Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский

В какой уж раз вспоминаю фильм «Укрощение огня»! Смотрю с огромным удовольствием. Он вызывает во мне волну воспоминаний, на эти два часа я как бы возвращаюсь в те далекие времена, незримо участвую в событиях, которые разворачиваются на экране, знаю и когда-то общался практически со всеми реальными героями, которых очень хорошо играют наши известные артисты. В сценах на полигоне Кирилл Лавров — это настоящий Сергей Павлович — такой, каким я его видел в жизни. Думаю, что фильм получился очень близким к реальной жизни потому, что у него были хорошие консультанты — старожилы полигона и мои коллеги по космическому ведомству. Например, слова за кадром: «…Протяжка 1… Протяжка 2… Есть зажигание!.. Есть контакт подъема!.. Подъем!» — это осипший от волнения голос моего коллеги по работе в центральном аппарате Министерства обороны Вилена Егорова. А сотрудницу Королева, влюбленную в него и единственную, кого он допускал на старт (факт реальный — среди командированных была представительница фирмы Королева — Инна, фамилию не помню, и была ли она в него влюблена — не знаю, но ей одной разрешалось быть на старте до самого момента пуска ракеты), играет в этом фильме очаровательная Светлана Коркошко, сегодняшняя моя соседка по дому.

О Королеве можно говорить много, красиво и долго. Это действительно выдающаяся личность. Можно смело сегодня утверждать, что не будь его, никто не знает, по какому пути и как двигалась бы отечественная ракетная техника и космонавтика. Этот ученый и выдающийся организатор, целеустремленный, несгибаемой воли человек в полной мере и до дна испил ту горькую чашу, которую определила ему его судьба и наша советская действительность. Были времена, когда 12 апреля — День космонавтики отмечался помпезно и во всем мире. Апогей этого праздника — торжественное собрание в Кремлевском Дворце съездов. Мне приходилось бывать на таких мероприятиях. В президиуме — члены Политбюро, правительства, два-три слетавших космонавта, министры, передовики промышленности и сельского хозяйства — в общем, все те, чьим умом, трудом, неимоверными человеческими усилиями наша страна превращена в великую космическую державу. Половина зала — чиновники — «космические труженики» рангом пониже. С трибуны — хвалебные оды партии и правительству, мудро ведущих нас по неизведанным космическим трассам, да две-три фразы в адрес таинственного, какого-то мифического, напрочь засекреченного Главного конструктора. Ifre он? А какой он? А есть ли он на самом деле? А где-то в пятом-шестом ряду партера сидит человек с суровым, тяжелым взором, который с тоской и обидой слушает красивые слова и лозунги, направленные явно не в те адреса. Ну разве это справедливо! Вот уж парадоксы нашей российской действительности: чем быстрее ты умрешь, тем скорее народ узнает о тебе и тех хороших делах и великих свершениях, организатором и вдохновителем которых ты был. Вот хорошо здесь подметил Анатолий Семенович Кириллов: «После полета Ю. А. Гагарина и других нам приходилось бывать на приеме в Кремле. Там собиралась масса народу, около двух тясяч человек, а нас, участников этих событий, были единицы, остальные были люди, просто празднующие это достижение науки и техники. Мы, как правило, стояли в сторонке отдельной кучкой, и, конечно, здесь главным действующим лицом был очередной космонавт, проявивший исключительное геройство, которого награждали, которого славили и прочее. И я наблюдал за С. П. Королевым. Он был спокоен, принимал все, как должное, но в глазах у него была вполне понятная и объяснимая тоска. Он был в какой-то мере обижен и оскорблен тем, что мы все — создатели этого вида техники, которые обеспечили запуск этого человека на орбиту, который выполнил очень ограниченную задачу, которую может выполнить любой другой летчик, — мы оставались в тени, как будто мы здесь совершенно ни при чем, наравне со всей этой многотысячной толпой участников банкета. И эта тоска в глазах, эта боль всегда просматривались, но он ни разу не обмолвился ни одним словом на этот счет».

Приятный для меня факт: в испытаниях нашей ракеты принимают участие испытатели полигона — мои старинные (как-никак, а три года прошло!) знакомые и бывшие учителя: Поцелуев, что мне особо приятно, Патрушев, Соколов, Кабачинов, Караваев. Но только мы чуть поменялись местами. Теперь я уже в части системы управления выступаю в качестве знающего специалиста и с удовольствием помогаю им освоить новую для них технику.

Военные испытатели полигона! Это особая, уникальная когорта испытателей, которая готовится не за партой высшего учебного заведения, а рождается, как говорится, «в окопах» — в пультовой, на старте и закаляется в жарких спорах как с представителями разработчиков и промышленности, так и со своим братом, военным, если заказчики и военпреды почему-либо отступают от своих требований, занимают соглашательскую позицию. Королев доверительно относился к испытателям со стороны полигона, всегда прислушивался к их мнению и зачастую принимал их сторону в жарких спорах между промышленностью и военными на технических и стартовых позициях. Сергей Павлович строго придерживался правила: за своевременно признанную ошибку испытателей не наказывать. Как вспоминает Виталий Соколов, однажды на стартовой позиции он допустил грубейшую ошибку: при сборке электрической схемы неправильно подключил один из штепсельных разъемов, в результате — короткое замыкание, выход из строя кабельной сети, ракету надо снимать со старта и отправлять на завод. Исполнитель должен понести серьезное наказание, вплоть до уголовного. Этот вопрос решался на уровне Москвы, в Министерстве обороны. В процессе разбора сложившейся ситуации виновник честно доложил о своих неправильных действиях. Это его и спасло. За него вступился Королев, и Виталий Григорьевич продолжал работать на полигоне. Сергей Павлович знал, кого надо защищать.

А испытания шли своим чередом. В начале каждая фирма в автономном режиме отрабатывала свою технику. Здесь не то, что работа на стенде в Москве, где много условностей и отступлений от реальной схемы. Приходилось на ходу, здесь же дорабатывать схемы, перепаивать приборы и наземное оборудование, корректировать документацию. Работы много и она очень ответственная. Иногда часами, а то и сутками искали ошибки и неполадки в наземном и бортовом оборудовании, радовались, когда находили, злились и ругались, когда дефекты были с какими-то особыми выкрутасами. Вот был такой казусный случай. Ракета на старте, готовится к пуску. Идет набор общей «Готовности». И вдруг — «минус» на корпусе (по законам ракетной техники корпус ракеты должен быть чист и от «плюса», и от «минуса»). Причина установлена — виновата наша система управления. Пуск отложили, Сергей Павлович со своей командой уехал, а мы, Лакузо со своими гвардейцами и я, остались разбираться с «минусом». Самое неприятное, что дефект самоустраняющийся, то он есть, то вдруг пропадает. Около суток мы не выходили из пультовой, измучили стартовую команду, заставляя то отключать, то подключать на борту ракеты наши приборы, чуть ли не на ощупь проверили все кабельные соединения, а «минус», как будто издеваясь над нами, то пропадет, то снова объявится. Обстановка напряжена до предела, а тут еще Сергей Павлович звонит через каждые полчаса: нашли «минус»? Наконец, нашли причину, по которой этот злополучный «минус» попадает на корпус ракеты. Стыдно даже было об этом докладывать Королеву! Помнится, что я первый заметил такую закономерность — бортовой расчет по нашей команде из пультовой (а мы сидим глубоко под землей, прямо под стартовым устройством) отключает или подключает кабельные разъемы, и когда «минус» вдруг пропадает, кто-то из нас хватает микрофон и по «громкой связи» дает команду на борт прекратить работы! Микрофон ставят на стол — «минус» опять на борту! Никому и в голову не могло прийти, что этот самый микрофон, который никакого отношения не имеет ни к ракете, ни к ее системе управления, имел «минус» на своем корпусе! Когда кто-то хватал микрофон, чтобы дать команду наверх, — все в норме, а когда микрофон бросают небрежно на стол, он может по теории вероятности соприкоснуться с нашей проверочной аппаратурой, которая расположена здесь же, на столе, и нате вам: «минус» микрофона через наши пульты снова попадает на борт ракеты! И ведь так десятки раз! Как только установили причину, микрофон был тут же уничтожен. Физически. Ногами. Пуск, естественно, отложили на другое время. Встречались и более серьезные просчеты в наших схемах, но на то мы и сутками не вылезали из пультовой, чтобы найти и устранить эти дефекты.