На рубежах южных - Борис Тумасов

Однажды вечером в Екатеринодар из станицы Полтавской прискакал сын станичного атамана. Волнуясь, путано он рассказал, что станицу заняли несколько сотен бунтовщиков. Они повесили атамана и теперь собираются на Екатеринодар, чтоб освободить острожников.

Известие это не на шутку обеспокоило наказного. В тот день донесли ещё ему, что колодники, отправившиеся в полдень за подаянием, кричали собравшейся толпе, чтобы шли казаки на кордоны и звали людей к ним на выручку, что обманули их, дескать, офицеры, нарушив обещание никого не трогать и разобрать дело по правде.

С нерадостными вестями наказной заторопился к Михайлову. Тот внимательно выслушал Котляревского и сейчас же дал приказ по полкам готовиться к выступлению.

Ночь Котляревский спал беспокойно и просыпался от каждого лёгкого шума во дворе…

Глава X

Солнце всходит и золотит камышовые крыши. Его яркие лучи скользят по белым мазаным хатам, по плетням, по лицам черноморцев, собирающихся па майдане, посреди станицы. Казаки все подходят и подходят.

Вооруженные мушкетами, пиками, кривыми турецкими саблями, а иные с пистолетами за кушаками и кавказскими кинжалами, черноморцы идут молчаливо, не торопясь, уверенные в своей силе.

В круге стоит атаман Малов, рядом с ним — Митрий и Андрей Коваль. Они изредка переговариваются:

— Кабы нам нынче ту силу, что была попервоначалу…

— Поверил Федор…

— Где теперь они?

Андрей задумчиво посмотрел на летящих в высоком небе журавлей. Курлыча, они тянулись над плавнями, наполняя душу глухой тоской.

— Никому из них не вернуться на Кубань. Дари за бунт не милуют, — сурово проговорил Малов. — Погибнут ни за что… А может, уже сгибли! Палачи у царя скорые.

Леонтий припомнил своё первое знакомство с Дикуном, хмурое утро и разговор о Пугачеве… Вспомнил и тот день, когда с отрядом пришёл в лагерь под Екатеринодар.

Словно угадывая его мысли, Митрий вздохнул:

— А начали неплохо…

— Начало‑то было, да только дальше… С первого дня надо было рубить головы старшинам и1 подстаршинникам, не миловать! — сказал Леонтий.

«Хоть и круто, а верно!» — подумал Андрей и тут же спросил:

— Так ты считаешь, что на Екатеринодар нам надо идти?

— Надо попробовать товарищей из острога вы зволить. Если наши люди приведут казаков с кордонов, то теперь, когда ушли донцы, мы, может, с солдатами и справимся. Только б нежданно напасть… А как вызволим товарищей, так сразу — на Волгу. По дороге к нам из станиц присоединятся многие.

Вразвалку, не спеша подошёл старый казак, с морщинистым, тёмным лицом и турецкой серьгой в правом ухе.

— Что скажешь, Петрович? — насторожился Леонтий.

— Да вот, Леонтий Максимович, дозорные наши перехватили здешнего атамана. Сбежать хотел…

— Головка? Бежал, говоришь? А ну, показывай его!

Окруженный казаками, насупившись, к Леонтию подошёл атаман станицы Полтавской есаул Головко. Было ему уже за пятьдесят. Невысокий, жилистый, он напоминал затравленного волка. Дурную славу стяжал себе атаман. Он захватил большой пай земли, с самыми лучшими выпасами, заставлял своих должников зиму и лето работать на себя.

— Что, стервятник, куда спозаранку собрался?

Леонтий прищурил злые, колючие глаза. Головко молчал и затравленно оглядывал всех исподлобья. Кто‑то из станичников выкрикнул:

— В Екатеринодар, куда ж!

-— В Екатеринодар? Значит, Котляревекого упредить хотел? Ну и как? Не вышло? — Голос Леонтия повышался и наконец зазвенел, как струна: — Гей, ребята! А ну, приготовьте на вон той акации добрую качелю для господина есаула.

Головко рванулся в сторону, но два дюжих казака, скрутив ему руки, поволокли к акации. Над станицей повис дикий, отчаянный вой…

— Это для начала, — глядя на раскачивающееся в воздухе тело, сказал Малов. — За товарищей наша первая расплата…

Сизый дым окутал Полтавскую. Раскалывая небо, громом грохочут пушки, трещат ружейные выстрелы. Два полка, как чёрная хмара, обложили станицу, не пробиться черноморцам. Все плотней и плотней сжимают враги кольцо…

Ядра со свистом падают во дворах, поднимая чёрные султаны земли и липкой грязи.

Казаки залегли за плетнями, упорно отстреливаются. Сквозь мушкетную и пушечную пальбу Митрий кричит Леонтию:

— Опередили нас, не успели с кордонов подойти!

— Если до ночи продержимся, пробьёмся! — ответил Леонтий.

Митрий кивнул.

Солдаты то подкатывались почти до самых плетней, то под меткими пулями казаков отходили, оставляя убитых.

Подполз Андрей.

— Что снег на голову! Как быстро они подошли!.. Побило у нас многих…

Неожиданно пальба прекратилась. Откуда‑то из‑за камышей выехал верховой с белым платком на конце палаша и рысью направился к станице.

— А ну, выйду к нему, — сказал Леонтий.

— Лежи, я сам, — Митрий поднялся и пошёл навстречу всаднику. Вскоре они встретились. Леонтий не сводил с них глаз. Через минуту–две Митрий направился к своим, но не успел дойти до плетня, как из камышей затрещали выстрелы. Митрий остановился, вскинул голову, словно высматривая что‑то далёкое, изогнулся и свалился на траву.

— Убили! Митрия убили!

Леонтий вскочил, но Андрей сильно дёрнул его за руку.

— Лежи, хочешь, чтоб и тебя?

Какой‑то казак подполз к Митрию и, взвалив на спину, потащил к плетню.

Убитого положили под кустом терновника. Пуля попала в затылок, и смерть наступила мгновенно…

К вечеру небо заволокли тучи. Они стремительно надвигались с запада, с моря, тяжёлые, косматые.

— Вот оно, наше спасение! — радостно заговорили казаки.

Теперь и у Леонтия уже не было сомнения, что под покровом ночи и дождя им удастся прорваться и уйти от преследования. Из‑за плетня старательно рассматривал, что затевает враг. Неожиданно острая боль обожгла его, и что‑то горячее потекло по груди. Стало тошно, голова закружилась, и он сел к плетню.

Грянул гром. В минуту все вокруг потемнело, казалось, земля и небо слились воедино, но Леонтий этого уже не слышал…

Очнувшись, Малов увидел над собой камышовую крышу шалаша, низко нависшую над головой.

Открылась дверь, и вошёл Андрей. Леонтий попытался подняться.

— Лежи, лелей! — Коваль подошёл к нему. — Полегчало? Не думал, что отойдёшь. — Присел рядом на пол, устланный камышом. — Теперь мы с тобой ещё наведём страх на панов.

— Где я? — слабо спросил Леонтий.

— Помнишь Полтавскую? Ну, так вот! Как тебя ранило, решили мы пробиваться. Тебя на свитке несли. Сюда в низовья нас только сорок семь пробилось…

Леонтий устало закрыл глаза.

— Самое страшное миновало. Теперь поправляйся. А там, весной, к нам казаки придут беспременно. С рыбных заводей уже двое приходило, говорили, что рыбаки до нас собираются.

— По станицам что слышно?

— Казаков за бунт наказывают… Ну, хватит, лежи, в другой раз поговорим.

Андрей поднялся, поправил кожух.

— Стой! — слабо проговорил Леонтий. — Лежи, лежи… А кормить‑то меня думаете?

— Вот это добре! — радостно воскликнул Андрей. — Коль на еду потянуло — значит, быстро силы наберёшь. А тут как раз привезли ачуевские рыбаки нам добрый подарок.

Андрей вышел из шалаша. Леонтий устало прикрыл глаза. Он чувствовал себя таким слабым, что даже веки было трудно открывать. То и дело наплывало странное забытье…

Из забытья Малова вывел весёлый голос Андрея.

— А ну, пробуй, атаман, атаманский харч!

Он поднёс ко рту Малова деревянную ложку, полную какой‑то черноватой каши, остро пахнущей рыбой… Леонтий с трудом взял в рот кусочек этой кашицы и ощутил её удивительно приятный, солоноватый и жирный вкус.

«Что ж это такое?» — подумал он.

— Ешь, ешь, атаман, панскую еду! — приговаривал Андрей, вновь поднося ко рту Леонтия полную ложку. — Икра это, самая добрая ачуевская икра. Тамошние рыбаки её для Котляревекого готовили, а тебе принесли. Ешь, друже.

Медленно поправлялся Леонтий. Когда впервые после болезни вышел из шалаша, в лицо ударило морозом и колючим снегом. Все вокруг было белым–бело. Шелестел на ветру сухой пожелтевший камыш. Леонтий зашёл в курень к казакам.

Здесь, в низовьях Кубани, нашли они надёжное убежище. Можно было выждать, собраться с силами. Недостатка в питании не было. Плавни кишели разной рыбой, птицей, зверем. С рыбных заводей доставляли вяленую рыбу. Только и ощущали казаки недостаток — это в хлебе да в мушкетных зарядах.

— С поправкой тебя, Максимыч! — приветствовали Леонтия казаки, — Живуч ты оказался.

Вокруг засмеялись. Леонтий улыбнулся, присел на сноп камыша.

— И как она в тебя угораздила?

— Ты весь кровью сошёл, — сказал старый Петрович.