Печать и колокол - Юрий Кларов

Нет, сердцу Санаева был дорог именно красный цвет, цвет повязок на рукавах красногвардейцев, бантов на их картузах, алый цвет знамен революции.

– А вы, голубчик, малость отсырели в своем подвале. И, кажется, даже плесенью покрылись, – сказал Санаев, после того как мы с ним троекратно поцеловались. – Не надоела добровольная тюрьма, а?

– Ну, тюрьма-то, положим, не совсем добровольная, – возразил я.

– Не спорю, не спорю, – согласился Всеволод Михайлович и спросил: – Рембрандт-то ваш не попортится? Ведь он избалованный господин, к таким варварским условиям существования не привык. И холода не любит и влажности…

– За него я как раз не беспокоюсь. Упакован по всем правилам. Если потребуется, и год пролежит и два.

– Ну, столько ему терпеть неудобства не придется. Грабь-армия надолго в Киеве не задержится, вышибут, – уверенно сказал Санаев. – Где вы его разместили?

– Между бочками с солеными арбузами и квашеной капустой.

– Аппетитное место, – одобрил Всеволод Михайлович, сузив за стеклами пенсне свои умные и смешливые глаза. – А вы свои дни там же коротаете?

– Угадали, – мрачно подтвердил я. – Там же. Только Рембрандт поближе к арбузам, а я к огурцам.

– Какая прелесть! – восхитился он. – По-моему, молодой, подающий надежды искусствовед в сочетании с солеными огурцами – нечто экзотическое, что-то вроде ананасов в шампанском или устриц в лимонном соке.

Это уж было слишком.

– Если вы такой любитель экзотики, – съязвил я, – то мы с Рембрандтом готовы потесниться. Вас устроит постель рядом с кавунами?

– А рассол хорош?

– Великолепен!

– Тогда надо подумать, – серьезно сказал Санаев. – А покуда у меня к вам, дражайший Василий Петрович, имеется контрпредложение…

– Какое же?

– Не торопитесь. Всему свое время: и кавунам, и огурцам, и деловым разговорам… Как положено русским интеллигентам, начнем с чая. Чай располагает к добросердечности. А то вы в своем подземелье успели ожесточиться.

За чаем – Всеволод Михайлович принес настоящий кантонский чай, величайшая редкость во времена гражданской войны, – Санаев спросил, как бы я отнесся к переезду в Харьков.

Вопрос был для меня неожиданным.

– А что я, собственно, буду там делать?

– Как – что? Жить и работать.

– Извините, Всеволод Михайлович, но это звучит слишком неопределенно. Может быть, вы все-таки внесете некоторую ясность?

– Что ж можно внести и некоторую ясность, – усмехнулся Санаев. – В Харькове вам не придется жить в подвале, что уже само по себе приятно. А кроме того, вы получите возможность принести кое-какую пользу.

– Кому?

– Советской власти, разумеется.

– Что вы имеете в виду?

– Помощь местным подпольщикам. – И так как я молчал, он спросил: – Что вас смущает? Опасность? Так вы не меньшей опасности подвергаетесь в Киеве, я бы даже сказал, что большей. Как-никак, а в Харькове вас почти никто не знает. Ну как?

– Думается, что вы меня переоцениваете, Всеволод Михайлович.

– В каком смысле?

– В прямом. Я вовсе не приспособлен к тому, чтобы писать и расклеивать прокламации, устраивать крушения поездов и организовывать забастовки.

– А вам и не придется этим заниматься, – возразил Санаев. – Для подобных вещей там найдутся другие люди.

– Но что же все-таки я буду делать? Реставрировать картины, что ли?

– А ведь вы мне подали идею! – воскликнул Санаев. – Именно так: реставрировать картины. Почему мне это раньше в голову не приходило? Вы, если мне память не изменяет, зарабатывали реставрацией еще в студенческие годы, а затем числились в реставрационной мастерской Румянцевского музея?

– Да.

– Вот и великолепно. Откроете реставрационную мастерскую в Харькове. Клиентуру я вам обеспечу.

Мне показалось, что Санаев меня разыгрывает. Но он был серьезней чем когда бы то ни было. Допив очередную чашку чая и отодвинув свой стул от стола, он торжественно сказал:

– Вы, так же как и ваш покорный слуга, будете работать в группе «золотоискателей».

– Золотоискателей?!

– Да, «золотоискателей», – подтвердил Санаев. – Только не делайте таких больших глаз, голубчик. Время действительно сумасшедшее, но пока еще никто не собирается устанавливать драгу на Пушкинской улице перед штабом генерала Май-Маевского или промывать песок на Павловской площади. Золотые прииски в Харькове не открылись. На этот счет можете быть спокойны. Золотоискатели – это фигурально.

Дело заключается в следующем. Подпольной организации, как, впрочем, и любой организации, требуются деньги. Деньги для подпольного паспортного бюро, деньги для покупки оружия, для устройства типографии, для подкупа чиновников. Деньги, деньги и еще раз деньги! Зафронтовое бюро ЦК большевиков Украины, которое руководит всеми подпольными комитетами, – организация небогатая. Кроме того, как вы сами понимаете, систематически переправлять деньги в другие города – дело сложное и опасное. Выход из этого один: раздобывать деньги на местах. Вот в Харькове по решению подпольного губкома и создана группа «золотоискателей».

Единственная задача «золотоискателей» – добывать деньги. Денежный фонд харьковской организации пополняется моей мастерской, домашней столовой в Жаткинском проезде, бакалейной лавкой, мастерской по пошиву одежды на Коцарской улице…

Все мы – «золотоискатели» и находимся, как правило, на легальном положении Нам не нужны ни фальшивые паспорта, ни фальшивые фамилии, ни фальшивые бороды. Для властей мы всего-навсего харьковские обыватели, добывающие себе хлеб насущный частнопредпринимательской деятельностью. Харьков не Советская Россия, здесь подобного рода деятельность поощряется. В таком же амплуа будете выступать и вы. Разве что-нибудь может быть безобидней реставрации картин? Нет, разумеется.

– А вы уверены, Всеволод Михайлович, что реставратору найдется в нынешнем Харькове хоть какая-нибудь работа?

В этом Санаев не сомневался. По его сведениям, в Харьков в разное время перевезли свои пинакотеки такие известные украинские коллекционеры, как Ханенко, Бутович, Самоквасов. В городе также осела часть картин из музея древностей и искусств Киевского университета святого Владимира, музея Одесского общества истории и древностей российских, Феодосийского музея древностей. Сюда же еще в начале восемнадцатого года некоторым владельцам удалось всякими правдами и неправдами вывезти ценные картины известных русских и иностранных мастеров из Москвы и Петрограда.

– Харьков сейчас нечто вроде гигантской ярмарки произведений искусства, – сказал Санаев. – В пассаже Пащенко-Тряпкина, в торговых рядах между Монастырскими воротами и Купеческим спуском вы можете приобрести все, что пожелаете, начиная от старинного фарфора и кончая Репиным, Левитаном и Врубелем. И как ни странно, но предложение превышает спрос, хотя скупщики прекрасно понимают, что купленное за полцены в России можно впоследствии сбыть за полную стоимость во Франции, Швеции, Англии или Америке. Правда, иноземные ценители живописи далеко, а Красная Армия близко, да и пароходы по Черному морю курсируют не по расписанию… Если бриллианты можно спрятать в каблуке сапога, то картины там не поместятся. Так что реставратор без дела сидеть не будет. Работа ему найдется. Потому-то я и предлагаю вам присоединиться к нашей группе, если вас, разумеется, не устраивает дальнейшее пребывание между огурцами и арбузами.