тест - тест

— Гадалов, — распорядился лейтенант, — останови машину у первого же огонька.

В маленькой избушке у слабо теплившейся печки, тепло одетые, сидели старик со старухой. Увидев вошедших танкистов, они не сдержали слез.

— Радоваться надо,— сказал им лейтенант.— Кончились ваши беды. Скажите, фашисты давно смотались?

— Нет, нет, совсем недавно. Около сотни подвод было...

Старуха хлопотливо достала из печки горшок с горячим молоком, разлила его в кружки, а на стол положила несколько ломтиков хлеба, по виду — из отрубей.

— Угощайтесь, сынки,— пригласила она.— Больше- то и покормить нечем...

— Спасибо, мать, мы сыты,—отказался Красноцветов. Вглядевшись в лицо старика, спросил: — Это оккупанты вас так?

Лицо хозяина дома было в сильных кровоподтеках.

— А кто же, окромя их?

— За что?

— Не хотел отдавать им последнюю козу и овцу. А они их все равно зарезали и на сани...

— Стало быть, вы нас угощаете последним молоком?

— Будет тебе, сынок! Теперича мы жизнь нашу наладим! — взбодрился старик.

— Власов, тащи сюда с борта ящик с маслом,— приказал лейтенант командиру башни.— Мы иродов сейчас догоним, добудем еще.

Власов обернулся мигом.

Задерживаться больше нельзя было. Поблагодарив хозяев за тепло, танкисты заторопились. На дворе уже совсем рассвело.

Километров через десять догнали фашистский обоз. Разведчики расправились с ним без особого труда. Немного в стороне увидели еще одну колонну, которая намеревалась вырваться из окружения, только уже в другом направлении.

— Отвлекаться не будем,— передал лейтенант. Он доложил капитану Гладченко об обозе, который разметал сразу же после Быково, и о другой вражеской колонне, которую только что обнаружил.

— Продолжай двигаться прежним маршрутом, — ответил комбат.

Сам он, вопреки запрету старших начальников, ехал с открытым люком, по пояс высунувшись из башни, весь в черном, с неразлучной трубкой во рту. Его взору во всей полноте открывалась картина обреченности врага, потерявшего надежду на спасение от губительного кольца. Гитлеровские вояки затравленно метались по полям. Многие норовили скрыться, другие, перепуганные и перемерзшие, группами по 30—50 человек, подняв руки вверх, выходили на дорогу.

Уже танки подошли к Муравке. Здесь гитлеровцы открыли огонь из окон домов. Когда в ответ загремели выстрелы наших танковых пушек, они стали сдаваться в плен. Не менее батальона отконвоировали в наш тыл.

А в километре севернее Муравки отходила еще одна колонна. Надо было срочно догнать ее, иначе ускользнет. Гладченко нервничал. Сергеева, его механика-водителя, ранило, управлять танком он не мог, а заменить некем. Остальные наши машины уже прошли вперед. "За рычаги сяду сам, не упускать же колонну",— решил комбат.

— Петр, занимай мое место,— сказал он находившемуся в его танке оперативному уполномоченному старшему лейтенанту Егорову.

Стремясь опередить вражескую колонну, комбат повел свою тридцатьчетверку наперерез и, вклинившись в ее голову, начал крушить гитлеровцев гусеницами, огнем из пушки и пулемета. В колонне было около пятидесяти повозок. Многие солдаты и офицеры, побросав оружие, сочли благоразумным сдаться.

Конвоируя танком, комбат привел в Муравки около ста пятидесяти пленных[9].

На подходе к Никольскому рота лейтенанта Мальчикова, действовавшая в качестве десанта на танках, и сами танки были обстреляны противником. Бойцы спрыгнули с бортов машин и приняли боевой порядок. Но на этом, собственно, все и закончилось. Танкисты и автоматчики обнаружили недалеко от деревни большую пешую колонну захватчиков, которая, как и прежние, намеревалась выскользнуть из ловушки, не предполагая, что "коридор" уже перекрыт. Мальчиков попросил танкистов подпустить ее поближе. Когда немцы оказались метрах в семидесяти, он крикнул:

— Сдавайтесь, иначе всех уничтожим!

В колонне возникло замешательство. Может быть, не поняли? Один из автоматчиков, неплохо знавший немецкий язык, перевел. Да еще и добавил от себя:

— Сложить оружие!

Около сотни гитлеровцев проявили редкостное послушание. Они торопливо побросали автоматы в снег и отошли в сторону. Остальные, однако, быстро сообразили, что противника перед ними не так уж много, и стали выказывать явно враждебные намерения. Тогда танкисты дали несколько пулеметных очередей по хвосту колонны. Открыли огонь и автоматчики. Это привело гитлеровцев в чувство. Многие из них нацепили на штыки автоматов белые тряпки и начали размахивать ими над головами. Другие, побросав оружие, просто подняли руки.

— Давно бы так,— одобрил Мальчиков.

Так колонна вооруженных оккупантов превратилась в толпу пленных[10]. Несколько автоматчиков отконвоировали их в Никольское. К тому времени оно было уже очищено танкистами от вражеского заслона, который вначале и обстрелял их.

Короткий зимний день подошел к концу. Наступили сумерки.

— Товарищ капитан, где расположим пленных? На снегу померзнут,— обратился Мальчиков к своему командиру батальона Недайводину.

— Крестьянские избы они сожгли, а колхозных свиней сожрали, так что свинарники пустуют. Если желают, пусть в них и располагаются до утра,— ответил капитан.

Когда автоматчик, владеющий немецким языком, перевел пленным решение комбата, те одобрительно загудели.

— Они говорят,— сказал автоматчик,— переночуем, мол, где угодно, только не расстреливайте.

Передав пленных подоспевшим нашим стрелковым подразделениям, автоматчики поспешили к танкам.

Ночной марш и первая половина следующего дня прошли сравнительно спокойно. После полудня танкисты и автоматчики ворвались на станцию Лачиново. Там находился гарнизон с батареей противотанковых орудий. Вся станция забита составами. Фашисты с лихорадочной поспешностью пытались вырваться из нее. Параллельно железнодорожному полотну шла расчищенная от снега дорога. По ней, направляясь к поселку Тим, двигалась колонна живой силы и боевой техники отступающего противника. Со стороны Касторного приближалась еще одна...

— Красноцветов! Вместе с лейтенантом Решетняком "встречайте" вторую колонну и следуйте направлением на Касторное! — приказал Гладченко, а сам с несколькими танками занялся противником, следовавшим рядом с железной дорогой.

Танк лейтенанта Михаила Михайлова оказался перед несколькими вражескими орудиями. Но возле них почему-то не было расчетов. Видимо, драпанули. На машине лейтенанта раненого механика-водителя опять заменил зампотех роты Николай Каток. По одной пушке он проехал. Недалеко от этого места, около пятистенной избы, меж высоких сугробов стоял автобус. К нему бежали немцы, в основном офицеры. Каток неожиданно сбавил скорость.

— Коля, чего тянешь, стукни хорошенько, с разбегу! Или я ударю! — крикнул Михайлов.

— Погоди,— спокойно отозвался зампотех. — Пусть займут места в автобусе.

— Улизнут же!..

— По такому снегу? Да ты что! Еще как буксовать будут!

Полосатый автобус, выпустив из выхлопной трубы густой сизый дым, тронулся. Однако не прошел и двух метров, как Каток, газанув, тут же врезался в его правый бок. Тот тяжело опрокинулся. Танк, подавшись назад, повалил на него телеграфный столб. Николай Каток еще трижды перевернул автобус, потом, для верности, проутюжил разок-другой.

Решили проверить, не получил ли и сам танк каких- либо повреждений, и командир башни Уютов спрыгнул на снег. Это было рискованное и, как потом сокрушался лейтенант Красноцветов, совсем не обязательное предприятие. Притаившийся недалеко от танка гитлеровец очередью из автомата прошил неосторожного танкиста...

Со стороны станции по нашим танкам открыл огонь бронепоезд. Экипажи, своевременно не обнаружив его и как бы искупая вину за это, ударили по нему из орудий.

— Дымит! Дымит! — закричал кто-то из автоматчиков.

Паровоз окутался паром и черными клубами дыма, огонь из бронепоезда прекратился.

Между тем разведка, выполняя приказ комбата Гладченко, вырвалась к голове немецкой колонны, двигавшейся со стороны Касторное.

Лейтенант Решетняк, следуя озорному примеру своего комбата, почти никогда не закрывал командирский люк. Да и то — его тощая и длинная фигура с превеликим трудом вмещалась в башне. За полем боя он наблюдал, сидя на своем сиденье. Край люка был как раз на уровне его носа. Он вечно ходил с разбитой переносицей. Танкошлем его не спасал. Впрочем, сейчас, в момент встречи с головной частью вражеской колонны, он, высунувшись из люка, ничем не рисковал. Перед ним было смертельно уставшее, голодное, обмороженное и безразличное ко всему воинство. Завидев танки, гитлеровцы падали в снег или опускались на колени закрывая головы руками...