Тайные полномочия - Антон Чиж

— Отведи нож, — сказал Немуров.

Теперь она заметила другую пару немигающих глаз. Они целились в нее и готовы были спустить кобру. Липе почему-то стало казаться, что это настоящая змея, только на ошейнике.

— Что? — спросила Липа, выдавая свою слабость и растерянность.

— Медленно отведи нож… Если хоть пальцем шевельнешь, снесу тебе голову. С такого расстояния от твоей красивой головки не останется даже ошметков. Обещаю тебе. А мозги твои, что Женечку могут забрызгать, мы смоем… Делай, что велю. Без шуток.

Она почувствовала, как рука не вовремя стала мягкой и легкой, такое с ней порой бывало и раньше. Тогда она переставала ощущать тело, расплываясь в радости. Но это так не вовремя. Липе нужна была помощь. Она обернулась, ища ее от безнадежности. Лишь бы не смотреть в глаза кобре.

— Господин Немуров… — Ванзаров медленно сделал шаг.

— Не подходи! Спущу курок!

Ванзаров остановился так, что ствол теперь оказался рядом с его плечом.

— Я не причиню зла Женечке, — медленно проговорил он. — Я не позволю волоску упасть с ее головы… Она в полной безопасности. Верьте мне, я ваш друг…

Немуров оторвался от мушки.

— Друг? — еще спросил он.

Липа только успела заметить, что кобра на нее не смотрит, а смотрит уже в потолок. После чего ружье проделало кульбит, а за ним и Немуров, словно они были одним целым. Стрелок упал к ее ногам, звонко стукнувшись лбом и отчаянно охнув. Липа больше не могла держать нож, ставший чугунным. Рука сама опустилась.

Легонько придавив корчившегося на полу Немурова, Ванзаров вырвал у него оружие.

— Рад, что вам хватило ума не забивать патроны, — сказал он, осматривая дуло. — Для полной убедительности могли бы курки взвести. Будьте добры, ножик… — Лезвие само выскользнуло из ослабевших пальцев.

— Подлые у вас приемчики… — Немуров тяжело поднимался, растирая ушибленное предплечье.

— Каков прием, выбирает противник, — ответил Ванзаров. — У нас выбора нет.

— Верните ружье, это спортивная амуниция…

— Верну в обмен на патроны.

— Еще чего. Не дождетесь…

— Тогда получите свою амуницию в Афинах.

— Нет! Я не согласен.

Спорить Ванзаров не собирался. Ружье он закинул на плечо дулом вниз.

Барышни так и стояли рядом друг с другом. За этим интересным мужским спором о них, кажется, забыли. Женечка решила о себе напомнить. Шурша платьем по обивке вагона, она медленно съехала на пол и лишилась чувств. Началась суета, какая бывает при женском обмороке. Немуров забыл про себя, подхватил ее на руки. К нему тут же бросился Чичеров, пытаясь оказать услугу. Генерал причитал за спинами, взывая к высшей справедливости. От всего, что сделали с его любимой племянницей, ему хотелось выть белугой или выхватить шашку и порубить обидчиков в капусту. Только где ее взять, эту шашку. Он давал советы, срываясь на крик, и только мешал занести Женечку в купе. Николя наконец очнулся от летаргического сна, в который впал, и кричал, что сейчас принесет кипятку, который никто не просил.

Про Липу забыли. Пользуясь моментом, Ванзаров завел ее в купе и затворил дверь. Наконец и Женечку положили на диван. А после того, как на нее в суматохе плеснули горячим чаем, она ожила так шустро, словно лучшего лекарства не придумать. Купе ее было набито под завязку заботливыми мужчинами. И это хоть немного утешало.

— Расходитесь, господа, представление окончено, — сказал Ванзаров.

Лидваль тяжко оперся на костыль и мирно скрылся. Но Урусов был иного мнения. Он заявил, что требует окончательных объяснений: что значат Липины обвинения? В ресторане господин Ванзаров выкрутился, но после случившегося простой болтовней не отделаться.

— Что вы хотите знать, князь?

— Что случилось с Рибером на самом деле!

— Как вам будет угодно. Его убили в собственном доме.

— Кто?! Кто это сделал! — возмутился Урусов так, словно потерял лучшего друга.

— Возможно, кто-то, кто едет вместе с нами… А теперь, господа, прошу вас занять ваши купе…

Двери захлопали. Граве чуть задержался. Ему опять показалось, что мелькнула забытая тень. Хуже всего, что он не мог понять: когда именно она мелькнула. И какому полу она принадлежала. Что-то было так близко от него, дразнило, но в руки не давалось.

Граве заметил, что за ним пристально наблюдает этот строгий господин, словно ожидает признаний. Делать их решительно не хотелось. И Граве спрятался в купе.

Ванзаров легонько ткнул Николя в плечо.

— Отличный опыт заработали, дорогой проводник, — сказал он.

На этот счет Николя был другого мнения, но высказывать его не спешил.

— Бегите за нашим секретным доктором, пусть осмотрит Женечку на предмет нервного срыва.

— А вы куда? — ляпнул Гривцов.

— Займусь осмотром другой валькирии… — Он снял ружье с плеча и протянул Николя. — Неудобно идти в гости с оружием. Пристройте этот спортивный снаряд где-нибудь поглубже. А лучше спите на нем.

Николя принял ружье с нежностью мальчишки, которому впервые доверили настоящее оружие. Даже стволы погладил. Но тут же дал честное и благородное слово глаз с него не спускать. Или не слезать с него другой частью тела.

2

Липа спряталась в кокон: обхватив колени, закуталась одеялом по самую шею. В купе было тепло, но согреться не получалось. Порванное ухо саднило, кровь на щеке, но все это были пустяки. Мерзкий холодок полз по коже, колол в сердце и проворачивал гвоздик в груди. Она уговаривала его, чтобы отстал, не мучил ее, оставил в покое и сгинул. Ей так тяжело, так гадко, что не хочется жить. Вот сейчас открыть бы окно и сигануть в пустоту. Она представила, как раскинет руки и сделает шаг, ее подхватит набежавший поток, закружит, швырнет о камни насыпи. Может быть, затащит под колеса и ее тело, такое здоровое и прекрасное, от которого не могли оторвать взгляд мужчины. Колеса будут рвать его на части и кромсать так, что никто не узнает ее. А если упасть под откос, то она не умрет сразу, будет замерзать в пустом поле, и только птицы прилетят, чтобы дождаться, когда испустит дух. Она не сможет шевельнуться и будет смотреть в мертвые глаза птиц, моля о скором конце, чтобы их клювы добили ее. Это все так мучительно и некрасиво. И кто сказал, что все закончится в одну секунду, а не превратится в долгую пытку? Вдруг ее найдут, какой-нибудь обходчик на дрезине заметит лежащее тело, подберет и притащит на полустанок. Пьяный сельский врач грязными лапищами будет тискать ее, чтобы спасти, и чего доброго спасет. И жить ей тогда будет совсем незачем, раз у нее не будет того великолепного тела. От него ведь останутся жалкие обрубки. Как все это мерзко и глупо! Нечем себя убить так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Теперь все кончилось, и нет никакой разницы: жить ей или умереть. Все одно будет тоска и серость, как этот день за вагонным окном.

Она так глубоко ушла в свои мысли, что не сразу заметила, как рядом с ней появился кто-то. Она покосилась и обнаружила, что ее рассматривают откровенно и цинично. Неизвестно, сколько он тут сидел. Может быть, она говорила вслух, а он все слышал. Как это мерзко так себя вести и пользоваться ее слабостью! Неужели он не понимает? Тут Липа вспомнила, как ее распотрошили, не хуже капустного кочана. Этот не сделает случайного или необдуманного шага. Все у него заранее спланировано, и это тоже так гадко, что выть хочется. Как же эти мужчины могут так жить: без сердца, без жалости и прощения?!

— Не желаете обработать рану? В вагоне есть хороший специалист. Боевые шрамы украшают только мужчин.

Если бы он знал, как глубока ее рана. Никому ее не залечить.

— Что вам еще надо, — сказала она, чтобы избавиться от сверлящего взгляда. — Я сегодня не совсем готова к светским беседам. Пусть мои раны вас не беспокоят. А в утешениях не нуждаюсь тем более.

— Мне нет интереса вас утешать, — ответил Ванзаров.

Отчего-то Липе стало так обидно и больно, будто вороны уже начали клевать ее. При этом ухо саднило и напомнило о себе.

— Тогда убирайтесь… Отправляйтесь к этой змее, а то у нее мало утешителей.

— Я не затем пришел, чтоб так бесполезно потратить драгоценное время.

— Вы не человек, а механическая кукла, — сказала она, натягивая одеяло до ушей. — Все у вас рассчитано, по винтикам разложено. И свой смысл имеет. Никаких чувств, жестокий, мерзкий, отвратительный и липкий тип.

— Благодарю вас, — ответил Ванзаров.

— Любой мужчина уже набросился бы на меня или вышел вон. У вас вовсе самолюбия нет?

Ванзаров тронул ус, проверяя ровность линии.

— Давайте поговорим о вас, госпожа Звягинцева.

— Что можете сказать такого, чего бы я о себе не знала?

— Вы слишком растеряны и напуганы, чтобы принимать верные решения.