Моя фронтовая лыжня - Геннадий Геродник

От Мясного Бора к Ольховке

На оси замерзает компас —Ногтем в стеклышко барабань!Прорубается конный корпусИз-под Вишеры на Любань.

Вот тебе и на! То без 172-го никак не могли обойтись, то снимают с этого участка фронта не только наш лыжбат, но и 24-ю ОСБ. Но начальству виднее. Наше дело — выполнять приказ, который, кстати, очень устраивает нас.

Вышли под утро. Маршрут такой: Мясной Бор — Кречно — Новая Кересть — Ольховка. На время перехода 172-й ОЛБ подчинен командованию 24-й ОСБ. Комбриг построил походную колонну таким образом: три роты нашего лыжбата использовал в качестве головного и боковых боевых охранений. Первая рота — впереди, вторая и третья — слева и справа на километровом удалении от головы колонны.

Двинулись. Задача у лыжников почетная, но очень трудная. Особенно достается боковым охранениям, которые по снежной целине продираются сквозь лесную чащобу, сквозь буреломы, напоминающие древние засеки, которые наши предки воздвигали для защиты от вражеских набегов. «Ведущие гуси» по возможности выбирают просеки, лесные тропы, поляны, но это удается далеко не всегда.

Идти лесом на лыжах очень тяжело. Рыхлый снег плохо держит, его метровая-полутораметровая толща таит немало неприятных для лыжника сюрпризов: согнутый в дугу мелкий кустарник, пни, валежины. Пожалуй, не меньше трети лыжников спешилось. У одного порвалось крепление, у другого сломалась лыжа. Запасные где-то везут хозвзводовцы, но под руками их нет. А иным лыжбатовцам, особенно менее опытным, недостаточно натренированным, брести по снегу пешком все же легче, чем управляться с лыжами в столь трудной обстановке. Одни из них несут лыжи на плече, другие, скрепив пару лыж вместе, тащат их за собой как саночки.

Иногда нас обстреливают. Но издалека: разрывные пули звучно щелкают в верхних ярусах ветвей. Перед началом марша нас предупредили, что мелкие группы противника просачиваются к главному стрежню прорыва и с юга — со стороны Новгорода, и с севера — через дорогу Спасская Полисть — Ольховка.

Отдельные рощи и разделенные открытыми местами участки леса уральцы называют колками, самые труднопроходимые, заваленные буреломом места в лесу — храпами, открытые места между колками — еланями. Так и движемся мы вперед: вступаем в колок, продираемся сквозь храп, лесной тропой или просекой выходим из великолепного зимнего бора на унылую елань…

Но и главной колонне нелегко шагать по болотисто-лесному проселку, волей военной судьбы вдруг ставшему важной военной магистралью. Идет утомленная до предела пехота. Натужно гудят грузовики. Швыряясь ошметками снега, приглушенно лязгают на мягкой дороге гусеницы танков и тягачей-челябинцев.

В растянувшуюся на километры колонну 24-й ОСБ вкраплены подразделения из других частей 2-й ударной. Едут конники из кавполка полковника Сланова. У каждого за спиной косо висит карабин и сбоку — сабля. К седлу приторочены солдатский котелок и сплющенное брезентовое ведерко. По обе стороны седла симметрично свисают переметные сумы. В них — личные вещи всадника и его сухой паек, овес и прессованное сено для лошади. А иные кавалеристы, у которых лошади покрепче, везут еще и дополнительный груз: завернутые в портянки мины или снаряды.

Попадаются низкорослые косматые и мохноногие лошадки. Но не «сибирячки», как мы поначалу думали, а уроженки монгольских степей. Гусевцы рассказывают, что эти исключительно выносливые маломерки прибыли к нам прямо из табунов и объезжать их, полудиких, пришлось в запасном полку.

Конники одеты очень скромно, прозаически — как пехота. Только изредка попадаются командирские бурки, которые так любят выписывать наши художники-баталисты.

Из-за сильного мороза и отсутствия твердого дорожного полотна снег никак не уминается. Сколько его ни месят, он остается сыпучим. Но становится плотным и тяжелым, как песок. Поэтому трудно приходится и пехоте, и коням, и моторам.

Местами колеса машин и траки гусениц проминают толщу снега насквозь, и внизу оказывается незамерзшая болотная хлябь. От соприкосновения излучаемого торфяными недрами тепла с пронзительно холодным воздухом рождается густой белый туман. Он заволакивает отдельные участки дороги.

Так возникают ловушки, опасные для лошадей, машин и артиллерии. В таких коварных местах срочно настилают лежневку. Впоследствии, весной, 2-я ударная построит сплошные бревенчатые дороги и даже узкоколейки на десятки километров. Но пока что гатят выборочно, особо труднопроходимые участки пути.

Лютый мороз щедро разукрашивает упревших людей и лошадей инеем. Кажется, сквозь первозданный бор потаенно пробирается сказочное воинство Снегурочки и Берендея. Поспешает, чтобы выручить попавших в большую беду друзей. А вверху, в темном небе, рыщут сеющие смерть посланники ненавистного Кащея. Пока не рассвело, «юнкерсы» бомбят лесную дорогу то наугад, то навешивая на парашютах «фонари».

И необычная для узкой лесной дороги перегрузка, и сооружение лежневок создают затяжные пробки. Чтобы прибыть в Ольховку в указанный приказом срок, комбриг-24 разделил колонну на две части. Артиллерию и обозы оставил на дороге, а стрелковые батальоны повел в обход лесными просеками.

И тут первой роте нашего лыжбата — головному боевому охранению — довелось выступить в роли, не предусмотренной боевыми наставлениями. Более сотни лыжников основательно приминают рыхлый снег. Идущим вслед за ними пехотинцам топать намного легче, чем брести по снежной целине.

Все больше «пешеходов» из третьей роты выбивается из сил. В их числе Итальянец. Устроив из лыж саночки, он приладил на них свой «сидор». Вид у Гриши Пьянкова далеко не итальянский. Даже на картинках я не видывал эскимосов, заиндевевших столь отчаянно. Мало того что от обильно выдыхаемого пара голова Итальянца покрылась толстым слоем инея — с краев его каски свисают солидные сосульки.

Посоветовавшись с Гилевым, лейтенант Науменко десятка полтора из наиболее отстающих, в том числе Пьянкова, отправил в главную колонну.

А наш Ускоренный Сережа знай шпарит самым выгодным при глубоком рыхлом снеге четырехшажным ходом. Конечно, сила воли, стремление во что бы то ни стало не уронить свой командирский авторитет известную роль играют. Но для столь трудного испытания одного этого мало. Вот теперь выясняется, что наш юный лейтенант имеет основательную лыжную подготовку. А о Гилеве и говорить не приходится: это испытанный фронтовой лыжник.

Я держусь на лыжах удовлетворительно. Но состояние у меня довольно странное. Не то чтобы изнемогаю от усталости, но что-то творится со мной необычное. Будто воспринимаю происходящее сквозь сон. Голоса товарищей, которые рядом со мной, доносятся как бы издалека; слышу гул немецких самолетов «с подвывом» и тогда, когда никакого налета нет; освещение в лесу кажется загадочным, как в детской сказке, деревья выглядят непривычно высокими… Нить событий — откуда, куда и зачем — вырисовывается смутно. Движения руками и ногами делаю наполовину автоматически.