Владыка Ночи - Танит Ли

Однажды ночью ненависть ее созрела. Осознав это, она поднялась. В первый раз за все это время Бизунех заговорила, и сила ее ненависти наполнила слова. Она сделала то, что обычно смертные не осмеливаются сделать, она поступила так в надежде на скорую смерть. Бизунех прокляла Азрарна и, обессилев, упала на кровать, ожидая смерти.

В те дни проклятия и благословения напоминали птиц. У них были крылья, и они могли летать. И сила крыльев, а значит, и дальность полета такой птицы, зависела от силы благословения или проклятия.

Проклятие Бизунех обладало невероятной силой, потому что все в той девушке, которую назвали Медово-Сладкой, стало горьким, как желчь. В форме птицы, вобрав в себя боль и мрачные мысли Бизунех, оно полетело к центру земли, невидимое для простых смертных. У этой птицы не было ни голоса, ни глаз, что не мешало ей безошибочно находить дорогу. Проклятие Бизунех проникло в Нижний Мир через расщелины и трещины размером меньше пылинки. Странная птица пронеслась между башнями Драхим Ванашты, влетела в изумрудное окно и села на плечо Азрарна, который увидел и почувствовал ее.

Азрарн улыбнулся. Вероятно, именно так улыбается зима, срывая еще живые листья с деревьев.

— Кто-то из смертных проклял меня, — проговорил Азрарн. Он взял птицу в руки, внимательно посмотрел на нее и увидел отпечатки мыслей, создавших ее, а затем разглядел лицо, за которым прятались эти мысли. Тогда Азрарн поцеловал ледяные крылья птицы. — Разве она не понимает, что ни одно проклятие не причинит мне зла, мне, отцу всех проклятий? — удивился князь демонов. Но ее глупая и упрямая ненависть понравилась ему. Он уже наказал Бизунех, но теперь у него появилась возможность проучить ее еще раз. — Маленькая птичка, тебя ввели в заблуждение, бедная маленькая птичка.

Глава 2

В те времена, когда земля была плоской, души вселялись в тела младенцев за несколько дней до их рождения. Плод рос в чреве матери, не имея ни мыслей, ни желаний, пока некая душа не заполняла его. И только тогда неродившееся дитя начинало жить и со временем решалось появиться на свет.

Иногда для ребенка не было подходящей души. Тогда рождался мертвый ребенок.

Судьба подготовила для Бизунех душу девочки. Прекрасная, но бесформенная, наполовину женская и наполовину мужская душа среди множества таких же душ пребывала в абстрактном Тумане, лежавшем за пределами мира.

Душа уже было направилась навстречу жизни, но у порога, за которым начинался главный коридор, ведущий из Тумана в жизнь, стояла темная фигура. В руках странная фигура сжимала темный меч, загораживая дорогу именно этой душе, тогда как другие свободно пролетали мимо, сверкая, как метеоры.

Душа испугалась, как испугался бы ребенок, ведь она шла именно к ребенку. Бедняжка не знала, что радом с ней стоял демон-эшва, не догадывалась, что предвещает меч, и не представляла, что ее подстерегает опасность.

Но вот меч взлетел ввысь и рассек душу на две половины. Ни одна из половинок не почувствовала боли, лишь испытала горечь неожиданной потери. Затем женская половина души, влекомая неведомыми силами, подлетела и втиснулась в теплое человеческое тело и, утонув в красной темноте, заполнила собой тельце зародыша. Ее чувство одиночества растворилось в этом ребенке, как и ее память.

Душа заснула.

Мужская часть души съежилась от страха и тут же попала в завязь черного цветка. Эшва, держа в руке свою добычу, внимательно прислушался.

Услышав женский плач, эшва ринулся туда, где несчастная мать рыдала над мертворожденным ребенком. Словно из-под земли, он возник на пустынной равнине, где паслись овцы. Там, в каменной хибаре пастуха, в постели плакала женщина, а ее муж смотрел в плетеную колыбель с безжизненным телом ребенка, родившегося несколько минут назад.

Эшва остановился в дверях и улыбнулся.

— Я похороню его, — сказал мужчина. — Он мог бы стать хорошим человеком. Успокойся, жена, ничего не поделаешь.

Эшва продолжал смеяться.

Мужчина, злобно сверкнув глазами, с беспокойством взглянул вверх:

— Кто осмелился смеяться над людским горем?

Эшва вошел в хибару. Он коснулся пальцами век сердитых глаз мужчины, и они опустились. Затем он дохнул на женщину, и та, одурманенная его легким дыханием, откинулась на подушку. Тогда эшва подошел к колыбели, открыл рот ребенка и раздавил черный цветок. Мужская половинка души выдавилась в детское тело, как сок, выжатый из фрукта.

Эшва разбросал лепестки черного цветка по ожившему детскому телу. Ребенок начал кричать и плакать.

Когда пастух и его жена изумленно открыли глаза, из хибары вылетел черный голубь.

У Бизунех родился необычайно красивый ребенок, и с каждым днем он становился все прекраснее. Это была девочка, стройная, будто стебелек, с белой кожей и розовыми, как у матери, волосами, а ее глаза, обрамленные длинными ресницами, походили на серые озера, окруженные темными серебряными камышами.

Девочка действительно была прекрасной, но со странностями. Казалось, что она глухонемая или, по крайней мере, она не хотела ни говорить, ни слушать. Выяснилось, что ее язык, горло, уши и глаза абсолютно здоровы, хотя она часто казалась слепой — сипела, глядя в пустоту, или тихо шла, держа за руку мать, дедушек или их друзей. Не могла же она специально так поступать! Бедная девочка! Бедняжка Шезэль, дочь Бизунех. Неужели она родилась полоумной или калекой? Уж не вселился ли в нее злой дух?

— Я знаю, почему в нее вселилось Зло, — постоянно повторяла Бизунех.

Никто не разделял ее уверенности, но никто и не разубеждал ее. И уж тем более никто не собирался бранить несчастную.

Пару раз в деревню заходили путники. Они рассказывали о странных завываниях, стонах и грохоте, раздававшихся из крутого оврага или из глубокой пещеры.

— Ребенок живет, но не узнает меня, — говорила Бизунех. — Когда она немного подрастет, я уйду в монастырь. Я ей не нужна.

С годами красота Бизунех увяла. Зато ее дочь, в противоположность матери, расцветала и хорошела. Любовь дочери, возможно, могла бы исцелить рану Бизунех, но красавица Шезэль, эта несчастная полудуша, лишь бессмысленно смотрела по сторонам и бродила в безмолвии. Пятнадцать лет Бизунех ждала чуда. И в день рождения Шезэль она поцеловала на прощание своего старого дряхлого отца, поцеловала в лоб свою красивую дочь и ушла в далекую пустыню. Там, в мрачном каменном храме, Бизунех, став монахиней, провела остаток своей жизни.

Казалось, Шезэль не придала уходу матери ни малейшего значения.

Девочка воспринимала мир словно сквозь занавес. Таким же отстраненным, не имеющим к ней никакого отношения ей показался и уход матери. У нее была только женская половина души, представляющая собой бездеятельную часть полноценной души, нерешительную и во всем сомневающуюся. Другие же души уравновешивались деятельным мужским началом, женская же половинка была способна только на инертное восприятие мира.