Изгой - Алиса Бодлер

В конце концов, мне хватало и самого Джереми Оуэна с головой.

– Дай угадаю… – я снова попытался поднять градус настроения в салоне автомобиля. – И эта махина тоже принадлежит вашей семье?

– Нет. Ни в коем случае, – ответил тот, кто постепенно перенимал должность моего постоянного водителя у доктора Константина. – Помещение давно принадлежит государству. Я лишь инвестировал в его современную интерпретацию. Сравнительно немного, но теперь для меня там – зеленый свет.

– А о цели поездки поинтересоваться я могу?

– Подозреваю, что ты уже пытался найти это место, и меньше всего на свете я теперь хочу, чтобы ты шарахался по этим локациям один и усугублял свое здоровье. Лучше показать самому.

Для того чтобы догадаться, что я действительно пытался подтвердить слова ярого рассказчика в поисковике, особенных мыслительных процессов не требовалось. Меня удивляло совсем другое: после монолога мистера О в подвале я хотел задавать ему другие вопросы. О его настоящей семье и той судьбе, что выпала этому странному человеку в реальном времени.

Было ли это первой ласточкой осознания того, что мир, окружающий меня в моменте, намного важнее того, что произошло когда-то давно, даже имея ко мне минимальную долю причастности?

– Герман был преступником, – вдруг выпалил я, меняя тему на ту, что теперь занимала мои мысли. – А ты, Джереми, – нет.

Мужчина взглянул на меня лишь на секунду, а затем снова обратил свое внимание на лобовое стекло.

– К чему ты это?

– Я догадывался, что «шутка» судьбы, из-за которой тебя преследуют воспоминания другого человека, вполне может послужить причиной тому, что ты пытаешься вынести Герману Бодрийяру оправдательный приговор.

– Никогда его не оправдывал, – Оуэн мотнул головой, выражая всем своим видом ярое отрицание. – Он был болен. Сломлен. Все это мешалось с воздействием наркотиков. Но никакой реабилитации для него быть не может.

– И ты решил таскать груз его вины на себе, пытаясь вычистить грязь, которая к тебе не относится? – прозорливо предположил я.

Мистер О промолчал.

– Ты можешь не замаливать грехи передо мной, Джереми, – я продолжал смотреть на него, но не ждал ответной реакции. – Я не умер в лифте. Сижу перед тобой – вот здесь. Ты ни в чем передо мной не виноват.

– Помню, ты кричал мне обратное, – еле слышно проговорил мужчина.

– Я сказал про вину перед Реймондом и обращался к Герману, а не к тебе. Прозвучало очень глупо. Но ты сам не всегда способен отделить одно от другого, и, наверное, от этого тебе хуже всего.

Мой спутник принялся бить пальцем по обивке руля, словно отсчитывая невидимые для меня мгновения перед тем, как наконец дать ответ:

– История еще не закончена. Ты хочешь узнать ее до конца?

– Естественно, – я пожал плечами. – Просто теперь я увидел, что место преступления прямо сейчас – это просто подвал. А твоя мама – не Ангелина Бодрийяр, и мне очень интересно узнать, что составляло твою жизнь до того, как ты решил посвятить ее не благополучному наследию.

Мистер Ноббс приезжал в дом семьи своего работодателя несколько дней подряд.

Рана, полученная Николасом во время ночного набега Макты в аптеку, оказалась колотой, и внутренние органы старика задеты не были. Однако произошедшее во что бы то ни стало должно было оставаться тайной, а потому – к помощи действующего лекаря глава семьи обращаться отказывался.

Спустя пару дней после происшествия Герману было поручено привезти домой подмастерье мистера Эггерта – Уилли. Потому как Бодрийяр-старший требовал к себе повышенного внимания и с каждым днем желал общаться с членами семьи все меньше и меньше.

Ангелина была единственной, кого мистер Ноббс мог пригласить к постели больного в любое время суток. За завтраком, в начале каждого дня, она передавала волю отца сыновьям и обреченно качала головой, добавляя: «Теперь дела пойдут совсем худо».

Было ли то пророчеством или же несчастья теперь преследовали семью из-за роковой ошибки Германа на его «рабочем» месте – судить было невозможно. Однако уже через три недели после смерти четы Наороджи, когда Валериан взял на себя роль полноценного управляющего фармации по наказу родителя, в вечернее, уже нерабочее время в аптеке Бодрийяров случился пожар. Первым об ужасающем происшествии узнал старший сын, подъезжающий в кэбе к монументальному зданию, в котором и располагалась «Фармация Б.»

С виду ничего не предвещало беды, но стоило юноше расплатиться с кучером за поездку, входная дверь в лавку отворилась, и на улицу повалил дым. Валериан, взмокший и грязный от копоти, бросился к родственнику с тем рвением, что было присуще ему только в раннем детстве.

– Подвал! Подвал в огне! – отчаянно кричал Вэл.

– Остались ли внутри люди?! – в панике вопрошал его брат, рвущийся в сторону фармации.

– Я был один! Прошу тебя, не ходи!

События складывались с горькой иронией. Потушить невесть откуда взявшееся кострище в подсобном помещении Бодрийярам помогли Ларсоны, недавно открывшие лавку со снадобьями за углом.

Той ночью именно Том Ларсон был в списке «конкурентов», с которыми Герману следовало разобраться.

Торговый зал почти не успел пострадать. Черными, жуткими всплесками копоти были покрыты лишь стены кабинета Николаса. Стеллажи и мебель лишь слегка обгорели и требовали реставрации. А вот от ковра, крышки люка и пола вокруг него оставались лишь почерневшие доски, при малейшем контакте с которыми их структура рассыпалась в угли.

Утомленные и измученные братья вернулись домой к рассвету. Отсутствие отца в фармации позволило им сплотиться внутри кошмара наяву и действовать сообща, втайне от всего мира – как когда-то давно, до тех роковых событий, что отрезали Германа от собственной семьи навсегда.

Пока юная (и уже глубоко беременная) супруга Валериана проливала горькие слезы на плечо его посеревшей от пепелища рубашки, старший брат взял на себя ответственность за передачу информации.

Сонную, но уже поднявшуюся мать Герман застал в коридоре, на пути к той комнате, что была выделена больному под уединение. На подносе она несла прохладный компресс и блюдце с чистой водой.

– Господь милостивый! – охнула женщина, теперь разумно удерживая ношу с блюдцем двумя руками. Слуг Николас к себе не подпускал, а потому в подношении необходимого хозяйка дома уже приобрела сноровку. – Что же с тобой приключилось?

Чумазый и взведенный Герман не спешил шокировать Ангелину. В последнее время эти двое встречались редко, потому как сын отчаянно боялся демонстрировать то, во что он окончательно превратился, единственной женщине, которую любил.

– Мама… – аккуратно начал он, придерживая ее руку. – Скажите, как рана отца?

– От раны всего ничего… – миссис Бодрийяр опустила голову. Настолько понурой