Истины на камне - Геннадий Емельянов

— Он не боится тебя, Хозяин! — шептал Скала. — Почему он тебя не боится? И меня не боится?

— Выходит, он наш друг.

Ба, да это силач, тот самый бедолага, которого я посадил на тухлое яйцо! Заскучал мужик: одному ведь несладко коротать житье. Одному — плохо.

— Здравствуй, — сказал я. — Здравствуй, друг!

Силач неуклюже поднялся на каменном козырьке и помахал мне рукой, приветствуя:

— У меня есть еда, Пришелец, и я могу быстро развести огонь.

— Спасибо, разводи огонь — мы проголодались.

Глава восемнадцатая

Кажется, мы не скоро дойдем до благословенного моря, до Большой Воды: моя дружина стала неуправляемой, когда силач заявил, что неподалеку, рукой подать, есть нора киня и вполне возможно, выманив зверя, забрать яйца, составляющие великую ценность, поскольку жидкость под скорлупой имеет свойство продлять жизнь, она к тому же вселяет в сердца недюжинную отвагу. И он, силач, добудет яйца, если ему помогут.

— Ты врешь! — заявил Скала высокомерно и тут же был наказан за дерзость увесистой оплеухой. Я погрозил силачу пальцем и спросил его:

— Как зовут тебя?

— В школе Пророка я был Первым. Так и зовут меня — Первый.

— Кинь — большой зверь?

— Самый большой: ударом хвоста он может снести деревню, где обитает низшая каста.

— И ты способен победить киня, Первый?

— Победить — нет, обмануть — да. Обманывать киня учили в школе Пророка.

У силача волосы на круглой голове росли пучками. Создавалось впечатление, будто с обширного черепа этого удальца бьют непрыткие фонтанчики. Судя по всему, отшельник наш не бедствовал — он был упитан, имел даже тугое брюшко, жирные плечи и толстые ляжки. Однако в школе Пророка он прошел курс не зря был он подвижен, ловок и добычлив: на обед он предложил нам несколько птиц с красивым оперением, убитых недавно, гору сладких кореньев, целую корзину продолговатых плодов, напоминающих по вкусу бананы. Мы славно подкрепились. И впервые Го не уединилась, она села обедать неподалеку, спиной к обществу, но и это был добрый знак.

— Значит, Первый, ты добудешь яйца киня?

— Вы поможете?

— Мои воины тебе помогут — они расторопны и нетрусливы.

— На них мало надежды, Пришелец!

— Дурак! — закричал Скала тонким голосом, оскорбленный до глубины души. — Толстый дурак! Я добыл сок Белого Цветка, я писал письмо самому Вездесущему и Неизмеримому, и он мне ответил; ты — славный воин, сын вождя. Он мне ответил; настанет срок — и ты будешь командовать моей гвардией, о достойный из достойных, во! — Последовал гулкий удар кулаком в грудь.

Брат мой напыжился, подобно растревоженному гусю, принял боевую стойку — снял с плеча лук, потянулся к колчану за стрелами. Силач глодал птичью ножку, с его тупого подбородка капал жир, он даже не встал и не бросил своего занятия, лишь скосил на Скалу маленькие свои глазки.

Червяк Нгу был полон достоинства, он шагнул ближе к силачу, дотронулся ладонью до его головы и сказал:

— Возьми меня, Толстый, — я никого не боюсь.

Первый сопел, догладывая кость, и не отвечал. Я попытался воззвать к благоразумию — дескать, яйцо киня, это дело, может быть, и нужное, но нам надо бы успеть к Большой Воде до сезона дождей… Слова мои были выслушаны со вниманием, но без сочувствия. Силач сделал губы трубочкой, со свистом выпустил из себя воздух, обдав нас запахом жареного мяса, сунул пустую корзину Нгу, поднялся с площадки, посмотрел из-под руки вдоль высохшего русла и, слегка пригнувшись, побежал. Мы цепочкой двинулись следом, убыстряя шаг. Бежали мы недолго — пожалуй, с полчаса, пока силач не показал нам знаками, что теперь желательно поубавить прыти, В этом каменном горле шаги наши отдавались гулко. Русло по-прежнему катилось под уклон, и долго еще после того, как мы остановились по сигналу, слышны были шорохи и удары камня о твердое ложе каньона.

Го отстала. Я решил обождать ее и показал рукой мужчинам, чтобы они продолжали путь, я показал им еще, что буду соблюдать максимальную осторожность, как ведено, что все понятно и пусть они не беспокоятся. Однако силач не хотел идти без меня, он сказал:

— Время терпит.

Терпит так терпит.

Го спотыкалась, падала, но плелась упорно, и на лице ее отражалась мука. Она слегка вскрикнула, когда я взял ее на руки, сопротивлялась некоторое время, сопротивлялась слабо, и скоро затихла. Тело ее было горячее, тяжелое, но — я не чувствовал особой тяжести, испытывая нежданную жалость к этой странной женщине. Я жалел ее, как ребенка, чувствуя на щеке горячее дыхание, мягкое прикосновение волос. Я заметил, как поголубели ее глаза, как она приоткрыла губы, чтобы сказать какие-то слова, но не нашла, похоже, — нужных слов и крепко взялась рукой за мою шею. Нежность накатила на меня волной, я прижал ее к груди и казался себе большим, нужным и, кажется, немного счастливым. Шел я легко, сил моих хватило бы донести Го до самого синего моря.

Вот мы и в устье — русло кончилось. Высохшая река когда-то впадала в озеро. Круглое озеро лежало посреди холмов. Где-то близко шумела вода, на той стороне озера, в километре или чуть больше, растерзанными прядками бился водопад, под ним кипела пена. Создавалось впечатление с первого взгляда, что водоем, запрятанный среди холмов, был искусственного происхождения: он был идеально кругл, будто размеченный циркулем, воду по всей окружности венчал песчаный пляж, за песчаной полосой, тоже по всей окружности, отвесно возвышалось каменное надбровье, пронизанное черными дырами впечатляющего диаметра.

Силач кивнул на дыры, выточенные в круче берега, сделал дурные глаза. Мы догадались, что в этих норах и обитает страшный кинь.

— Их много здесь, Первый? — спросил я, проникаясь уважением к этим самым киням, о которых так много был наслышан: ведь судя по норе, звери имели внушительные размеры. На Земле таких нет.

— Я видел двух, Пришелец.

— И сколько же времени потребуется тебе, Первый, чтобы добыть яйца?

— Много, Пришелец. Не один день. И не два.

Я неожиданно для себя и с облегчением подумал, что мне некуда торопиться, что впереди у меня вечность и что все равно, наверно, нам придется переждать сезон дождей у моря или в деревне племени. Великое переселение, великий исток, замысленный мною, надо совершать в хорошую погоду, при солнышке над головой и с песнями. Пусть это будет историческое новоселье, сулящее добрые и решительные перемены. Я боялся признаться себе, что перелом в моем настроении вызван не только охотничьим азартом, но и скорее всего — присутствием загадочной женщины, глаза которой пугали и завораживали меня, она не только носила в себе труднопостижимую тайну, она была еще и женщина, наделенная особой красотой.