Нехитрые праздники - Владимир Карпов

Сон этот — как бьет Лариску — преследовал его давно. Три года назад развелись, а все снится, хоть расколи ее, головушку. Первое время так чуть ли не каждую ночь колотил свою бывшую суженую — проснется, темень, рядом Татьяна лежит, законная теперь жена, а он вылупит глаза, словно пытаясь заглянуть за увиденное, за кадр, понять — было или наговаривает на себя в его сне Лариска?! В жизни-то такого не было — ни она ему ничего подобного не выкрикивала, ни он… Нет, случалось, не сдерживался, пускал руки в ход, но не так, не во всю силу, а для острастки только, чтоб прекратить балаган. У нее же характер-то — пока не допросится, не успокоится! Мозг его чего-то самопроизвольно скомбинировал и… выдает образ. В конце концов Михаил даже до теории додумался, что в те ночи, когда он бьет во сне Лариску, она бывает с мужиком. С новым. Сейчас вроде почти перестал видеть этот сон (что, конечно, не означает, будто у нее мужиков не стало…). Отлегло немного от сердца, оклемался: говорят, бьешь во сне — душа твоя бьется. Но вот побывал на родине, где на сто рядов пришлось объяснять: почему развелся, оставил сына Степку, мальчугана такого славного… Завел другую семью, да еще с ребенком взял, хотя с новой женой успели уже и совместного ребенка нажить… Это же все люди, как тетка Поля выразилась, не чужие, родненькие, не шибко ли путано?.. А как объяснишь? Отмалчивался, отделывался отговорками, шуточками… И так все выходило в глазах у родни, что затаскался Мишка, пьет, видать. Выпить-то на родине пришлось, действительно, много: встречи каждый день, тут по маленькой, здесь чуть-чуть, а оно еще по чуть-чуть да по маленькой как-то не получается… Теперь чувство: будто в какой-то бетономешалке покрутили… Из родни же кто-то шуткой как бы, а едко поддел: Лариска, мол, баба с головой, выгнала, поди, его, непутевого, а вдовушка, известно, любому рада… Лариска родне нравилась. Разворотливая, обходительная. Компанейская, как это говорят. Вот наподобие этого, в соседнем купе.

— Ну ты фартовый парень! — звонко и беспечно воскликнул все тот же заводила. — Он нас всех без штанов оставит — прет масть!

По проходу снова стремглав прошли чередой парни. Каждый теперь задел плечом край подушки. И каждый заглянул в лицо.

Михаил натянул под одеялом джинсы и стал спускаться.

— Рубашку помяли, — подсевший на краешек нижней полки широколицый добротно сбитый мужик улыбнулся ему, как родному.

С ним частенько заговаривали незнакомые или начинали присматриваться, пытаясь вспомнить, где видели — на такси работал, теперь автобус водит междугородный, всегда на людях.

— Да… есть малость, — в неловкости пробормотал Михаил. Он вообще-то в поезде или где-либо спал без рубахи, а тут чего-то не снял.

— Из командировки? — просиял мордастый с тем радостным намеком, что в этих командировках не только рубаху помнешь… Был он, видно, из той породы попутчиков, которым все равно, хоть про ежа, лишь бы поговорить.

— Ну… — соврал Михаил. Не объяснять же в самом деле, что ездил к родственникам. И оказался в их глазах непутевым.

Он обулся, достал из сумки целлофановый пакетик с зубной пастой, щеткой и мылом. Взял было электробритву, но сунул обратно — неловко надолго занимать туалет.

Проходя мимо, отыскал в компании картежников заводилу — повернулся на его голос: «Игра есть игра!»

И очень удивился, хоть и была голова занята совсем иным. Ничего ухарского, шального и греховного не было в лице парня, как рисовалось. Он увидел очень красивого молодого человека. Похожего на студенческого вожака, какими их показывают в кино или по телевизору, — располагающий к себе, благородный, уверенный, явно положительный облик.

И опять тревога, смуть неясная в чувствах пробежала по телу Михаила. Может, оттого просто, что дума его была полна Лариской, а та бы наверняка перед этим гладким красавчиком заегозила!.. Пошатываясь в такт колебанию вагона, Михаил продвигался медленно по проходу, а мысленно обращался к родне, к Лариске, к себе или просто незнамо к кому, высказывал наболевшее, то, чего никому не мог открыть, как бы о нем ни думали худо. О, если бы кто знал, хоть сотую часть!.. Это же надо!.. — взывал он с едкостью к справедливости и пониманию. Считай — только поженились. Полгода как отслужил, устроился на работу, поступил в политехнический институт на вечернее — настрой на жизнь был тогда совсем другой, в перспективе уже видел себя не на водительском, а на каком-нибудь директорском кресле… И вот возвращался с занятий — с последней пары дал деру, к жене любимой спешил! — проходил мимо ресторана, глянь чего-то в окно между шторок-то. Самому некогда, так хоть посмотреть, как люди веселятся. И просветик этот — между штор — словно нарочно вырезал кадр: его молодая жена танцует с военно-морским офицером. Откуда он только взялся здесь, вдали от морей?.. Волосы у нее накручены, хотя обычно она их распущенными носит. Волны все на голове-то, волны. Специально, видно, в парикмахерской прическу сделала. Танцует и головку с кудрями запрокидывает, плечиками водит и говорит чего-то, говорит, ну прямо как кобылка молодая — озорничает! Сейчас, возможно, спокойнее бы отнесся, хотя доведись, может, того тошнее будет… А тогда мальчишка же совсем был. Главное — верил! Вот уж действительно: земля пошла под ногами. Разверзаться стала, разверзаться… И единственная мысль, за которую мог уцепиться: убью! Непонятно только: ее или себя? Думаешь, что ее, а хочется-то себя!.. Обида! Потом — нет, он будет где-то в земле гнить, а она опять же — в кабак, горе заливать! И ее убить — мало! Вот если бы она могла на себя мертвую всю жизнь смотреть!.. Надо зайти, спокойно, культурненько сесть за столик, кого-то пригласить на танец…

Тем временем Лариска оттанцевала и пошла, сопровождаемая офицером. Он потерял ее из виду, метнулся к следующему окну и уже в другой просветик между штор выследил: с нею за столом сидели две девушки, а офицера не было. А как музыка вдарила — офицер ее снова пригласил…

Он постоял еще, посмотрел. Показалось, все прохожие догадываются, почему он здесь стоит… Перешел на другую сторону улицы. Решил ждать. Наблюдать за входом в ресторан. Дело рисовалось так: они, Ларка и офицер этот, выйдут и сразу такси станут ловить. Дверцу-то откроют, садиться, а он тут и подскочит!.. Был декабрь, морозец! Скоро продрог весь, разминался, припрыгивал, но не сводил глаз со входа. А чем ближе к закрытию, к одиннадцати часам, тем сильнее озноб пробирал — и от холода, и от нервов! Пришел на ум еще один вариант: тоже поймать такси и до конца уж выследить, до краю дойти!.. Денег только в кармане — мелочь. Снова перешел улицу, на сторону ресторана. Лариска выпивала вместе с двумя девушками, чокались. И бутылка стояла перед ними едва початая… Он бросился со всех ног домой — полтора квартала от ресторана. Денег не нашел: в шкафу под бельем шарил, карманы всей одежды вывернул — не было. Зато прихватил с собой выдергу: высыпал книги и тетради из дипломата и положил туда, по диагонали. И помчался обратно, ясно представляя, как будет ломать кости этой выдергой ей и ему. Убедился, что Лариска продолжает веселиться, занял прежнюю позицию — напротив входа в ресторан.

И все-таки проглядел! Без пятнадцати одиннадцать как-то разом толпа образовалась, обычная, послересторанная: приостанавливались довыяснить отношения, происходил последний на сегодняшний день расклад на пары, просто говорили и прощались…

Он увидел жену — вроде ее — уже возле такси. И узнал лишь потому, как она резко вертанулась на месте и юркнула в открытую дверцу. Следом с той же стремительностью скрылся в такси и мужчина. В форме или нет, Михаил не заметил. Машина, словно жену воровали и водитель заранее знал, куда ехать, ни секунды не медля, рванулась с места и… Он не только шагу не успел шагнуть, он даже подумать об этом не успел! Как стоял, так остался стоять — в полной ошарашенности, не веря, не желая верить свершившемуся! В то, что очень уж все просто: раз, прыг — и жизнь-то… жизнь-то распалась! А как дальше жить?.. И поплелся от ресторана, едва волоча ноги, хоть и был совершенно трезв. С выдергой в дипломате, которой оставалось лишь самому себе башку размозжить! Что же она наделала-то, все думал, что же она?! И набираясь сил, чтоб дожить до утра, твердил мысленно, что завтра в их большом промышленном городе произойдет маленькая трагедия. Чуть-чуть, совсем немного уменьшится его население. На два человека. Он будет кончать ее долго… А потом завершит и свои дела — на ее угасающих глазах… Так добрел Михаил до двери своей квартиры и, открывая еще, услышал женские громкие голоса… Лариска была дома! И те две девки из ресторана — с нею! Три бутылки вина с ресторанными штемпелями — на столе! «Не ругайся, — Лариска бросилась обнимать, — женушка твоя маленько загуляла!..» И с обескураживающей открытостью, не подозревая о том, что Михаил все видел, призналась, как в ресторане ее охмурял один офицер, подъезжал с разных сторон, в гости звал, а она ему ответила, заплатишь, мол, за наш столик, все к тебе поедем — тот зажался, денег с собой мало, заюлил, в следующий раз, говорит, ха-ха-ха… «А если бы он заплатил?» — столбенел Михаил. «Не заплатил бы», — твердила Лариска. «А если бы?!» — «Что я, дура, что ли, не вижу! Не ругайся же при людях». А он хоть и супил брови, сдерживался: внутри все таяло, радовался! Как щенок, как последний щенок — радовался,! И выпивал из принесенных бутылок, танцевал, а как уж потом целовал, как счастливо целовал жену!.. Как щенок.