Любовница отменяется, или Тренчкот - Наталия Левитина

Но мамаша моей бусинки – самая настоящая мымра! Ирина, это я о тебе.

За дверью играла музыка. Значит, Никита уже дома. Надо привести себя в порядок, хотя это не менее проблематично, чем попытка убедить президента на сеансах общения с народом, что народ в принципе скоро весь и кончится от такого правления.

Сапоги измазаны грязью, куртка забрызгана, губная помада сместилась куда-то за уши.

За что мне это?!

И как другим удается выглядеть пристойно даже при такой погоде?

Звуки за дверью на секунду стихли, а когда я открыла дверь, новое произведение обрушилось на меня снежной лавиной. Я замерла, потрясенная мощью и трагизмом музыки. Я стояла, не смея пошевелиться, и чувствовала, что все мои переживания, проблемы, печаль становятся незначительными, слабеют, бледнеют и исчезают, как следы на песчаной отмели. Нет, моя тоска никуда не исчезла – просто теперь она казалась такой пустой и незначительной по сравнению с гигантской, космической скорбью, звучавшей в этой музыке.

Хор умолк, стихли последние аккорды.

Никита вышел в прихожую и улыбнулся мне.

– Боже, – прошептала я, – какую боль надо испытывать, чтобы написать такую музыку. Кто это? Кто композитор? Почему он так страдает?

На глаза у меня навернулись слезы.

– Это Моцарт, «Реквием», – сказал Никита. Он запустил пальцы в мою мокрую челку, потер мне щеку и прижал к себе, не замечая испачканной куртки.

– О… Наверное, это известное произведение? – предположила я.

– Да уж, – усмехнулся Никита. – Известное. Но ничего. Еще полгода жизни со мной – и ты даже начнешь отличать Малера от Шнитке.

– Только полгода?! – ужаснулась я. – Так мало!

Слезы брызнули из глаз – нечаянное слово Никиты выступило детонатором.

– Плюс еще лет этак пятьдесят, – быстро поправился Никита. – Но ты ведь сейчас плачешь не из-за того, что я сказал «полгода»? Есть какая-то другая причина?

Причин было множество: я собирала вещи в тюрьму – это раз, я увидела на плакате Анюту, хотя ее там и не было, – это два, я изнемогала от коварства Нелюбина – это три, я ненавидела блондинку Елену – это четыре… И тут еще музыка, грандиозная и трагическая, рвущая сердце, наполняющая грудь раскаленным оловом!

– Я тебя обожаю, – прошептал Никита. – Ты ангел. Знаешь, давным-давно я встречался с девушкой. Ее просто корежило, как лист железа под прессом, когда я включал классику. «О, выключи эту гадость!» – говорила она…

Это он о Елене! Да! Да!

Как же она промахнулась!

Ведь Никита и дня не протянет без Моцарта или как там… Россини!

Разве можно называть увлечение любимого – гадостью?!

– А ты такая… чувствительная. Пусть и разбираешься в музыке, как хорек в термодинамике.

– Приехали, – вздохнула я. – Теперь я еще и хорек.

– Мой сладкий маленький хорек. Да к тому же чрезвычайно грязный. Где это ты так извозилась?

– На улице, – честно призналась я и отправилась в ванную. – А ты куда-то собираешься?

– Да. В тренажерный зал. Сегодня среда.

Мыло выпрыгнуло у меня из рук и выстрелило собой в полочку на зеркале. Баллоны с дезодорантом, пеной для бритья, банки с кремом с диким грохотом и звоном посыпались в раковину.

Сегодня среда.

Кто придумал этот день недели?!

– Эй, подруга, ты там не убилась?

– Все в порядке, – сдавленно ответила я через дверь. – А можно мне с тобой в тренажерный зал?

Молчание длилось целую вечность. Никита ничего не отвечал. Я вышла из ванной и отправилась на поиски. Обнаружила возлюбленного на кухне, где он ел холодную котлету, закусывая огурцом.

– Никита! Я хочу с тобой в спортклуб!

– Ну, давай! – тут же согласился милый. Ни один мускул (кроме жевательных) не дрогнул на его лице. – Собирайся! Возьми ноутбук, поработаешь, пока я буду железо качать. Шевели ластами, малышка, а то уже совсем поздно.

Я – ластоногий хорек.

Но это неважно.

Главное – Елена ему опостылела!

Он с радостью меняет любовницу на тренажерный зал. А блондинке потом скажет: «Извини, не получилось. И вообще, не пора ли нам расстаться?»

– Ты серьезно не против моей компании? – уточнила я.

– А когда я был против твоей компании? – удивился Никита. – Только давай быстрее, время же идет.

И мы провели восхитительный вечер в спортклубе! Я сидела на диване с ноутбуком и шныряла по Интернету (там оказалась зона беспроводного подключения). Закончить статью для «Стильной Леди», как планировала сначала, не представлялось возможным. Вокруг было столько молодых, атлетичных тел! Не успевала налюбоваться кубиками на животе у одного, как подкатывал следующий – с великолепными трицепсами! И владельцы тренированных мышц все как один строили мне глазки.

Но Никита был лучше всех. Он самоотверженно выделывался, чтобы произвести на меня впечатление, решительно лепил блины на штангу и улыбался мне между подходами. Его лицо блестело от пота, майка взмокла. Он был дьявольски хорош!

Глава 17

Усугубление путаницы. Пора в психбольницу

Наутро я запланировала встречу с Ксенией Савич. Но в мои планы вмешалась Эльмира.

– Давайте встретимся, – сказала она по телефону. – В одиннадцать в кондитерской «Монпарнас», устроит? Поговорим, а заодно позавтракаем.

Завтракать в компании Эльмиры представлялось мне такой же опасной затеей, как раскладывать пасьянс, сидя на мине. Непонятно, знала ли Эльмира о моем участии в судьбе Аслана Кумраева. Неясно, какими фразами охарактеризовали меня Лиза и Нелюбин, и вообще, упоминали они обо мне или нет? И зачем нам разговаривать с Эльмирой? С этой дамой мы наобщались сверх меры, о чем еще пойдет речь?

Я нервничала, добираясь на перекладных до кондитерской. Эльмира приехала на изящном «Ниссане» салатного цвета. Ее длинный кожаный плащ, сапоги и сумка были такого же цвета, и все эффектно сочеталось с черным каре. Интересно, а к вещам другого цвета у Эльмиры тоже найдется автомобильчик в тон?

Под плащом обнаружился маленький, в обтяжку, костюм. Пиджак застегивался на одну пуговицу, из-под него рвалась на волю белоснежная рубашка. Палантин на плечах переливался оттенками оранжевого, мерцали золотые нити.

Ну, а я надела джинсы и свитер. Осень ведь, прохладно.

– Еще не завтракала, – пожаловалась Эльмира. – Еле встала. Так пасмурно, голова раскалывается.

И у меня немного. Но это не помешало мне закончить ночью статью для «Стильной Леди», затем подняться с первыми петухами и поджарить омлет для любимого, погладить три рубашки, помыть пол и восемь раз прослушать «Confutatis» из моцартовского «Реквиема».

Это не музыка, это диверсия какая-то!

Я опять рыдала!

Естественно, позавтракать тоже не успела.

– Тут можно курить? – затравленно оглянулась я и попыталась достать сигарету.

– О, нет, нет, не надо! Сигаретный дым меня убивает! – воскликнула Эльмира.

Ну и ладно!

Зато я выживу.

– Только одну! – успокоила я страдалицу. – Одну – и хватит!

Нет, серьезно… Я ведь не навязываю ей свое общество. Не нравится моя сигарета – скатертью дорога.

Эльмира демонстративно помахала рукой, пытаясь направить потоки дыма в сторону от себя. Ей это не удалось. Ее длинные пальцы, унизанные кольцами, нервно тарабанили по столу.

– Ну, ладно, – поджала она губы. – Тогда и мне одну.

– Вот это другой разговор, – засмеялась я.

Эльмира сразу превратилась из противника в соратницу. Протянув руку через стол, я щелкнула зажигалкой, мадам затянулась, пристально изучая меня из-под опущенных ресниц.

Официантка в синем фартуке, обернутом вокруг худосочных бедер, подошла к столику.

– Вы сделаете заказ?

– Салат «Цезарь», пирог с брокколи, тирамису и эспрессо, – заученно отрапортовала Эльмира, даже не заглянув в меню. Видимо, часто здесь бывала.

– А вы?

– Двойной эспрессо и пепельницу.

– Отличный выбор, – кивнула Эльмира. – Тут самые вкусные пепельницы в городе. Юля, должна вам кое в чем признаться.

Я насторожилась.

– В сентябре я на самом деле летала в Турцию.

Вот это номер!

Я удивленно посмотрела на Эльмиру. Громоздкие серьги отвлекали внимание от ее лица, они покачивались и завораживали взгляд, как заунывная мелодия гипнотизирует кобру.

– Летали? Но…

– Я вас обманула, – сокрушенно вздохнула Эльмира.

Но за салат она принялась ловко и энергично, как человек с абсолютно чистой совестью и здоровым аппетитом.

Что бы это значило?

Летала в Турцию – не летала.

Так летала или нет?

Я посмотрела за окно. По стеклу зигзагами пробегали капли дождя, серо-лиловые облака тревожно толпились в небе, налетая друг на друга, меняя цвета.

– Извините, – промолвила Эльмира. – Мне так неудобно.

И она переключилась на пирог с брокколи. Прожорливостью эта дамочка могла конкурировать с гусеницей. Жизненные невзгоды не лишили ее аппетита.