Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета) - Ильяс Эфендиев

Несколько раз мама просила отца достать коней и ночью переправить нас через Аракс. Но папа не хотел бросать новый, недостроенный дом и не соглашался. "Уйдут красные, вернемся, - говорила мама. - Недолго им править, без царя страны не бывает". Но папа отвечал ей, что царя взять теперь негде, потому что большевики расстреляли и царя, и всю царскую семью.

Отец увлеченно занимался садом при новом доме. Семена и саженцы он привез из разных мест еще раньше и теперь сам выращивал все деревца, цветы, кустарники - благо, времени у него хватало. Крестьянское начало было развито в папе не меньше, чем способности, коммерсанта, и потому, не видя в сыне ни желания возиться в саду, ни склонности к коммерции, он был уверен, что ничего путного из меня не получится.

Мама, более равнодушная к "земным делам", была в отношении меня не столь мрачно настроена, и это была еще одна ниточка, незримо связывающая меня с ней, делающая маму самым дорогим для меня существом.

Новая власть вошла в силу, и части Одиннадцатой армии ушли из города. Ушел и батальон, стоявший в нашем доме.

Жить нам было не на что, да и продуктов в городе становилось все меньше. Мама готовила только раз в день, стараясь сделать что-нибудь подешевле. Когда она болела, стряпать обед приходила ее дальняя родственница тетя Набат, горбатая женщина лет пятидесяти.

Готовила она необыкновенно вкусно (а может, любая еда в то время казалась нам вкусной?), а главное, она была на редкость веселая и приветливая. Глядя на веселую, ловкую горбунью, никогда ни на что не жаловавшуюся, я подумывал иногда - пусть мама была бы горбунья, только бы никогда не болело и была бы веселая, как тетя Набат. Такая хорошая женщина! Ну вот за что, за какие такие грехи, аллах сделал ее горбатой?

... Прошло несколько недель, и папа, продав кое-что из маминых золотых украшений, купил себе скакуна и английское седло. А потом как-то вечером я увидел, как он тайком принес в дом пятизарядку и два патронташа с патронами.

Через несколько дней после этого ночью папа натянул сапоги, пристегнул патронташи и оседлал скакуна. "Оставляю вас на милость всевышнего!" сказал он и уехал.

Я стал спрашивать у мамы, куда это он. Мама коротко ответила: у отца дела в другом городе. Но утром я, притворившись спящим, подслушал ее разговор с бабушкой. Оказывается, отец с четырьмя сообщниками отправился в Тебриз покупать краденый товар.

- Может, Байрама встретит... - сказала бабушка Фатьма и вздохнула.

- Не думаю... - ответила мама. - Они поедут, где людей поменьше.

Папа вернулся через несколько дней, опять же ночью. Снял с коня войлочный хурджин, принес на веранду.

- Вот, - сказал он, - детишкам...

- А как с товаром? - обеспокоенно спросила мама.

- Привезли кое-что. У Адиль-бека сложили.

Адиль-бек был папин приятель, низенький, очень толстый мужчина. Когда, приходя к нам, он усаживался на диване, скрестив под собой ноги, я каждый раз дивился, как это они у него складываются, такие короткие и толстые?...

Отец с компаньоном привез из Тебриза ткани и еще кой-какие товары. Все это они продали и снова отправились в Тебриз.

Стояла весна. Аракс широко разлился, и переплывали его на плотах. Скрепив десяток бревен, к ним привязывали несколько надутых воздухом бурдюков и садились на плот. Лошади переправлялись вплавь. Это была опасная переправа. К тому же в любой момент могли появиться бандиты, бродившие в округе большими отрядами. Но отцовские начинания завершились благополучно, и наши дела несколько, поправились. Меня это радовало, я успел уже ощутить, что такое бедность, и она мне была не очень-то по вкусу.

... В город приехал председатель уездного исполкома. Говорили, что он старый революционер, что с ним считаются в Баку. И еще говорили, что он хороший человек - за несколько дней успел завоевать доверие и уважение горожан.

Отец пришел с базара взволнованный, с сияющими глазами...

- Меня вызывали. Председатель уездного исполкома.

- Зачем? - обеспокоенно спросила мама.

- Спрашивали про Байрам-бека. Почему, говорят, твой тесть сбежал в Иран? Я ответил - боялся, что схватят, вот и ушел. А он мне... Ты, говорит, передай ему от моего имени, чтоб не боялся. Пусть возвратится.

- А ты что?

- Сказал, у меня нет возможности передать.

Мама достала папиросу.

- Мы отцу скажем, приезжай, а он возьмет да и расстреляет старика! Как бы не так!

- Знаешь... - задумчиво произнес папа, - он сказал еще одну странную вещь... Сказал, передай Байрам-беку, что мы с ним знакомы. Пусть ничего не боится.

- А ты и поверил! - Мама горько усмехнулась. - Он же из Гянджи, откуда ему знать отца? Обманывает, заманить хочет!

- Да как-то не похож он на обманщика... Хорошее впечатление производит.

- Впечатление! - мама сердито фыркнула. - Поставит твоего тестя к стенке - будет впечатление!...

Отец не ответил. Я видел, что он молчит лишь потому, что не хочет вступать с мамой в спор, что он поверил этому человеку.

... Мама что-то шила на машинке. Мы с сестренкой играли на веранде. Вдруг во двор въезжает человек в бурке, в серебристой папахе, на высоком коне.

- Дедушка приехал! Дедушка Байрам приехал!... - завопил я, бросаясь во двор.

На мои вопли выбежала из комнаты мама. Дедушка Байрам спешился, привязал коня к дереву и поднялся на веранду. Скинул бурку на табурет и сел на подставленный мамой стул.

- Что, решил объявиться? - встревоженно и как-то смущенно спросила мама. Маме были свойственны властные интонации, в голосе ее чувствовалась уверенность, и меня всегда удивляло, что с дедушкой она говорила совсем иначе.

- Председатель специально человека прислал... Обещает неприкосновенность...

- И ты поверил ему? - возмутилась мама.

- Как тебе сказать... - Дедушка достал серебряную табакерку и стал свертывать цигарку. - Там ведь тоже не сладко. Гачаком живешь. От шахских сатрапов спасаться надо. До чего ж подлы!...

- Ну и на этих нельзя надеяться! - мамин голос прозвучал твердо.

- Ну, обратно уйду... Так просто в руки не дамся.

Мама накормила дедушку. Он встал, накинул бурку и, уже уходя, сказал:

- Ты обо мне не беспокойся. У меня руки чистые. Ни одному честному человеку я зла не причинил. Увижу, что заманили в ловушку, не поздоровится председателю!

Он не спеша спустился во двор, сел на коня и уехал.

Мама сидела на веранде, смотрела ему вслед и курила одну папиросу за другой. Когда пришел папа, она все рассказала ему.

Не знаю, сколько прошло времени, когда за воротами вновь послышался топот коня, все выбежали на веранду. Дедушка Байрам поднялся на веранду, бодрый, веселый, глаза сверкают...

- Слава богу! - папа облегченно вздохнул. - Цел и невредим!

- Да-а... - протянул дедушка, снимая бурку. - Вот уж поистине неисповедимы пути господин...

- А что такое? - спросила мама, все еще не веря своим глазам.

- Привязал я коня, иду наверх, слово себе дал: замечу ловушку, стреляю! А председатель увидел меня, встает из-за стола, улыбается... "Что, бек, не признали?" - "Нет" - А вот я не забыл нашу встречу. В ущелье Шипарты. Вы вырвали меня тогда у гачаков. Теперь бы уж и косточки давно сгнили..."

- Значит, правильная та пословица: "Добро не пропадает!" взволнованно сказал папа. - А потом?

- А потом сообщил мне, что меня назначают начальником уездного отделения милиции. Я сперва стал отказываться: беспартийный я и скрывался от них. Ничего, говорит, вам мы доверяем. Сейчас главная задача - покончить с бандитизмом. Тут ваш авторитет, популярность ваша незаменимы.

Я ликовал больше всех. Новых милиционеров я уже видел. И мой дедушка будет начальником над всеми ними!...

ШКОЛА И Я

Пятнадцатого сентября дедушка отвел меня в школу; она находилась в большом полутораэтажном здании под красной железной крышей.

Там, в школе, я окончательно убедился, что обречен на постоянную и вроде бы беспричинную грусть: среди веселой мальчишеской возни, в шумной толпе школьников мне было как-то особенно одиноко. Ребята носились по коридору, влетали в классы, спорили, шумели, боролись друг с другом, прыгали с парт, а я стоял, подпирая стенку, и молча наблюдал за ними. Мне казалось, что все эти ребята давно знакомы между собой, что они чуть ли не родственники, а я чужой. Мальчишки не обращали на меня никакого внимания, никто даже и не смотрел в мою сторону.

Мирза Джамал - первый учитель в моей жизни - был человеком средних лет, с коротко подстриженной бородой, одетый почти как молла. Нам всем он велел снять шапки, но сам вел урок в папахе.

Дней десять спустя после начала занятий я пришел в школу чуть не со слезами на глазах - маме опять было очень плохо. Я слушал веселый гомон ребят и думал: как они могут?...

Прозвенел звонок, мы вошли в класс.

С важным видом вошел учитель Мирза Джамал.

- Встать! - сказал он.

Мы встали.

- Сесть! - Мы сели.

- Сейчас будем разучивать песню!

Ребята оживленно задвигались за партами, и учитель Мирза Джамал тонким голосом начал петь. Потом к нему присоединились ребята. Я даже и не пытался петь - пылающее в жару мамино лицо стояло перед моими глазами...