Викинг - Эдисон Маршалл

— Так и было сперва, но он был настолько любезен, что расторг его.

— Как это?

— Он сказал, что уступит одного из своих пленников в обмен на другого. Я отказался от права на Моргану, и Оге убил Рагнара своей рукой. Оге, я желаю тебе, желтокожей женщине и калеке безопасного путешествия, но Моргана с Бертой останутся у меня.

— Что это значит? — воскликнул Годвин, опередив меня.

— Годвин, ты должен стыдиться своей рясы! — насмешливо ответил король. — Как ты можешь отпустить христианку в объятия язычника? Она сама этого хочет? Тем больше ее прегрешение.

— Аэла, ты послал ему охранительную грамоту с твоей королевской печатью. Ты клялся, что он со своими спутниками…

— Загляни в нее еще разок, брат Годвин!

— Что?

— Достаточно прочитать первую строку.

— Письмо для Оге, ярла Хорика… — медленно прочел Годвин.

— Если бы ты изучал законы вместо святого писания, то знал бы, что ошибка в документе делает его недействительным. Но хуже всего, что Оге присвоил себе звание ярла.

— Я не понимаю.

— Он не ярл Хорика, а воин Рагнара и бывший раб. Мой человек слышал, как он сам говорил это.

— Да, я воин, — крикнул я, и кровь бросилась мне в голову, — и я знаю, что делать с предателем!

Я выхватил меч, но звонкий голос привел меня в себя:

— Остановись, Оге. Аэла, отзови свою стражу.

Аэла поднял руку, останавливая воинов, и насмешливо поклонился Моргане.

— Боюсь, слишком поздно, принцесса. Он оскорбил меня и угрожал мне мечом.

— Чтобы защитить меня.

— Что?

— Чтобы защитить дочь короля Уэльса, которую ты хочешь удержать против ее воли.

— Осторожно, Аэла, — сказал Годвин громко, — ты не так уж давно стал королем, чтобы заходить столь далеко. Я, Годвин, брат ордена святого Бенедикта, привел сюда этого викинга, обещав ему безопасность. Если ты убьешь его, берегись колокольного звона и свеч!

Я не знал, о чем задумался король, но думал он долго. Он пошептался со своим главным эрлом, затем надменно сказал:

— Брат Годвин, ты знаешь, меня нелегко напугать. И я не боюсь признать свою ошибку. Мне следует быть более снисходительным к этому язычнику. Он пришел сюда с добрыми намерениями, хоть и присвоил себе благородное происхождение. Моргане я не позволю уйти. Родри никогда не простит мне, если я поощрю ее греховную страсть. И ты, Годвин, тоже, когда разум вернется к тебе. Саксонка Берта, конечно, останется при своей госпоже. А в награду за поимку и убийство Рагнара я подарю Оге три десятка серебряных крон.

Он кивнул эконому, и тот отсчитал тридцать больших серебряных монет из тяжелого кошелька.

— Я не возьму ни пенни, — сказал я, и мой голос предательски дрогнул от нахлынувшей слабости и стыда.

— Как пожелаешь. И сделай одолжение, возвращайся в свою лодку с желтокожей и калекой, и побыстрее ставь парус. А если захочешь вернуться, захвати с собой дружину побольше, а то встретишь не очень любезный прием.

Он забрал у Годвина грамоту и разорвал пополам.

— Теперь можешь идти.

Он повернулся к нам спиной. Моргана прижалась ко мне и поцеловала в губы.

— Сколько ни понадобится, я буду ждать тебя, — прошептала она.

— Я вернусь как можно быстрее, иначе умру.

— Не слишком быстро. Возвращайся, когда о тебе забудут и снимут часовых со стен. Не вздумай погибнуть, живи и копи силу. Стань сильнее любого короля. Я дождусь тебя.

— Как ты сможешь дождаться? Ты почти одна.

— Я — Моргана, дочь Родри и возлюбленная Оге Дана. Не бойся за меня.

— Я буду верен тебе, Моргана.

— Да, живи и копи силы. Вот единственная верность, которая мне нужна. О большем я не прошу.

Ее лицо побледнело, глаза затуманились. Она встала на цыпочки и поцеловала меня.

Словно в тумане я шел через полутемные залы в сопровождении Китти и Кулика. Мы выбрались во двор, и молчаливый слуга довел нас до реки.

Но в лодке вместо одного Куолы сидел еще кто-то. Темноволосый человек прижимал к груди арфу.

— Зачем ты пришел сюда, Алан?

— Я спел много песен, теперь хочу хоть одну прожить.

— Поздновато. Ты можешь погибнуть.

— Тогда это будет песня о смерти.

— Ты говоришь загадками.

— Я буду рядом с тобой, пока один из нас не умрет. Ясно?

— Вполне.

— Мне кажется, что моя предсмертная песнь превзойдет все, что я сочинил прежде.

— Ты сумасшедший, Алан!

— Я буду петь для тебя и о тебе, и когда больше не о чем станет петь, я умру вместе с тобой. Это нормально?

— Не сказал бы, но оставайся.

Мы оттолкнули лодку и поплыли вниз по реке. Сильные удары весел и течение несли нас очень быстро: дома, поля и стены неслись друг за другом, вставая между мной и Морганой.

— Убрать весла! — крикнул я, становясь у рулевого весла. Вода стремительно бежала в серые объятия моря, плескалась и рокотала. Солнце клонилось к закату, и все длиннее становились тени. Скоро занавес ночи окончательно разлучит Моргану со мной.

Впереди, среди рощи деревьев, показалась поляна. Я привязал лодку к корню огромного дуба.

— Я должен вернуться, — сказал я Китти.

Она помолчала немного, затем печально улыбнулась:

— Мы должны вернуться, — сказала она Куоле по-лапландски. Куола усмехнулся, и в его щелочках-глазах блеснул огонек.

— А я было подумал, что вы забыли кое-что, — ответил он.

— Мы должны вернуться, — сказал я Алану.

— Уже? Я не думал, что мой вызов примут так быстро. Это все равно, что вызывать дьявола, который стоит за твоей спиной.

— Ты можешь вылезти на берег и идти, куда хочешь.

— Нет. Песня получится лучше, чем я думал, хотя, наверное, гораздо короче.

— Смогу ли я отыскать Моргану и увести ее?

— Я знаю, где ее искать. Сегодня Аэла устроит пир в честь смерти Рагнара, и все будут пьяны. Так что твои шансы один к девяти, к семи, к пяти, а то и к трем.

— Ну а почему не к восьми, к шести, к четырем?

— Нечетные цифры приносят удачу.

— Смогу ли я остаться в живых?

— Выживал же ты как-то до сих пор, — громко рассмеялся темноволосый человек. Затем он повернулся к Кулику и медленно показал ему несколько странных знаков. Кулик смотрел очень внимательно, затем повторил эти знаки, только очень быстро. Когда Алан покачал головой, Кулик повторил их снова, но медленней и с заметным нетерпением.

— Марри думает, что тебя убьют, — сказал Алан.

— Ты его знаешь?

— Оге, я много путешествовал и повидал много лиц. Это Марри с болот.

— Откуда ты знаешь знаки, которыми говорил с ним?

— Умеющий читать, выучит их за час, хотя разговаривать ими очень долго. Я научился им, чтобы спеть песню одному глухонемому королю.

— Если мы оба останемся в живых, я послушаю песню, которую ты споешь про этого Марри, и, думаю, ее стоит послушать. Становится темно. Возвращаемся той же дорогой.

И мы поплыли. На веслах были Кулик, полевой жаворонок и два маленьких желтых ястребка. Белый сокол управлял ей. Отлив мешал нам, из четырех пройденных футов он съедал три. Я подумал, что христианский Бог смотрит вниз и смеется. Тьма быстро сгустилась, и вскоре в воде заблестели отражения звезд.

Алан подсказал нам высадиться в другом месте. Кулик остался в лодке, и Алан вывел Китти, Куолу и меня на берег небольшого ручья. Похоже, по его руслу в город пробирались нищие в поисках отбросов. Мы прокрались в город сквозь дыру в стене и попали в сад, где высокие деревья отбрасывали зловещие тени на посеребренную землю. Из окон вдалеке доносился шум пира. Смутно виднелись фигуры часовых, шагающих взад и вперед. Прямо перед нами высилась башня, а рядом с ней росло дерево.

Алан указал на балкон, до которого можно было дотянуться с ветки.

— А с чего ты решил, что она там?

— Именно сюда Аэла велел стражнику отвести ее. Он сказал, что северная башня непригодна для жилья, поэтому принцесса будет там в безопасности. Он говорил громче, чем надо, возбужденный смертью Рагнара, и я ясно его слышал.

Мне показалось, что надо бы повторить это Китти, но тут же я сам удивился — зачем? И промолчал.

Я легко вскарабкался на дерево и, дотянувшись до балкона, перелез через перила. На балкон выходили дверь и маленькое окно. Посмотрев через стекло, я разглядел высокую кровать под балдахином, но у изголовья занавес был отдернут. Я не мог разглядеть лиц, но на кровати явно лежали двое, погруженные в глубокий сон.

Дверь подалась, и я проник в комнату. По покрытому соломой полу ноги ступали бесшумно. Я отдернул занавес, ожидая увидеть черные и золотистые волосы, разметавшиеся по подушкам. Но вместо этого в глазах блеснула сталь, в голове вспыхнула острая боль, и я упал. Людям, бежавшим со всех ног ко мне, уже нечего было бояться. Я подумал, что и мне бояться тоже нечего. Все было определено с той поры, когда я натаскивал Стрелу Одина на уток. Великая соколица была во власти колдовства, как и я. Я должен был догадаться об этом по ее полету, которому позавидовали бы и боги — так она парила в вышине, недосягаемая для людей, зверей и птиц. Ее дух продолжал жить во мне, два маленьких пламени слились в одно великое пламя, которое сейчас едва теплилось.