Северное сияние (сборник) - Юрий Герт

Трудно поверить, но факт есть факт: почти всю огромную страну, где он родился и жил, Александр Наумович изъездил, излетал, исходил — из конца в конец, будь то научные конференции или симпозиумы, дружеские гостевания или туристические маршруты с рюкзаком за плечами. И потому скупые, хитроумно-увертливые газетные сообщения с места событий казались ему вымокшими в крови, а сквозь равнодушную скороговорку радиодикторов слышались ему предсмертные хрипы и стоны. И он больше не мог писать и думать о том, чем отличается стих Северянина от стиха Гумилева, или о том, почему Бальмонт чаще использует мужскую рифму, а Сологуб женскую. То есть нежно любимый Александром Наумовичем “серебряный век” полетел — хотя бы на время — в тартарары. Но начал Александр Наумович, как и положено порядочному ученому, с себя. Так поступали создатели различных вакцин, спасительных для человечества: вначале испытывали их действие на себе.

Отчего, — задумался он вначале, — о Палестине говорят: “наша историческая родина”?.. Ведь слово “родина” обозначает место, где ты родился. А я, да и все мы, родились в России, в Советском Союзе, стало быть это и есть моя, наша родина. Что же до Палестины, то, если уж быть точным, это родина наших предков, причем — отдаленных, и о ней, населенной нашими предками две тысячи лет назад, следует говорить: “родина наших отдаленных предков”. В свою очередь мы, то есть наши еще более отдаленные предки, пришли в эту страну из Египта, отвоевали ее у племен, которые не имеют никакого отношения к нынешним арабам, однако и арабы считают эту землю своей исторической родиной... Но если быть последовательными и посмотреть, где находилась когда-то “историческая родина” у славян и германцев, у болгар и венгров, у хазар и варягов, у норманнов и татар, то придется немедленно заняться возрождением Золотой Орды и Хазарского каганата, империи Петра Великого и Казанского ханства, Московского княжества и Мавританского королевства... Но разве не этим как раз и занимаются те, кто ищет и находит поводы убивать друг друга?.. Люди дают замутить свои головы, разжечь кровь, им кажется, что враг идет на врага , хотя на самом-то деле — брат вдет на брата...

Об этом и была написана книга, по мнению Александра Наумовича столь своевременная и необходимая, что он полагал — ее удастся издать немедленно. И рукопись в самом деле читали, пожимали Александру Наумовичу руку, поздравляли с прекрасной, исполненной гуманнейших мыслей книгой, но издавать?.. С этим не торопились. Ни евреи, ни русские, ни православные, ни католики, ни мусульмане, ни иудеи, ни потомки хазар, ни потомки гуннов, ни в Старом, ни — уже теперь — в Новом свете. Александр Наумович никак не мог взять в толк — почему. И время шло, кровь обагряла планету то здесь, то там, одни люди делали оружие, другие его продавали, третьи пускали в ход, эти ложились в землю, те подсчитывали барыши, а ему было нечем заплатить за издание, и он только тем и занимался, что правил отдельные фразы, переписывал отдельные листочки — эту свою книгу он любил больше всего, что было написано им прежде, так мать особенно горько и нежно любит свое самое невезучее, неудачливое дитя...

16

Он и теперь довольно долго просидел над рукописью, кое-что перечитывая, кое-что переделывая, но при всем этом ни на минуту не забывая о Фреде. И под конец его, как говорится, осенило... Что, если он возьмет кота из госпиталя, не дожидаясь возвращения Фила?.. Это сэкономит кучу денег!.. Правда, при этом понадобится уплатить пятьсот долларов ... Но пятьсот — не тысяча, тем более, что у него еще осталось восемьдесят два доллара, значит, нужно добавить к ним всего четыреста восемнадцать... Эти деньги можно занять... Занять, перехватить... На две-три недели, пока вернется Фил... Слава богу, есть у кого...

Он закрыл голубую папку, завязал тесемки, снова спрятал ее в дорожную сумку, на самое дно. “Все люди — братья”, — крутилось у него в голове, когда он обдумывал, кому позвонить первому. Он решил, что позвонит Регине. Первый и единственный раз обратится к ней с просьбой. Может быть, это даже будет ей приятно. “Я всем вам обязана, всем!.. — сказала она, когда они оказались на кухне — в тот вечер обмывали ее кандидатскую. — И знаете, о чем я мечтаю?.. Чтобы вы когда-нибудь о чем-нибудь меня попросили... Я для вас сделаю все-все!.. А пока нас никто не видит, дайте я вас поцелую!..” И Александр Наумович снял очки и впервые так близко увидел ее глаза — голубые, сияющие, похожие на пронизанные солнцем льдинки...

Регина была способной студенткой, ее диссертацию, посвященную поэзии Мирры Лохвицкой, на ученом совете сочли незаурядным явлением. К тому же она сама писала стихи, одно из них было посвящено ему, Учителю с большой буквы... Он звонил ей в первый день по приезде в Нью-Йорк, она тут же продиктовала свой адрес, взяла с него слово, что он приедет...

— Ах, я так рада, так рада! — услышал он в трубке ее мелодичный, вибрирующий голос. — Я так рада вашему звонку!.. — Судя по всему, она действительно была рада. Впрочем, он и не сомневался, что так оно и окажется. — Как вы?.. Когда вас ждать?.. Вадим за вами заедет. Правда, он сейчас в России, но скоро вернется. Вадим — это мой муж, у него бизнес... У него, то есть у нас... Вот он и мотается — из Штатов в Россию, из России — в Штаты...

Бизнес... В его представлении это как-то не вязалось с Миррой Лохвицкой...

— Ах, Александр Наумович, милый, это же Америка... Здесь все делают деньги, разве вы не поняли?

— Это я понял, — сказал Александр Наумович, вздыхая.

— Какой же у вас бизнес, позвольте узнать?

— Дамское белье, — проговорила она помолчав и с некоторым смущением в голосе. — Александр Наумович, если вам что-нибудь нужно...

— Спасибо, — сказал он сухо, — но я не ношу дамского белья.

— Я понимаю, — сказала она, смеясь. — Но может быть для вашей жены...

— Нет, спасибо, — повторил он. Его ужалило в самое сердце то, что его любимейшая студентка, надежда кафедры, стоит за прилавком, предлагая покупателям бюстгальтеры и колготки. — А что же стихи, Регина? Ваши стихи? Ведь вы писали стихи, насколько я помню?..

— Ах, Александр Наумович, вы еще помните, а я давно забыла...

В голосе Регины прозвучали не то насмешливые, не то жалобные ноты, Александр Наумович не разобрал, поскольку мысли его совершили крутой вираж и от стихов Мирры Лохвицкой скакнули к более насущным проблемам.

— Регина, — произнес он вполне, по его мнению, деловым тоном, каким только и надлежит говорить, когда речь идет о деньгах, — мне нужны пятьсот долларов, на две-три недели.

— Сколько?.. — переспросила она удивленно.

— Пятьсот. И срочно. Через две, самое большее — три недели я все верну, — добавил он, ощутив небольшой зазорчик в их диалоге, эдакую легкую, но царапнувшую его паузу.

— Вы меня обижаете, — сказала она, и хотя все — слова, интонация — оставались вроде бы теми же, что-то в голосе Регины изменилось. — Неужели вы думаете, Александр Наумович, что я вам не верю?.. Чем я такое заслужила?.. От вас?..

Он извинился. Он попросил прощения. Он не хотел... Он рассказал ей всю историю, связанную с котом.

— Да, — сказала она, — понимаю... Вам нужны деньги... И срочно...

— Срочно, — подтвердил он. — В том-то и дело, что срочно...

— Как же быть?.. Боюсь, что ничего не смогу для вас сделать, — сказала она. — Пока не вернется Вадим...

— Но тогда будет поздно! Деньги нужны мне сейчас!

— Но сейчас их у меня нет...

— Послушайте, — сказал Александр Наумович, теряясь.

— Но у вас бизнес... Неужели какие-то пятьсот долларов... На две недели... Даже меньше — четыреста восемнадцать... Мне этого хватит...

У него сел голос. Кажется, впервые в жизни он говорил таким просительным, умоляющим тоном.

— Александр Наумович... К сожалению... У меня сейчас нет свободных денег... Все деньги вложены в дело, таков закон бизнеса...

Он дал ей выговориться, простился и положил трубку.

17

Меньше всего в тот день ему хотелось вновь испытывать судьбу, кому-то звонить... Но и откладывать он был не вправе, учитывая, что каждые сутки стоят пятьдесят долларов. К тому же, едва он представил себе Арона Львовича, на душе у него потеплело. Вот с кого нужно было начинать! Как он уговаривал, услышав по телефону голос Александра Наумовича, немедленно приехать к нему, как дразнил, перечисляя редкостные книги, которые приобрел за годы жизни в Нью-Йорке: “Снилось ли вам такое, дорогой мой?..”

Александр Наумович несколько раз набирал его номер и, в ожидании, когда поднимут трубку, ощупывал кончиком языка мостик в глубине рта — чудо протезного искусства, на которое во всем городе способен был только Арон Львович: в связи с давним дефектом челюсти у Александра Наумовича за мостик никто не брался... Но помимо зубопротезных дел еще кое-что, и не в меньшей степени, сближало их, а именно — книги по еврейской истории. Арон Львович собирал их чуть ли не всю жизнь и давал читать лишь особо доверенным людям...