Немецкий орден - Эрих Машке

Тяжким бременем легло одиночество на великого магистра в Мариенбурге. Однако если бы он продолжал соблюдать правила ордена, ничего не предпринимая без одобрения братьев или высших должностных лиц ордена, руки у него были бы связаны. А потому он предпочитал ограничиваться советом низших чинов. И когда приходило время заключительных обсуждений, его парадные покои были закрыты для высших руководителей ордена, двери же охранялись вооруженными слугами. Он никого не впускал, кроме родного брата и мирян. А в замке между тем шептались орденские братья, подозревавшие, что великий магистр окружил себя астрологами и предсказателями, и они советуют ему в вопросах войны и мира и решают судьбу страны.

Но, несмотря на все эти тяготы, немало угнетавшие Плауэна, он думал лишь о своей цели — о спасении Пруссии, об освобождении орденского государства от бремени непомерных выплат. Ибо слишком скоро выяснилось, что напрасны были все эти жертвы, на которые шла страна, чтобы выплатить в рассрочку сумму в 100 000 коп богемских грошей. Великий магистр переживал, что из одной ловушки они угодили в другую, гораздо большую, из которой освободиться будет куда труднее, и «придется им плясать под чужую дудку». Так ему виделось положение ордена. Прошел уже год с тех пор, как был создан Совет земель. Генрих решил, что сам он и его государство, которое набралось свежих сил, готовы к битве: иначе никак нельзя было избавиться от польско-литовского ига. И осенью 1413 года битва началась. Было выставлено три войска: против Померании, Мазовии и Великой Польши. Одно войско он передал под командование своему родному брату, второе — своему двоюродному брату, который встал на его сторону еще при обороне Мариенбурга, хотя и не был членом ордена. Больше никому великий магистр не доверял. Сам он был болен и остался в Мариенбурге, а войска ордена, пополнившиеся наемниками, вступили на вражескую территорию. Но тут маршал ордена Михаэль Кюхмейстер, который ведал военными вопросами в землях ордена, вернул войско данцигского комтура, которое уже успело напасть на Мазовию.

Братья уже открыто не повиновались своему магистру. Маршала и высших руководителей ордена Генрих призвал к ответу на орденском капитуле в Мариенбурге. А в результате был осужден сам. Магистра, который еще не оправился от болезни, посадили в темницу. Его лишили ключа и печати, знаков его высокой должности. Обвинитель превратился в обвиняемого и был смещен со своего поста. 7 января 1414 года Генрих фон Плауэн официально отказался от должности великого магистра. А два дня спустя великим магистром был избран маршал ордена Михаэль Кюхмейстер. Теперь Генрих должен был принести присягу своему злейшему врагу. Согласно его собственному желанию он был назначен в маленькое комтурство Энгельсбург в Кульмской земле. Не прошло еще и четырех лет с тех пор как малоизвестный комтур Генрих фон Плауэн, покинув замок в комтурстве Швец (кстати, недалеко от Энгельсбурга), спас от поляков Мариенбург и занялся перестройкой государства, которое он тогда только что возглавил. Он неожиданно поднялся на невиданную высоту, где ему суждено было парить в одиночестве, и так же неожиданно был низвергнут.

Выдвинутый против него иск — это не что иное, как отражение мелочной ненависти братьев и их суеверного страха, который испытывают дети, уложив старшего на обе лопатки. Им знакома была его природа, «буйство его сердца», как они выражались, называя его неисправимым человеком, который «желал жить лишь своим умом». Им было не по душе это обретенное силой величие, которое они не желали поддерживать даже ради общего государства, и потому мстили Генриху неверностью за его превосходство. Все его сумасбродные поступки были упомянуты весьма кстати, и при этом обвинение братьев ничего не стоило. Лишь один пункт действительно попал в цель: братья обвиняли поверженного магистра в том, что он искал совета у мирян «противно уставу нашего ордена», на верность которому он присягал.

Обвинение касалось всей политики Генриха, в том числе и создания Совета земель. Учредив этот совет, Генрих фон Плауэн действительно пошел против духа и буквы ордена, нарушив верность братьям, которым некогда поклялся служить. Они были по-своему правы, объясняя в письмах к германским князьям свои действия тем, что «все мы без исключения не могли и не желали более, вопреки законам нашего ордена, выносить такого человека на посту великого магистра». Но в тот момент, когда всему государству грозила опасность, жить, как прежде, лишь по законам братства означало ставить личные интересы общины превыше задач, выдвигаемых временем. В жесткой командной власти Плауэна братья видели лишь его деспотизм (по их мнению, он просто не желал согласовывать свои действия с конвентом, как предписывали законы ордена); они и не подозревали, что это суровое правление и было его собственным служением, поэтому им казалось, что они сами все еще служат ордену, а между тем орден давно стал всего лишь орудием в их руках.

Где им было понять, что в глубине души магистр не изменил ни себе, ни орденскому государству, что он по праву ставил страну и народ превыше эгоизма братьев. Создавая Совет земель, великий магистр желал, чтобы неизрасходованный потенциал немецкого населения Пруссии тоже был вовлечен в управление страной; эта ответственность должна была выработать в нем готовность к жертве и помочь осознать свой долг. Безусловно, Генрих виновен перед орденом и его законом, однако истории следует отдать ему должное: из всех рыцарей Немецкого ордена он единственный видел тот путь, который предстояло пройти орденскому государству; он не только понял, в каком именно направлении должно оно развиваться, но и собирался формировать этот процесс и руководить им.

Проведя несколько месяцев в маленьком Энгельсбурге, еще недавно могущественный человек лишился и скромной должности комтура. Снова за ним встала мрачная тень его брата: то великое, что было заложено в обоих Плауэнах, превратилось в их проклятье. Когда старший брат был смещен с поста верховного магистра, младшего назначили попечителем в Лохштедт на заливе Фришес-Хафф. Как некогда в Данциге, неспокойный характер, присущий всем Плауэнам, который постоянно жаждал деятельности и управлял их судьбами, опять вовлек его в очередную бессмысленную аферу. Вступив в сговор с врагом, он собрал сторонников поверженного великого магистра и втянул брата в скверную историю, которая и стала причиной его трагического конца. Письма младшего Плауэна перехватили. Под покровом ночи и тумана он бежал в Польшу, переправившись через Нейду, а бывший великий магистр тем временем попал в тюрьму по подозрению в измене (которую, впрочем, и не нужно было доказывать). Семь долгих лет он провел в заключении в Данциге, потом еще три года (с 1421 по 1424 год) в Бранденбурге на заливе Фришес-Хафф, пока его не переправили в соседний замок Лохштедт.

Был ли Генрих фон Плауэн предателем? Даже если предположить, что он собирался заполучить в руки орден с помощью поляков, а потом вместе с братьями пойти против Польши, это ничего не доказывает. Однако поверженный магистр определенно рассчитывал вернуться в Мариенбург. Не случайно он выбрал для службы именно Энгельсбург, который, в силу своего географического положения, прежде всего оказывался в зоне наступления поляков (а наступление, несомненно, ожидалось). Возможно, он надеялся здесь отсидеться и повторить весь тот путь, который всего несколько лет назад привел комтура Швеца в главную резиденцию ордена.

Пока Генрих сидел в темнице, его самый большой враг и одновременно его преемник Михаэль Кюхмейстер добровольно отказался от поста великого магистра, поняв, что ничего другого ему не остается, кроме как продолжить политику своего предшественника (а ведь именно она и стала причиной отставки Плауэна). Однако Плауэн отдавал ей всю свою страсть, а слабовольный Кюхмейстер следовал ей вяло и нерешительно, лишь подчиняясь обстоятельствам, поскольку не умел подчинить их себе. В результате он покинул пост, с которого в свое время изгнал более сильного политика.

У Пауля фон Русдорф, сменившего Михаэля Кюхмейстера на посту великого магистра, не было причины ненавидеть лохштедтского узника. И он по возможности заботился о нем. Однако стоит нам узнать, что это была за забота, и мы поймем весь трагизм положения бывшего магистра, который, достигнув зрелых лет, был огражден даже от самой скромной деятельности стенами замка своего же собственного ордена. Он был рожден для власти, а между тем в Лохштедте он вынужден был писать унизительные письма великому магистру Паулю фон Русдорф, сообщая об элементарных бытовых нуждах. Ему нужна была новая сутана, потому что старая совсем износилась. Он просил, чтобы при нем был усердный слуга и еще один слуга, которому он мог бы полностью доверять. Он жаловался великому магистру: «Вынуждены мы посетовать на то, что не властны мы ничем распоряжаться, что маршал со своими гостями и холопами выпил все наше вино и лучший мой мед и хотел забрать у нас бочку меда, которую нам дал епископ Хейльсбергский, и намеревался ограбить наш погребок».