Все еще здесь - Линда Грант

— Расскажи о себе, — говорит он, оборачиваясь ко мне. — Откуда в тебе столько смелости?

— Я выросла в городе, где трусы не выживают. И отец с детства учил меня ничего не бояться.

Мы сидим на песчаном валу, высоко над кромкой воды. Стоит пошевельнуться — и песок под нами съезжает вниз. Ветер усиливается, по небу быстро бегут бурые тучи.

— Объясни мне еще кое-что. Вине Тобин говорил, что ты чертовски много знаешь об убийствах. Почему?

— Потому что в свое время их изучала. Точнее, пыталась понять, как могут одни люди лишать жизни других. По образованию я социолог. В середине семидесятых защитила в Лондонской экономической школе диссертацию по криминологии. Как раз в то время в академическую науку вошел феминизм, и женщины-убийцы привлекли внимание криминологов. Считалось, что женщина-убийца — почти всегда жертва угнетения и насилия. Не бывает женщин-маньяков, стреляющих по невинным людям. Они всегда защищают себя или детей, а жестокосердные судьи этого просто не понимают. Для большинства это верно, но остается вопрос, что же делать с исключениями, с Мирами Хиндли, которые хладнокровно убивают ни в чем не повинных людей. Мы стали исследовать дальше — и обнаружили, что во всех подобных случаях женщина действует не одна: она сообщница, рядом с ней стоит мужчина — Бонни и Клайд, Мира и Ян. Из этого традиционная криминология сделала вывод, что женщина по природе своей не убийца, что она становится преступницей, только когда мужчина убеждает ее пойти против инстинктов. Отсюда — радикальная ошибка феминизма: якобы женщин — хладнокровных убийц общество преследует потому, что своим существованием они отвергают общепринятое представление о женщине-матери, кормилице, хранительнице очага. А отсюда всего один шаг до того, чтобы сделать из них героинь феминизма. А с этим я не соглашусь никогда. Короче говоря, на эту тему у меня произошло столкновение с одной студенткой. Конечно, я и сама виновата — надо было промолчать. Но… что сделано, то сделано. Против меня начались пикеты, демонстрации, и из университета пришлось уйти.

Мимо нас проезжает машина, останавливается у кромки прибоя. Детишки в купальных костюмах бегут к воде. Следом за ними выходит мужчина, подносит к глазам бинокль, смотрит в сторону Ирландии. Я берусь за пук травы, пытаюсь выдернуть его из песка, но трава крепко держится корнями за негостеприимную землю.

— М-да… вот так история.

Рука его ложится мне на плечо, чуть помедлив, сжимает крепче. Я с улыбкой оборачиваюсь к нему. Он наклоняется ко мне… и целует, раздвигая языком мои губы, и я чувствую его запах, ощущаю прикосновение грубоватой мужской кожи, чувствую голые руки (на нем рубашка с коротким рукавом), курчавые волосы цвета ржавчины, мясистые мускулы — все не так, господи, все не так, ну какой может быть секс на природе, когда у Джозефа на талии под джинсовой рубашкой явственно ощущается валик жира, который уже не убрать никакими спортзалами? А я? Я думаю о своем лице — таком, каким видела его сегодня в сером, словно сумка от «Луи Вюиттон», утреннем свете, сидя перед зеркалом с полным набором косметики. Эй, кто-нибудь, уберите меня отсюда, чтобы я своим видом не портила эту романтическую сцену!

Можете себе представить, что я чувствовала там, на дюне? Плоть моя, сдавленная годами невольного воздержания, словно взорвалась, рассыпая вокруг цветные искры. Дюны, галька, водоросли — все вспыхнуло и осветилось невероятными цветами. Я дрожала от возбуждения, соски набухли, в трусах стало горячо и влажно, в голове молниями проносились самые безумные картины: вот я сжимаю губами его член, вот он сосет мою грудь, вот ложится на меня сверху — сто восемьдесят фунтов благословенной тяжести мужского тела, которая не позволит мне иссохнуть, истончиться, растаять в воздухе… Трахни меня, Джозеф! Пожалуйста, не дай мне исчезнуть! И я забыла обо всех своих благих намерениях, обо всем, что знала о мужчинах, — помнила только об одном: нельзя позволить ему уйти, мне надо быть уверенной, мне надоело, черт возьми, играть по чужим правилам… Вот почему я это сказала:

— Займемся этим прямо здесь, как подростки?

— Чем займемся?

— Сексом. Молчание. А потом:

— Ох, Алике… Знаешь, я бы предпочел, чтобы мы остались друзьями. Ты мне очень нравишься, но заводить с тобой роман я не хочу.

— Кто говорит о романе? Просто секс. — Но я уже чувствовала: все безнадежно. Человека можно уговорить на многое, но убедить заняться сексом нельзя.

— Ты ведь знаешь, я женат. Я и не скрывал.

— А почему же поцеловал меня?

— Мне так захотелось.

— Почему?

— Не знаю. Просто захотелось.

— Не потому, что ты желал меня?

— Да, в общем, нет.

— Зачем же тогда?

— Черт, да не знаю я! Послушай, пойми меня правильно. Ты фантастическая женщина, такие не часто встречаются. Да что там — я таких никогда еще не встречал. Женщина, способная мыслить как мужчина. С тобой безумно интересно разговаривать, но заводить роман я сейчас не готов. Ни с тобой, ни с кем угодно еще, коль уж на то пошло.

— Понятно.

— Прости, если внушил тебе ложную надежду. Это был просто минутный порыв, просто…

Это я виновата. Сама во всем виновата. Ничего-шеньки не поняла. Навоображала себе… Коротко кивнув ему, я вскакиваю и бегу по холму вверх; слезы жгут мне глаза, течет старательно наложенная тушь (сегодня с утра я сорок минут провела у зеркала — ради этого случая), выбегаю на автостоянку, дрожащими руками шарю в сумочке в поисках ключей, наконец сажусь в машину и срываюсь с места. Не оглядываюсь — не желаю знать, где он и что он. Пусть хоть сейчас садится на теплоход и плывет к себе в Америку, к дому, «Корвету», суке жене и засранцам детям!

Джозеф

Похоже, я ее обидел. Она решила, что я пригласил ее на что-то вроде свидания, словно нам по двадцать лет, что, когда я ее поцеловал, это было приглашение к роману. А на самом деле я ничего такого не имел в виду. Просто все это вместе… Как она появилась на стройплощадке в рубахе и джинсах, какими огромными восторженными глазами смотрела на мое детище… ну, словом, это и вправду был минутный порыв. Удивительная женщина, я таких еще не встречал. Она разбирается в вещах, о которых я почти ничего не знаю, и разговаривать с ней всегда интересно. Мне нравится постоянная смена выражений на ее подвижном лице, нравится, как часто и легко она улыбается и смеется, нравится живой взгляд, за которым чувствуется мысль. А как она меня загоняла на корте! Вы бы ее там видели — высоко вздымается грудь под влажной футболкой, мускулистая рука с ракеткой откинута назад… Знаете, кого она мне напомнила? Амазонок из комиксов, которыми я зачитывался еще мальчишкой. Такие здоровенные мускулистые телки в бронированных бюстгальтерах, с огромными мечами в руках, только взглянешь на такую — и у тебя встает. Да, этого качества и у Алике Ребик не отнять! Вот и сейчас, думая о ней, я улыбаюсь. Фантастическая женщина, пожалуй, только она и скрашивает мне эти несколько недель в Ливерпуле.