Лес - Светлана Тюльбашева

— Она в деревне, в Шижне, это здесь недалеко.

— Да мы знаем.

— Вы не могли бы меня подбросить до города или до какой-нибудь деревни, где есть больница?

— Больница в городе, — сказала женщина, — а мы едем в деревню, там больницы нет. Вы правильно идете, вам нужно поймать машину в том направлении.

— Простите, — повторила я, — мне очень неловко. Но я иду уже долго и не встретила машин, кроме вашей. Я боюсь за подругу. Мне нужно как можно быстрее попасть в город. Вы не могли бы меня подбросить хоть сколько-нибудь? Может, рядом есть более оживленная дорога?

— Дорога здесь одна, — сказал мужчина. — Вы нас тоже извините, но, как видите, у нас нет места в машине. — Он показал рукой на коробки на заднем сиденье. — К тому же мы в другом направлении едем, нас дома дети ждут. Вы обязательно кого-нибудь еще встретите, а мы вам помочь не можем.

Они уехали, я продолжила идти. Больше машин я не встретила. Начало становиться темнее — то ли от дождя, то ли просто наступал вечер. Я сильно замерзла, прыжки на месте больше не помогали. На дороге не было никого. Я продолжала идти. Через час, а может через два, стало совсем темно, и я поняла, что нужно либо готовиться ночевать в лесу, рискуя заснуть и не проснуться, как это случилось с Ликой, либо возвращаться в Шижню. Я развернулась и уже в темноте пришла обратно в Шижню.

От дома доносился ор — снова пьют, боже мой, — заходить не хотелось, но было так холодно и мокро, а внутри была Лика. Я поднялась по треснувшим гнилым ступенькам и толкнула дверь. Было не заперто. На задымленной, пропахнувшей гарью кухне за столом сидели Олег, мужик в тельняшке и Тамара.

— Явилась, — поприветствовал меня Олег. — А я-то думал, приделала ноги моей куртке.

— Лика не просыпалась?

— Дрыхнет все, а говорят, в Москве люди много работают. Когда же вы работаете, если спите целыми днями?

Тамара загоготала.

— Думаю, ей не очень хорошо. Я посмотрю, как она там.

Лика лежала на кровати, отвернувшись лицом к стене. В той же позе она была, когда я уходила, или все-таки сдвинулась? Я потрогала ее. Теплая или это я слишком холодная? Села на пол и стянула мокрые носки. Достать бы где-нибудь шерстяные носки. Одеяло. И машину. Не хотелось идти на кухню, но было слишком холодно, налить бы чаю. Я с трудом поднялась и пошла, оставляя на линолеуме мокрые следы.

— Чаю себе налью, не возражаете?

Олег посмотрел на меня мутным взглядом, с трудом сфокусировался и кивнул. Тамара выла какую-то бессвязную песню на одной ноте.

— Давай к нам, красавица, — сказал мужик в тельняшке.

— Какая она красавица? — прервалась Тамара. — Страшная как черт, я и то красавишна по сравнению с ней.

Я промолчала, сделав вид, что не расслышала. Чайник грелся. Налью кружку чая, уйду, попью рядом с Ликой и засну. А утром придумаю что-нибудь еще. Может, я просто поздно сегодня шла, может, если выйти пораньше, то получится найти машину.

— Так давай к нам, чего ты там мнешься, — не унимался мужик.

— Я не буду, извините, у меня после вчерашнего голова болит, — сказала я. — Нельзя же каждый день пить. — И осеклась, поняв, что сказала что-то не то.

— Это смотря какая жизнь, — ответил Олег. — Если как у вас в Москве, то можно и не пить. В деньгах там катаетесь как сыр в масле.

— Я довольно скромно живу.

— Твое скромно — как у нас олигарх. Выпьем?

Они выпили. В соседнем доме заплакал младенец, сначала тихо, а затем все громче и громче. Тамара повернула голову к окну, вздохнула и выпила еще стопку.

10

Дом внутри был очень красивым, с большими окнами и бревенчатыми стенами. На полу лежал длинный узорчатый палас. «Настоящий турецкий, в Стамбуле купила», — прокомментировала Софья. Ребята сидели в гостиной за столом с белой кружевной скатертью, женщина налила им чай с молоком, поставила на стол вазочку с сушками и конфетами.

— Я старшая сестра Тамары, — начала рассказ Софья, — мы с ней выросли в Шижне. Пожар там произошел в девяностых, почти тридцать лет назад...

— Когда Шижня была богатой и цветущей деревней? — вспомнила легенду о злой колдунье Анка.

— Не была она никогда богатой, — поморщилась женщина, — и цветущей не была. Но при Советах люди пили меньше, что бы вам сейчас ни говорили. Правда, отец наш все равно запил.

Они с сестрой выросли в Шижне, еще во времена СССР, сто лет назад. Отец с матерью вели свое хозяйство, а что такое свое хозяйство — тяжелый труд от зари до зари. Сестры, когда были маленькие, встречали коров, возвращающихся с поля, и вели их в хлев, а остальное время играли в лесу, купались в речке, мастерили кукол из сена и ниток. Потом они подросли, и к обязанностям прибавилось готовить еду для животных, перемешивать ее в большом ведре, тащить вдвоем в хлев, схватившись за обе ручки, насыпать корм в длинный узкий желоб. Убирать дом, помогать заготавливать сено на зиму, пропалывать сорняки на грядках, да все подряд делали, все так жили.

Отец запил, когда Софье было двенадцать, а Тамаре восемь, совсем крохой была, смешной такой, с большими голубыми глазами и веснушками. Никто не знает, почему запил отец, может, от дурной жизни, а может, потому что запил его сосед и лучший друг, но итог один — отец начал пить. Сначала он просто пил. Тамару это пугало, а Софье даже нравилось, суровый отец становился смешным и веселым, но однажды он по пьяни избил мать. Тамара испугалась, закричала, забилась под кровать и лежала там, а Софья бросилась защищать и пытаться оттащить отца от мамы, но он только обернулся и ударил ее ногой в живот, она пролетела через всю комнату и ударилась спиной об печь, синяк остался на всю спину. Мать стонала от боли в соседней комнате, а Софья плакала всю ночь, закутавшись в одеяло, рядом сидела Тамара и гладила ее по голове, повторяла все: «Не плачь, не плачь».

Потом запила и мать и стала поколачивать обеих сестер. Отец быстро умер, допился, и Софья думала, что теперь-то все хорошо будет, теперь у матери нет причин пить, но та все равно продолжала. Пила, а как напьется — била. Это теперь все умные пошли, к психологам ходят, проблемы свои психологические прорабатывают, раньше все было не так, раньше и слов таких люди не знали.

— А почему она пила? — спросила Анка.

— Я когда-то об этом думала. Пыталась ответ найти, а потом мне просто плевать стало. Какая, по большому счету, разница.

До пятнадцати лет Софья мечтала только об одном — уехать в город вместе с сестренкой. Работать, парикмахером, может, стать, комнату или угол снять и жить спокойно вдвоем, так, чтобы никто не мог их ударить.

Денег не было на то, чтобы уехать, все упиралось в деньги. Софья пыталась поступить в техникум, в котором общежитие давали, в ближайшем городе он всего один был такой, но в первый год не поступила, потом год занималась, приходилось в хлеву прятаться и учебники читать, мать найдет — изобьет, не любит она бездельников: если нашел время читать — значит мог найти и поработать. Но она пряталась, читала и на второй год поступила, и уехала учиться и жить в страшном общежитии с клопами, мышами и пятью соседками в комнате, работать в подсобке магазина, чтобы себя прокормить, но все лучше, чем дома. Три года училась, навещала сестру, подарки ей привозила, каждые