Тоомас Нипернаади - Аугуст Гайлит

Меос Мартин уже всем гостям рассказал в точности о своих праздничных расходах, сколько телят забила Кадри Парви и сколько он, какую сумму Кадри дала кистеру и сколько крон сунул ему в карман сам Меос. Теперь у него есть время и о себе позаботиться, и за своей семьей проследить. Пусть сегодня все едят и пусть сегодня все пьют сегодня крестины его внука и за сегодняшний день в ответе он, Меос Мартин. Еще вопрос, найдется ли завтра, в день свадьбы, хоть кому-то подкрепиться, этого Меос знать не знает. И вот в сопровождении троих музыкантов он переходит от одного к другому, пьет за здоровье своих друзей, а в основном за свое собственное и своего крошечки Йонатана, выслушивает тысячекратную здравицу семье и роду Меоса Мартина. Он даже велит сыграть веселую вещичку на радость своему младенчику, и музыканты, подойдя к люльке, бойко растягивают свои гармошки. Но тут Меос вспоминает про жеребенка, ему непременно надо объясниться с Кадри: ему или Кадри привели того стригунка?

Тоомас Нипернаади расположился возле невесты и что-то приподнято вещает:

- Да, вот так завершилось мое знаменитое морское путешествие! - заливаясь краской, восклицает он. - Двадцать настоящих морских волков погибли в том рейсе, только я один выбрался на сушу!

Маарья Мельц глядит на него с восторгом.

И в этот самый момент с грохотом распахивается дверь — и в дом влетает старый паасоруский звонарь  Аадо Сарн. Тяжело дыша, он замер у двери, разглядывает подвыпивших гостей, потом глубоко вдыхает и орет пронзительным голосом:

- Ох, беда, о, напасть! Ох, несчастье какое, гнев господень, что же теперь будет?

- О чем это звонарь? - спрашивает Меос Мартин. - Что с ним стряслось?

- Ох, беда, ох, напасть! - повторяет звонарь, перекрикивая всех собравшихся. - Еще поутру пустился в путь, да только сто напастей встали поперек дороги. Еще утром двинулся из Паасору и вот только сейчас добрался сюда. Поймал старика, заставили работать. Я думал, зайду-ка проведаю своего дорогого кума Пэтера Симуна, его бобыльский дом возле самой дороги. А как переступил порог дорогого кума, так и попался, словно мышь в ловушку. Задержали старика, увезли на сенокос, там как раз толока была. Только к вечеру и отпустили, душу хотели из меня вынуть этот дорогой кум и дорогая сестрица!

Меос Мартин велит музыкантам умолкнуть и через стол спрашивает:

- Да говори наконец, что у тебя за дело и чего ты расхныкался? Видишь, мы за столом сидим и некогда нам чепуху слушать.

- Ах, дело? - хныча повторяет звонарь. - Дело тоже было, вот паасоруский новый кистер послал меня сюда. Послал сюда и наказал: слушай, старый звонарь Аадо Сярн, иди и скажи людям В Терикесте, дескать, никак я не могу сегодня там быть. Там крестины и прочие обряды, а мне надо ехать в Вериоя, потому что туда меня раньше пригласили. Вот новы паасоруский кистер сказал мне: слушай, старый звонарь Аадо Сярн, пойди с вестью в Терикесте и скажи, что сегодня я не приду, а буду в воскресенье утром. А я, старик, бегом, я бегом!

- Какой новый кистер? - взвилась Кадри Парви. - О каком кистере ты толкуешь, старик?

- Да все о том же, новом паасоруском кистере, - поясняет звонарь. - Иди, говорит, с вестью в Терикесте, ну я и побежал. Я бы мухой был здесь, да зашел к дорогому свату, а там меня, бедного старика, приловили. Работать заставили, сунули косу.

- Да ведь паасоруский кистер уже здесь, ты что, не видишь? - смеется Меос Мартин и тычет пальцем на Тоомаса Нипернаади. - Сам видишь, старый ты пень, поганка этакая, вот он, твой господин, новый паасоруский кистер.

- Старый пень, поганка? - удивляется звонарь Аадо Сярн. Они его обзывают старым пнем и поганкой? Смеются, кричат, обращают к нему свои оплывшие, глумливые рожи. Он так бежал, что дух захватывало, а они встречают его злобой и издевками, обзывают его старым пнем и поганкой?

Аадо Сярн подошел к Нипернаади, оглядел побледневшего парня спереди и сзади и сказал:

- Никакой это не паасоруский кистер!

- Как? Что он сказал? Никакой не паасоруский кистер? - загалдели гости и повскакивали из-за стола.

- Никакой это не паасоруский кистер! - с важным видом повтори звонарь. - Откуда мне знать, кого вы по пьяному делу позвали за праздничный стол! Настоящий паасоруский кистер уехал в Вериоя и приедет сюда только завтра утром.

- Ну и дела! - радостно завопил Тынис Тикута. - Не ослышался ли я: это вовсе не паасоруский кистер? Но ведь он окрестил младенца, произнес в честь Кадри отменную речь и благословил новобрачных?! Или я настолько пьян, что мне все это примерещилось?

- Померещилось, это точно, - простодушно подытожил старик Аапипеа и налил себе водки.

Таавет Йоона, охваченный паникой, вдруг вскочил из-за стола, решив спасти свою шкуру.

- Вы уж простите, - сказал он дрожащим голосом, испуганный и смертельно бледный. - Мы идем из Маарла, ищем заработка, и ни один из нас не пастор. Мы бродяги, умеем петь, играть и осушать болота. А эти крестины и проповедь, что тут Нипернаади читал, это только шутка и ничего больше. Мы просим прощения, и не принимайте все это слишком всерьез.

- Только шутка! - угрюмо восклицает Меос Мартин. - Они надсмеялись над моим крошкой, обесчестили моего маленького Ионатана?!

- Позор! - всхлипывая, кричит Кадри Парви.

- Да, мы бродяги, простите великодушно, - повторяет Йоона и просительно озирается.

- Простить? - угрюмо сипит Меос Мартин. - Сто человек пригласили на крестины, кормили и поили, целое состояние потратили на праздник, и все это, значит, только шутка? Четырех телят забили, двух поросят закололи, кучу овец, уток, кур и индюков заложили в печь, горы булок и пирогов напекли, сколько корзин водки споили людям, и все это — шуточка, развлечение для бродяг? И крошечный младенчик вовсе не окрещен, и надо это дело еще улаживать, начинать заново? Они ели и пили и шутки ради поразвлекались возле невинного дитяти?

Кровь ударяет ему в голову горьким угаром, перед глазами все рябит и плывет. Он как бык вскидывает голову и оглядывает собравшихся налившимися кровью глазами. Дурачье, пугала огородные, таракан им в нос!

Он чуть приподнимается, и праздничный стол опрокидывается. Весело побежали по полу тарелки и миски с холодцом, словно удирая от разгневанного человека. Женщины и дети с визгом бросаются к дверям и окнам. Кто-то остервенело колотит стекла, чтобы выпрыгнуть. Весь народ будто окрылился, уже посыпались первые удары.

- Пропади все пропадом, - думает Меос Мартин. - Пропадай и это последняя еда и выпивка, как пропало все остальное. Ах, нечистый тебя раздери, теперь только крутой нрав и еще более крутой кулак, больше ничего не остается.

- Где кистер, куда подевался этот пройдоха? - кричат все наперебой.

- Кистера сюда, кистера, сейчас мы его окрестим и прочтем ему проповедь! - кричит пьяный блюститель порядка Яан Ярски.

- Теперь только между глаз! - выкрикивает старый Тынис Тикута. - Народ, слушай, народ, собирайся вокруг меня, будем бить вместе!

Тынис Тикута хватает с пола раскатившиеся бутылки и швыряет их в толпу. Ему все одно, кто сегодня пострадает, главное, чтобы драка, шум и чтобы в господском доме ни одной двери и ни одного окна не осталось. Господь обратил-таки к нему свой милостивый лик и хочет в ожесточении покарать его врага и недоброжелателя. Наконец-то Кадри Парви получит по заслугам за все бесчисленные грехи, обман и чванство, наконец-то над ней покуражатся, впрок на всю ее оставшуюся жизнь. Наконец-то настал великий день расплаты и сведения счетов, теперь господь сам покажет Кадри ее невинность, чистоту и умеренность. Теперь эту хваленую лилию Сааронскую потреплет такая сокрушительная буря, что ни одного листочка на ней не останется. И предстанет эта женщина голой во всей своей неприглядности, точно так, как Тынис Тикута всю жизнь просил Господа. Тогда и похваляйся своими благодеяниями и празднуй вроде императрицы свой семидесятый день рождения! Да будет благословен великий Господь на небе и …

- Теперь только между глаз! - выкрикивает Тынис Тикута, швыряя в народ бутылки и миски.

Начинается потасовка, мужики сталкиваются, как разъяренные быки. Мрачно сопя, набычившись, сощурившись, они тяжко выступают навстречу противнику. От праздничного стола остались одни осколки и что-то жидкое на полу.

- Где кистер, заклинаю вас именем божьим, где этот пройдоха?! - кричит Яан Ярски.

Но кто теперь будет искать кистера, есть уже другие противники и заклятые враги.

- Ох, Иисус Христос и земля Ханаанская! - восклицает Таавет Йоона, продираясь к окну.

Но Якоб Аапсипеа, заметив его, подскакивает и хватает за рукав.

- А, ты тоже из этих самых! - вопит он.

Фельдшер Мадис Ярски просыпается от страшного шума и крика. Он садится и внимательно прислушивается. Неужто... прикидывает он и прижимает ладони к ушам. Но, заслышав среди общего шума и гама женский душераздирающий плач, он живо вскакивает, зажигает свечу и быстро раскладывает свои медикаменты. Нет, черт возьми, тут уже нечего сомневаться и рассуждать, тут дело ясное — в доме идет серьезная работа и серьезная резня. Вот здесь, на сене и соломе, он положит тяжело раненных, миску с водой для мытья и карболку для полоскания — на стул. А сюда йод и бинты с ксероформом, а сюда — рейки — на случай если кому-нибудь сломают руку или ногу. А здесь пластыри и скальпели, тут веревка, цепь — вдруг какой-нибудь раненный пьянчужка разбушуется? Наконец-то будет настоящая работа, нет, черт возьми, он-таки не ошибся в своих земляках — теперь они так просто не остановятся. Занимаются они медленно, шипят и свистят, будто сырое дерево, но когда разгорятся — огонь уже не потушить никакой силой. Поторопились бы дежурные приносить раненых, а уж он позаботится о дальнейшем.