Легенды темного тысячелетия - Стив Паркер

— Эта вырожденка ничего не знает о крови, — прошипела Мэвех Потаенной Радости, провидица дома Юфран. Сама не более чем ученица, прошедшая ритуал Туирианн каких-то двенадцать лет назад, она все же была более чем втрое старше малышки Эла. Молодое личико Мэвех скривилось в свирепой гримасе, натянувшей сложную паутину покрывавших его шрамов. Однако в глубине ее глаз лихорадочным блеском сверкала усмешка. — Она не знает того, на что смотрит, а потому ничего и не видит.

Остальные придворные зашептались. Одни соглашались с Мэвех, другие же пребывали в смятении: они не раз слышали предсказания Эла и понимали, что к ним следует относиться со всей серьезностью. Она вовсе не была простым ребенком, видящим во сне кошмары или грезящим наяву. Отношения двух юных провидиц отличались напряженностью и даже враждебностью, хотя никто толком не понимал причин этого.

— Так что вы все-таки видите, юная Эла из дома Ашбель? — Глубокий голос Уиснеха Анионского, расположившегося в стоящем посреди разгромленного тронного зала кресле, звучал спокойно. Но, хотя интонации и были нарочито мягкими и почти убаюкивающими, в них проскальзывали усталость и скептицизм. Лорд был одним из старейших среди присутствующих эльдар и участвовал в собраниях со времен, предшествовавших Войне Великих Домов. Он одним из первых среди высших эльдар Кэлора разглядел пошлую душу Идена Тэрту и представителей его воинского дома, когда тех еще только удостоили почетного места в этом священном собрании. Он стал свидетелем того, как утонченную, великую культуру династии Ривалин разжижали и оскверняли безмозглые выходцы примитивных домов, прибывших из-за Предела Стикслин. Тянулись века перемен, и Анион научился с сомнением относиться ко всему новому и молодому, но даже он видел необычную силу, скрытую в сознании находившегося перед ним ребенка.

Маленькая Эла, стоявшая в самом центре Круга Совета и окруженная со всех сторон сидящими в поломанных фамильных креслах представителями знати Кэлора, только покачала головой. Губы ее слегка скривились, словно от неожиданного приступа головной боли.

— Вы вовсе не желаете услышать о моих видениях. Вам хочется, чтобы я молчала.

— Быть может, маленькая морна, ты опасаешься того, что кто-то из этого собрания желает тебе зла? Ты это ощутила? — Сам провидец подался вперед на своем троне, опираясь на узловатый, кривой посох. Он повернул к юной протеже скрытое под капюшоном лицо и ободряюще улыбнулся, словно обещая защиту.

— Она напугана, Эгеарн Ривалинский, и вряд ли хотя бы осознает, что все мы здесь желаем лишь помочь ей обрести душевный покой и мечтаем о безмятежном будущем, где не будет места подобному безумию, — прошипела Мэвех, и провидцу показалось, будто сейчас он увидит, как меж ее зубов скользнет тонкий, раздвоенный язык.

Эла вновь обвела собравшихся взглядом, и по коже ее, словно от ледяного сквозняка, побежали мурашки. Она не позволила себе остановиться и всматривалась поочередно в глаза каждому, кто присутствовал на собрании: Мэвех, Уиснеху, Брикрю Слоэнскому, Келиддону Озианскому и самому Эгеарну — покровительствующему ей карадоку. На какое-то мгновение ей показалось, будто они сжимают свой строй вокруг нее, образуя кольцо силы и беря ее в плен. Они словно пытались проникнуть в самые потаенные ее мысли, издеваясь и смеясь над ее словами.

Девочка моргнула и огляделась снова — все эльдары занимали положенные им места, а на их непривычно грязных лицах замерло вопросительное выражение: они не могли постичь причин столь странного поведения юной провидицы.

— Я вижу реки крови, обрушивающейся водопадами со стен великих храмов. Вижу и памятники Великому Врагу, возносящиеся к затянутым багровыми тучами небесам. Колдун мон'ки зовет на помощь демонические орды, при взгляде на которые моя душа исполняется страха. Я вижу… — голос девочки стал едва слышен, словно она пыталась подобрать слова для обозначения чего-то жуткого, наименования которому не знала, — вижу конец дней. Это Падение.

— Оглядись! — взорвалась Мэвех, вскочила с поломанного кресла и драматично всплеснула руками. — Это ли не конец дней? Двор Ривалин лежит в руинах, сотни эльдар Кэлора валяются в лужах собственной крови под грудами обломков, пронзенные мечами своих же сородичей, став жертвами лживых клятв. И это… это дитя… как может она говорить о будущем, если не способна распознать в нем эхо настоящего; она слишком юна, чтобы понять разницу. В ее речах мы слышим только страх, не мудрость. Нет смысла тратить время и скудные ресурсы на проверку детских сказочек. Есть куда более насущные дела.

Закончив свое выступление, юфранская провидица прожгла Эла пламенеющим взором, словно девочка стояла сейчас перед судом. Глаза Мэвех мерцали потаенным огнем скрываемых эмоций, но оставались окнами души… и Эла чуть отступила назад, когда всмотрелась в их глубины. Она отодвинулась, стараясь увеличить расстояние между собой и соперницей, и натолкнулась спиной на кого-то, вставшего позади.

— Успокойся, моя маленькая морна, дитя мое. Давай уйдем уже отсюда — нам незачем смотреть на то, что будет дальше.

Эла оглянулась через плечо и увидела Эгеарна. Он стоял, согнувшись, и капюшон почти полностью скрывал черты его лица даже на столь близком расстоянии. Одной рукой он все так же устало опирался на узловатый посох, вторую же ласково положил на плечо Эла. Девочке на мгновение показалось, будто в тени плаща сверкнули отполированные зубы провидца, а по нижней губе старика скатилась струйка густой крови. Вырываясь, Эла инстинктивно отдернула руку.

В просторных помещениях величественной базилики Экстаза Тирайн звучали тысячи голосов, сливающихся в общий восторженный гул. Мерный, отражающийся эхом от стен речитатив звенел среди массивных колонн и изваяний, заставляя огромное здание содрогаться, словно живое.

Базилика эта являла собой подлинное сокровище Тирайн; она вздымалась к небесам на вершине Тиринитобии — самой высокой из гор, расположенных в обитаемых землях. Возвели храм в соответствии с величественными стандартами высокой готической архитектуры: длинные, разделенные на три прохода оси тянулись вдоль сводчатого нефа от основных ворот к алтарю, покоящемуся у стены великолепной апсиды. Внутри хватало места, чтобы разместить тридцать тысяч верующих, и храм всегда был полон: и от рассвета до заката, и от заката до рассвета. Непрестанный поток прихожан вливался в главные врата, вытесняя ранее пришедших через боковые. К алтарю сходились пересекающиеся трансепты, и в точке их схождения вспучивался пузырь высокого, потрясающего воображение свода. Выполненный из окрашенного в алый цвет стекла Кровавый Купол придавал рубиновый оттенок и залу, и алтарю… как поговаривали, именно такого цвета и была кровь самого Императора. Если же подняться над храмом, то можно было увидеть, как к величественному строению стекаются миллионные армии пилигримов, чьи челноки приземлялись на многочисленных космодромах в ближайших долинах. Трансепты храма вместо того, чтобы под привычными углами сходиться к главной оси, образовывали два могучих крыла, придавая базилике, если смотреть сверху, схожесть с имперской аквилой.

— Из пожарищ предательства, через кровопролитие отмщения несем мы слова правды вашим позабытым и отверженным сердцам. — Глубокий, раскатистый голос оратора гремел под сводами, отражаясь от массивных каменных колонн и проносясь над десятками тысяч голов, обращенных к проповеднику. — Ибо я — Хранитель Веры, первый сын великого иконоборца — носителя подлинного слова и возлюбленного чада богов.

Продолжая говорить, закованный в темные доспехи великан обрушил тяжелые кулаки на края купели, и собравшуюся паству осыпало каменными осколками. На поясе проповедника все так же безмятежно покоился меч с резной рукоятью. Люди взирали на гиганта с благоговением и восторженным смущением, впитывая каждое его слово, подобно изнывающим от жажды, истощенным переходом через пустыню путникам, дорвавшимся до воды. Тысячи лет ждали они прихода Императора, и когда уже казалось, что надежды их были самым подлым образом обмануты, с небес в потоках пламени спустился сей величественный воитель. Он поведал, что их обряды прекрасны и чисты, но обращены совсем не к тому, к кому следует: они поклонялись фальшивому Императору, плевавшему на все молитвы, призывавшему их к служению и подчинению, но не дававшему ничего взамен. Лживый идол не мог устоять против спустившегося на землю голоса истины — голоса иконоборчества и подлинных знаний… Хранителя Веры.

Когда паства в первый раз собралась в базилике, таинственный божественный воин взбежал к алтарю, сжимая в руках гигантскую аквилу — задача непосильная и для двух десятков мужчин с Тирайн. Разразившись демонстративным ревом, он перевернул герб вверх ногами и вонзил в плиту оскверненного и разбитого алтаря, ставшего символом отрицания всего того, что олицетворял прежде; именно тогда и зажглись огни революции, охватившей всю Тирайн.