Дневники и письма комсомольцев - Катаева М. Л. Составитель

приняло меня кандидатом в члены ВКП(б), еще осталось пройти дивизионную парткомиссию.

Сижу вот, тебе пишу. Вокруг шелестят мины, снаряды. «Ванька» немецкий дал по нашей высотке очередь. Ничего, только песком засыпало. От противника каких-нибудь 300 метров…

Пойду в село, поезжу на мотоцикле. Мотоцикл немецкий, трофейный. Прет здорово! Когда куда-нибудь срочно надо, еду на нем или верхом. У меня своя лошадь Ока. Чудная лошадь! Ходит замечательно, я ее сама через Дон переправляла. Вместе плыли.

Иногда ночью, когда ходишь по ротам, не туда зайдешь. Мы один раз чуть не влетели в немецкий окоп. Да ладно, голоса услыхали. Так скорей обратно повернули, а на другую ночь весь окоп заняли и немцев в плен забрали.

Иду на рекогносцировку.

Гуля.

В Уфу

20. 9. 42 г.

Дорогие мои!

Долго, долго от вас не было весточки. Я уже думала, что у вас что-нибудь случилось…

Сижу в землянке, пишу вам, а вокруг рвутся мины и снаряды. Сегодня пошла «в рост» — свистит вокруг. Присяду — ничего, только поднимусь — опять очередь. Уже так к этому привыкли, что не обращаем внимания… Вот уже два месяца непрерывных боев. И я все время нахожусь на передовой, в самых жарких местах…

Сейчас я сижу, а противник от меня в каких-нибудь 300 метрах, а когда нахожусь в роте — то метрах в ста, а то и меньше.

Вы спрашиваете о рассказе, который я начала писать. Я его кончила и выслала вам. Не знаю, получили ли вы его. Возможно, что он пропал. Жаль. Ну, ничего, жива буду, напишу новый. Мать, ты не ленись и пиши почаще.

В 56 квартире живут Коломенские. Их сын был вместе со мной, его убили в 20-х числах августа. Зайдите и передайте им. Успокойте. Его звали Юра…

Гуля.

В Уфу

26. 9. 42 г.

Мамулька, родная моя!

Наконец-то я получила от тебя большое подробное письмо… Как я была рада, что ты мне много про Ежульку написала. Если бы только знала, как мне хочется вас всех увидеть, хоть часок побыть с вами. Ты пишешь об отпуске, но это невозможно, слишком горячее и тяжелое у нас время, когда каждый человек на счету.

Ежулька! Мой маленький, расти большой и умненький, реже хворай, голубоглазенький мой шалунишка. Не очень балуйте его, растите мужчиной, не плаксой-девчонкой…

Ожог ноги уже прошел. Правда, заживал он больше месяца: не было времени пойти в санчасть. А обожглась я так. Когда пошли в наступление, прыгнула я на бруствер одного окопа, а там была бутылка с горючей жидкостью. Она у меня и взорвалась под ногой, облила меня, я и загорелась. Моментально стянула с себя сапоги, брюки, затоптала, и когда ко мне подбежали санитары с лопатами, чтобы закопать меня (т. к. затушить жидкость можно, только прекратив доступ воздуха), я уже натягивала на себя обратно штаны, а вот сапоги уж никак не могла надеть. Так и пошла дальше и только после боя уже сделала себе перевязку.

Ты спрашиваешь о моей должности? Сейчас я в должности санинструктора, но выполняю всевозможные функции. Получаю жалование 125 р. да еще полевые. Накоплю побольше — вышлю вам.

Спрашиваешь, как встретила день рождения? У нас как раз был жаркий бой, и в мою честь целый артполк и наша полевая артиллерия дали залп по немцам, не одну сотню уложили. А вечером, когда все немного успокоились, мы в землянке поужинали, причем наш повар испек несколько пирогов и на одном из них написал: «Будущему гвардейцу».

В день рождения Ежика тоже дано было несколько залпов. А когда собрались ужинать, пришлось отбивать довольно яростную контратаку немцев. Атака была отбита, и, кроме того, занят один населенный пункт, а потом ко мне подошли бойцы и сказали, что это они ознаменовали день рождения Ежа. Очень сроднилась со всем своим полком…

Я тебе уже писала в одном из писем, что сын Глушарина убит 21 или 22 августа. Похоронен в селе Подстепном Сталинградской области. Убит он осколком мины…

Очень вас прошу выслать мне ваши карточки и Ежулькину, теперешнюю. Где хотите, а сфотографируйте и пришлите мне его мордашку.

Гуля.

В Москву

5. 10. 42 г.

«..Ты просишь описывать случаи…

В один из солнечных дней июля прибыли мы в деревню Н. На рассвете забрались в большую конюшню: и повозки и люди. Легла я рядом со старшиной, заснули. Сколько спали — не знаю. Проснулись от воя сирены и взрыва бомб. Стекла сыплются, штукатурка летит. Вся конюшня ходуном ходит.

Прошла волна налета. Выскочила, собрала раненых, перевязала. Кого — в подвалы, кого — в щели. Опять летят, и все группами. Вот так он начал нас прочесывать с 5 утра.

И мы пошли в наступление. Только вышли на наблюдательный пункт — летит. А наш пункт как раз на высотке, да еще плохо замаскирован. Не успели залезть мы в щель. Самолеты его развернулись и давай чесать. Смотрим, один на нас пикирует. Да они еще, гады, для морального воздействия сирены включают. Воют препротивно. Шмякнул одну — пыль столбом, засыпало нас, ни черта не видно! Слышим только: воет над' нами да звенит. Как бомба разорвется — смеемся: «Мимо!» Кончилось. Смеркается. Пошли дальше.

А днем еще я ребенка перевязывала — шесть месяцев мальчонке. Мать убило, а ему спинку осколком задело. Я его перевязываю, а он на меня такими большими, страдальческими глазами смотрит и не плачет, а только тяжело, тяжело вздыхает. Я его перевязываю, а у самой слезы градом льются.

Да, всего не расскажешь.

Подружка у меня есть, но