Графиня Салисбюри - Александр Дюма

Гильом почувствовал тяжесть ослабевающей графини на руке своей, отвернулся в сторону; потому что под железным его вооружением дрожь пробежала по его телу, и ему казалось, что рука его горит: колени Алиссы подгибались и она готова была упасть; Гильом поддержал ее.

— Ах! — сказала Алисса, проведя рукою по лбу, — что за ужасная вещь поле битвы! — днем еще ничего. Вы видели, какое я имела присутствие духа, как была храбра, но все люди, которые пали в сражении во время битвы, все эти крики, которые я слышала, не тронули меня так сильно, как смерть несчастного, искавшего, может быть, труп отца, сына или друга, чтобы отдать ему последний святой долг погребения, и этот стон, вырвавшийся у него в минуту смерти. Мне кажется, что и теперь еще доходят до меня его разрывающие сердце вопли!

— Может быть, графиня, — отвечал Гильом, — многие из этих несчастных, которые лежат на окровавленном смертном ложе, не испустили еще последнего дыхания и томятся в предсмертных муках. Но это воины, они так и должны кончить жизнь свою.

— Но воину умереть в пылу битвы и шума, в глазах товарищей и начальников, при звуке инструментов, возвещающих победу, это еще ничего; но умереть продолжи тельною мучительною смертью, далеко от всех близких сердцу, далеко от тех, кто их любит, в такую темную ночь, умереть на чужой, смоченной их кровью, земле… О! Это смерть отцеубийцы, еретика или осужденного!.. И когда я думаю, что есть еще на свете муки ужаснее этих, то мне простительно потерять присутствие духа, дрожать, ужасаться.

— Что вы хотите этим сказать? — вскричал Гильом со страхом.

— Разве вы не слыхали, как жестоко неприятели поступили со всеми жителями Дурама? Они их всех растерзали, как кровожадные волки, спустившиеся с гор из лесов Шотландии, не пощадив никого, ни стариков, ни детей, ни женщин и из этих последних, хотя некоторых и оставили в живых, но только для того, чтобы предать их такому поруганию, которое ужаснее самой смерти.

— Но вы, я надеюсь, не боитесь за себя, — клянусь, когда всех нас перебьют до одного, то только через труп мой достигнут вас.

— Знаю, Гильом, знаю, — отвечала спокойно Алисса — но после… Замок все же будет взят; и в последнюю минуту крайности, может быть, у меня не достанет твердости самой себя лишить жизни, потому что я женщина, и следственно рука и сердце мое ослабеют перед смертью!

— О, тогда! — вскричал Гильом, — я… Ах! несчастный, какая ужасная мысль пришла мне в голову! Что было я сказал!

— Благодарю, Гильом, — сказала Алисса, подавая руку молодому рыцарю, — вы угадали мысль мою; муж мой, вручив меня вашей защите, заботился о моей чести, вероятно, столько же, как и о жизни; и поэтому, ежели вы не в состоянии будете отдать меня живой и не обесчещенной, какой от него приняли, то, по крайней мере, отдайте мертвую и чистую, и тогда он скажет, что вы ежели не в точности, то честно и мужественно выполнили обязанности, и за живую или мертвую он будет благода рить вас, а может и благословлять память вашу; но это, Гильом, в самой последней крайности; посмотрим, может, еще есть средство к спасению.

— Какое? — спросил поспешно молодой человек, когда графиня едва успела окончить слова свои.

— Говорят, король в Бервике и собирает армию; Бервик от Варка недалеко.

— Вы хотите, графиня, просить помощи Эдуарда? — спросил побледнев Гильом.

— Я уверена, что он в ней мне не откажет, — отвечала графиня.

— О Боже мой! Я в этом не сомневаюсь, — сказал поспешно Гильом. — И вы, графиня, расположены принять его в вашем замке?..

— Почему же нет? Он наш государь, монарх. Муж мой присягал ему в верности. И ежели он исполнит мою просьбу, поспешит ко мне на помощь и спасет мне жизнь, а может, и больше, нежели чем жизнь, то, конечно, он будет иметь право на мою признательность!

— Да, да, и на любовь вашу, — сказал тихо, ударив себя рукою по лбу Гильом…

— Господин рыцарь! — сказала с холодной важностью графиня.

— Ах! простите» простите! — вскричал молодой человек, — вы не знаете, графиня, потому что добродетель набрасывает на все покров невинности. Но ежели бы вы подобно мне следили за его взорами, устремляемыми на вас, замечали голос его, когда он говорит с вами; видели, как он краснел и бледнел, беспрестанно приближаясь к вам, если бы проснулись в ту ночь, когда я охранял вас, о, тогда вы не сомневались бы, что этот человек вас любит. И этот человек король…

— Что мне до этого, — сказала Алисса, — что безумная любовь, которую я имела несчастье внушить, закралась в сердце человека, который выше или ниже меня?.. Я так искренне люблю и уважаю моего мужа, и поэтому уверена, что никакое обольщение не заставит меня изменить ему, нарушить клятву в верности, данной перед алтарем Господа Бога, и как ни привлекательна красота моя, но я надеюсь, что она не может вселить такой страсти, которая принудила бы того, кем она овладела, прибегнуть к насилию. Поэтому, Гильом, ежели вы не имеете ничего больше возразить на мое предложение, то я его исполню, и прошу вас узнать, нет ли между жителями замка человека храброго и мне преданного до такой степени, чтобы решился пробраться сквозь шотландский лагерь и доставить просьбу мою королю Англии.

— Я знаю, графиня, одного, который готов умереть по одному вашему слову, и почтет это счастьем, — отвечал грустно Гильом. — Возвратитесь к ожидающим вас в совете рыцарям. Напишите письмо, и через четверть часа посланный будет готов.

Графиня пожала руку Гильому, в знак признательности, и удалилась так же тихо, как и приблизилась. Гильом проводил ее взором до тех пор, пока она как тень исчезла на повороте лестницы. Тогда, обратившись к оруженосцу, j в верности и неусыпной бдительности которого был вполне уверен, поставил на свое место и, надев на него свой шлем, вздохнув, медленно удалился.

Графиня, возвратясь в зал, где ожидали ее рыцари, с помощью их советов написала королю письмо. И лишь только она успела его запечатать, как явился Гильом Монтегю. В это короткое время он успел переменить костюм свой; и вместо тяжелого воинственного одеяния одел полосатый черного и голубого цвета полукафтан, какой носили стрелки, и такое же исподнее платье, легкие полусапожки и бархатный берет; оружие его заключалось в коротком мече в виде охотничьего ножа, лука, согнутого из тутового дерева, и колчана, наполненного стрелами. Он подошел к графине и поклонился ей. — Готово ли письмо, графиня? — спросил он. — Что это значит? — вскричали рыцари, — неужели вы сами хотите исполнить это поручение?

— Доверие мое в храбрость и верность вашу неограниченно, почему я и поручаю вам защиту замка. Что же касается меня, то в честь любви и преданности моей к царице моего сердца и вам, мне вздумалось испытать счастье, подвергая опасности жизнь мою в исполнении этого поручения, потому что я предчувствую, что оно исполнится к чести моей и вашей, и что я проведу сюда короля Эдуарда прежде, нежели вы вступите в переговоры с неприятелем.

Это предложение и решимость молодого человека восхитила всех рыцарей. Графиня вручила ему письмо, которое он, преклонив колено, принял, и сказала ему:

— Я буду молиться за вас.

— Как желал бы я умереть во время молитвы вашей, — сказал Гильом, — тогда бы душа моя полетела прямо на небо.

Часы начали бить на башне замка и снова послышались крики часовых на стенах.

— Полночь! — сказал Гильом, сосчитав со вниманием удары часового колокола, — надо спешить, не теряя ни минуты. — И выбежал из комнаты.

Глава XVII

Гильом велел отворить себе потаенную дверь замка и, не взяв с собою ни одного из своих оруженосцев, ни из слуг, пустился один через поле сражения, которое и прошел безо всякого препятствия. Ночь была темна, дождлива, следственно благоприятна исполнению его предприятия, так что он, никем не примеченный, достиг самых окопов; а так как проливной дождь принудил шотландцев укрыться в шатры, то он, перебравшись через окопы, очутился в неприятельском лагере; не зная, в состоянии ли будет выйти так же из него, как вошел, и, не вдаваясь в середину лагеря, пошел налево, где должна была быть Тведь, рассуждая основательно, что в случае, ежели бы его заметили, то разлившаяся река даст ему хотя шанс на спасение. И точно: шагах в ста от того места, где вошел в неприятельский лагерь, он был уже на берегу реки; и пошел по нему с большой осторожностью; минут десять шел он, не встречая никого подозрительного; но вдруг послышался шорох; он в ту же минуту остановился с вниманием человека, которого жизнь зависит от верности его слуха. В самом деле, небольшой отряд верховых воинов приближался, следуя навстречу к нему по берегу реки. Броситься направо, в лагерь, — значило бы подвергнуть себя неминуемой опасности; поэтому он опустился в густую траву, которая росла по самому берегу, и, ухватившись за древесные корни, прилег над самою водою; шум текущей воды на минуту заглушил шум приближающихся людей, и ему начинало казаться, что он ошибся, но скоро ржание лошади доказало справедливость его опасений; несколько минут спустя, он явственно услышал голоса людей, слова которых долетали до него. Гильом попробовал, удобно ли можно было обнажить его меч; потом взглянул на воду и увидел, что достаточно только отпустить корень, за который он держался, чтобы упасть в воду. Убедившись в защите отступления, в случае необходимости, он обратил все внимание к приближающемуся шуму.