Ночной поезд - Барбара Вуд

– Все уже почти готово? – тихо спросил он. Ян кивнул. Отец Вайда покачал своей большой головой. – Ян, я все еще не понимаю, как вы думаете проделать все это. Невозможно разыграть эпидемию. Кто-то обязательно проболтается.

– Кто? Из нас троих уж точно никто не проболтается. Кеплер тоже ничего не скажет, он рискует не меньше нас. Кто проболтается?

– Кто-то из тех, кому вы сделаете прививку!

Ян Шукальский хитро улыбнулся.

– Мой друг, вы меня недооцениваете. Я не собираюсь больше никого посвящать в нашу тайну.

Брови священника взмыли вверх.

– Как вы тогда предполагаете привить тысячу людей, не сказав им, что вы делаете?

– Как ни удивительно, это самая легкая часть. А вот над тем, что случится потом, надо будет поломать голову. Пиотр, на ваш вопрос могу ответить, что мы с Марией преподнесем вакцинацию как протеиновую терапию любому, кто придет в больницу хоть с малейшим симптомом тифа. Я хочу сказать, что любой, кто придет к нам с недугом, простудой, лихорадкой, болью в спине или в ногах получит укол в рамках протеинового лечения – пациенты будут по крайней мере так считать.

– А почему именно эти люди?

– Чтобы позднее, когда пробы крови уйдут в Центральную лабораторию Варшавы, я смог доказать, что пациенты с самого начала пришли ко мне с симптомами тифа. Вы следите за моей мыслью? Допустим, ко мне придет человек, и пожалуется на головную боль. Я сообщу, что у него тиф, и сделаю укол, заявив, что это протеиновая терапия. Через семь дней я возьму у него обычную пробу крови, которую отправлю в Центральную лабораторию. Так вот, если наша вакцина сработает, лабораторный анализ крови этого человека будет положительным, а это означает, что он болен тифом. Хотя пациент сам ни о чем не догадается, специалисты в Варшаве внесут его в список больных тифом. А я с помощью своих записей смогу доказать, что он явился ко мне с симптомами этой болезни.

Отец Вайда в раздумье наморщил лоб.

– Но ведь в самом деле у него никакого тифа не будет.

– Нет, но анализ крови покажет, что тиф у него есть. А когда наберется достаточное количество таких результатов, сами немцы объявят в этом районе карантин. Они не заявятся сюда проводить расследование, ибо страшно боятся этой болезни, да к тому же их собственные лаборатории предоставят убедительные доказательства, что здесь и в самом деле разразилась эпидемия. Я также намерен заполнить по возможности больше свидетельств о смерти от тифа.

– А как же Дитер Шмидт?

Улыбка исчезла с лица Шукальского, и он нахмурился.

– Он может доставить нам неприятности. Нам придется сыграть на его личном страхе перед этой болезнью. Если Дитер Шмидт столь привередлив, каким мне кажется, то вряд ли он заглянет в изолятор больницы, чтобы проверить достоверность моих докладов. Думаю, он не станет инспектировать фермы и деревни, на которые сами немецкие власти распространят карантин. Видите, Пиотр, эти выводы сделает не Мария и не я, а немецкое учреждение здравоохранения. С какой стати он станет сомневаться в них?

– Но он не увидит ни одного больного человека.

– Он не станет искать больных. Они будут находиться либо в больнице, либо дома. Или он по крайней мере так подумает.

Священник посмотрел в лица обоих врачей. Он понял, что этот план начинает приобретать конкретные очертания в рациональном мозгу Шукальского.

– Ян, мы надеемся, что партизаны, взорвавшие мост, не предпримут какой-нибудь отчаянный шаг и не натравят на нас всех нацистов, дислоцированных в Польше. Тогда нас уничтожат раньше, чем мы сможем приступить к намеченному.

Доктор криво усмехнулся.

– Вот поэтому-то нам и следует поторопиться. Нам не только придется уложиться в предельный срок, но и опередить своих соотечественников.

Отец Вайда снова покачал головой.

– И все это зависит от успеха лабораторного анализа крови Кеплера, – сказал он, забрал оборудование и собрался уходить.

– Исключительно от этого, – согласился Шукальский. – Если анализ крови Кеплера даст отрицательный результат, тогда от этой идеи придется отказаться.

– Ради успеха этого дела я сегодня проведу специальную литургию. Думаю, мы можем призвать на помощь руку Всевышнего.

– Пиотр, пока вы будете этим заниматься, попросите Кеплера завтра утром прийти к нам на встречу в склепе костела.

Им осталось только разлить всю вакцину по аккуратным маленьким пузырькам и упаковать их для хранения в холодильнике склепа.

Оставаясь верным своему научному складу ума, Шукальский прикрепил к крышке картонной коробки ярлык.

Протеус фактор

Номер партии: I

Объем: 1000 кубических сантиметров

Дата: 30 декабря 1941 года.

Нескрываемое презрение читалось на лице гестаповца, который остановил Ганса и Анну и спросил, куда они направляются. Он потребовал у них документы и только удостоившись в ранге и статусе Кеплера без особого удовольствия подчинился протоколу и разрешил им идти дальше. Пока оба шли по улице, Кеплер вел себя раскованно и беззаботно.

– Они не могут понять, как ты можешь быть вместе со мной, – печально сказала Анна. – Они считают, что ты унизил себя.

Ганс натянуто улыбнулся и взял ее руку в перчатке.

– Им такое и в голову не пришло, kochana Анна! Они просто завидуют, вот и все. Они не могут понять, кто я такой, раз гуляю с самой красивой девушкой в городе!

Анна покраснела.

– Ты очень мил, Ганс Кеплер.

– Ты об этом сообщила своим родителям?

– Я им почти ничего не сказала, и они у меня ничего не спрашивали. Родители даже не спросили, почему я не представила тебя им. В такие времена они, видно, обо всем догадываются.

Несмотря на то что улицы патрулировало необычно большое количество нацистов, вечер выдался очаровательным, воздух был холодным и прозрачным, словно стекло, на темно-фиолетовом небе начали высыпать звезды. Ганс брел по снегу и держал Анну за руку. Ему отчаянно хотелось продлить это мгновение, но что-то не давало ему покоя.

– Анна, мы должны смотреть действительности в лицо. Через семь дней кончится мое увольнение, а продлить его никак не удастся. Я также не могу сказать, когда вернусь в Зофию и вернусь ли вообще. Когда идет война, кто знает…

– Мне не хочется, чтобы ты говорил об этом. Не сегодня. Ты обещал, что сегодня вечером мы будем смеяться.

Он посмотрел на нее и почувствовал, как сердце затрепетало в груди. В нее было так легко влюбиться, но то, что нельзя поделиться с ней своими тайнами, было трудно вынести. Только после того, как Ганс убедил себя, что ей так будет лучше, он сумел удержаться от порыва довериться ей, рассказать обо всем.

Они брели по улице в сторону кинотеатра.