Константиновский равелин - Виталий Шевченко

ливалн сухой быстрый треск немецких автоматов. Пули градом стучали в ворота, и те, которым удавалось пробить железный лист, певуче, на излете, прорезали двор равелина. А над всем этим продолжали кружить пикировщики, терзай слух воем.

Евсеев с пистолетом в руке, красный, озлобленный, энергично жестикулируя, кричал, перекрывая грохот боя:

— Остроглазой! Своих на крышу! Дай оттуда гранатами!

— Юрезанский! С тремя пулеметами — на северное крыло! Режь фланговым! Да к крыше, к крыше жмитесь! Понапрасну нс гибнуть!

Рядом с ним оказался Калинин. Евсеев тронул его за плечо, злобно проговорил:

- Видал, как надули, сволочи?! Хитрость на хитрость! Му, ничего! Еще посоревнуемся!

Весь возбужденный грохотом близкого боя и желанием немедленно действовать, он хлопнул Калинина по плечу и легким пружинистым шагом взбежал на крышу, туда, где подползали к краю с гранатами в руках бонны Остро-глазова. Переложив пистолет в другую руку и вытерев о штаны потную ладонь, он вновь крепко сжал вороненый ТТ и стал вместе со всеми ползти к краю. Он знал, что этого не следовало бы делать, но огромное желание самому бить врага властно толкало его вперед. Нескольких бойцов, уже достигших края крыши п неосторожно высунувшихся, в момент скосили пули немецких автоматчиков.

— Стой! — прокричал Евсеев. — Дальше не лезьте! Бросать гранаты отсюда!

Десятки черных комочков взлетели над головами и разом упали вниз. И тотчас же ахнул плотный, уверенный взрыв, заглушая вопли и стоны вновь обманувшихся немцев.

11 сразу — ликующий крик, тут, на крыше равелина, и чей-то резкий, из глубины души голос:

— Что-о, ra-a-a-ды-ы! Бе-ей их! Давн-и-и-и!

После второго гранатного залпа многие подползли к самому краю крыши и с ожесточением строчили из автоматов вслед откатывающемуся враг}'. Лежал на краю, с пистолетом в руке, и Евсеев. Уже двух немцев уложил он меткими выстрелами и целился в третьего, как вдруг, точно ветром, сдуло с его головы фуражку. Он инстинк-

тнвко схватился за голову и почувствовал что-то липкое на пальцах. Быстро поднеся руку к глазам, он увидел, что палыш и ладонь окрашены кровью. Недоумевая (он не чувствовал боли), Евсеев еше раз попробовал голову: сомнения не было — из нес сочилась кровь, быстрые струнки набегали на глаза и губы. Лежащий невдалеке Зпмский испуганно расширил глаза, взволнованно про-, кричал:

— Вы ранены, товарищ капитан третьего ранга!

Да. Он теперь и сам понял, что ранен и рапа, очевн-| дао, пустяковая, но вот придется идти в лазарет. Досадуя на самого себя, Евсеев приказал Остроглазову:

— Как только отгонишь их окончательно— всем сразу же вниз! Этого случая они не упустят! — Он кивнул на кружащие самолеты. — Смотри не прозевай! Я пойду перевяжусь.

Остроглазое не успел ответить. Смахивая с липа ладонью кровь, Евсеев сбежал вниз, широким шагом пересек двор, нырнул под арку и почти побежал по прохладному коридору. Он давно не бывал в лазарете и, пожалуй бы, не сразу нашел его, если бы не приглушенные стоны раненых, доносящиеся оттуда. Когда он распахнул дверь, в нос ударил нелюбимый с детства резкий запах лекарств. Повернувшаяся на шум Лариса на секунду смешалась, увидев окровавленного Евсеева, затем суетливо бросилась к нему:

— Вы ранены?! Садитесь скорее! — (она подвинула стул) — Опустите руку, я посмотрю.

И пока она смотрела рану, аккуратно и нежно промокая тампоном кровь, Евсеев смущенно бормотал:

— Да... вот так... Некстати получилось... Захотелось самому... Ну, что там? Пустяковина?

— Да, кость цела! — обрадованно сообщила Лариса. По кожу здорово содрало! Сейчас я вас перебинтую, а потом придется немного полежать!

— Нет, Ланская! — жестко отрезал Евсеев. — Это невозможно! Перевяжите потуже, а там уж как-нибудь!

— Хорошо! — понимающе согласилась Лариса. — Я постараюсь. Но если станет хуже, вы обязательно приходите!

Тонкие н быстрые пальцы Ларисы умело делали свое дело, н наложенная повязка казалась хорошо пригнанной, удобной шапкой. Правда, рана слегка щемила и в висках

стояла тупая боль, но ничто теперь не мешало дышать и смотреть, и можно было снова вернуться на командный

пункт.

Евсеев встал, крепко пожал Ларисе руку и только теперь осмотрелся. Переполнив лазарет, на кроватях, носилках и просто на полу лежали раненые: одни молча, будто покорившись судьбе, другие — мечась и стеная, третьи — выкрикивая r бреду бессвязные фразы. Многие просили-пить, но и здесь выдача воды была строго ограничена, н Лариса, сама от этого страдая, умоляла их еще немного потерпеть.

11од. спирт, бинты — все было на исходе. В работу пошли простыни, которые рвали на ленты и накладывали на плохо обработанные раны.

Маленький, неприспособленный лазарет задыхался от перенапряжения, по продолжал делать свое трудное дело.

Евсеев, закусив от досады губу, медленно прошелся по рядам, всматриваясь в лица бойцов. Те, кто был в сознании, узнавали его и старались улыбнуться измученной улыбкой. Только один, приподнявшись на локтях, решился задать мучивший всех вопрос:

— Товарищ командир... Ну, как там... дела?

И по топу этого вопроса Евсеев понял, что всех здесь гнетет мысль о возможности сдачи равелина и о дальнейшей их судьбе. Выбитые из строя, потерявшие способность держать в руках оружие, они сейчас целиком зависели от тех. кто еще остался у бойниц, и это непривычное чувство зависимости от другого и нервировало их, и подтачивало слишком уж много испытавшую волю.

Евсеев присел на краешек койки, взял раненого руку, стал говорить громко, чтобы слышали остальные:

— Дела идут хорошо. (Лицо его вдруг стало напряженным. прислушиваясь, он уловил, что прекратилась автоматная перестрелка.) Сегодня всех раненых эвакуируем на Большую землю! (Доносящийся рев самолетов стал нарастать, как набирающая скорость сирена.) Всех до одного!

Ахнули разрывы сокрушительных бомб, задрожали своды, жалобно зазвенели склянки с лекарствами, раненые тревожно приподнялись над конками.

— Спокойно, товарищи! — твердым голосом сказал, вставая, Евсеев. — Очередной налет — и только! Где здесь у вас телефон? — обратился он к Ларисе.

Ланская подбежала к одной из тумбочек, схватила с аппарата трубку, протянула Евсееву.

— Остроглазое! Остроглазой! — стал поспешно взывать капитан 3 ранга, то и дело дуя в микрофон. Но трубка была мертва. Тщетно пытался услышать Евсеев тот привычный фон, который похож на шум морских раковин, когда их прикладывают к уху. Связь была перебита...

— Так! — сказал он, постукивая трубкой по ладони и думая только об одном: успел ли Остроглазов вовремя увести людей с крыши?

Однако делать было нечего. Приходилось терпеливо ждать конца бомбежки. Евсеев положил трубку, сел па единственный табурет, взял подвернувшиеся под руку песочные часы, машинально перевернул их.

Тоненькая струйка песчинок стала неслышно перетекать из одного сосуда в другой. Все еще не думая ни с чем, он с интересом следил, как росла, на глазах распухала коническая горка песку. Л когда из верхнего сосуда упала последняя песчинка, забывшийся Евсеев, вдруг встрепенувшись, понял, что бомбы больше не рвутся. Он все еще прислушивался к тому, что было там. за стенами, когда здесь, в комнате, Лариса внятно сказала:

— Пятнадцать минут!

— Что? — машинально спросил Евсеев.

— Пятнадцатиминутные часы, — показала Лариса на колбочки.— Пятнадцать минут прошло!

I !о он уже не слушал. Быстро, почти бегом, выскочил в коридор, сбежал но ступеням во двор, мгновенно стал шарить глазами по крыше. Там. на выщербленной взрывами поверхности не было ни живых, ни мертвых. Значит, Остроглазов вовремя успел убрать из-под бомбежки людей! Словно камень упал с груди Евсеева. На душе стало легко и спокойно, будто он вдруг забыл про все тс испытания, которые еще поджидали его впереди. Быстрым, упругим шагом направился он на командный пункт, и почти тотчас же загрохотали разрывы снарядов. Снова начинался артиллерийский обстрел.

Теперь уже в равелине не знали передышки. Бомбежки, артобстрелы, атаки за атакой и снова бомбежки - -все следовало сплошной волной, друг за другом, и некогда было уходить в подвалы. Ни на секунду не прекращался

грохот, не оседала взметенная взрывами пыль, нс успевал рассеиваться черный дым разрывов — равелин потонул в грохоте и мраке.

Все труднее становилось управлять боем с командного пункта, н каждый командир сектора получил от Евсеева приказ самостоятельно отстаивать свой участок обороны.

Уже несколько суток продолжался немецкий штурм севастопольских позиции. С рассветом стаи самолетов сыпали тысячи бомб на наш передний край, превращая окопы в земляную кашу. Не переставая ревели осатаневшие глотки немецких орудий, тяжелые осадные мортиры били двухметровыми снарядами по башенной броне береговых батарей. Это было превосходство, небывалое в истории воин превосходство на земле и в воздухе. Смелость человека уже ничего не могла сделать — его просто уничтожали, неслаюшегося, гневного, не сделавшего ни шагу к отступлению, уничтожали лавиной металла и огня.