальник Черной Шайки, если думаешь, что вместе со мной убьешь и свою тайну… Но ты ошибаешься. Если я замолчу, Барбелан (и она указала на ворона) прокричит твоему слуге, отчего ты не снимаешь перчатки с правой руки.

При последних словах колдуньи, ярость Перолио превратилась в страх; он начал верить, что перед ним дочь сатаны, и рука его опустилась.

– Успокойся, Перолио, – говорила между тем цыганка, – спрячь свой кинжал. Он недостаточно остер, чтобы проткнуть мою кожу, и если ты не хочешь слышать о прошлых подвигах, то поговорим о настоящих… Что тебе надобно, зачем ты пришел ко мне?

И цыганка села на свое место, а бандит, вспомнив, зачем хотел видеть колдунью, старался успокоиться и казаться хладнокровным.