Путеводитель по современным страхам. Социология стрёма - Константин Игоревич Филоненко

ежедневный обязательный обряд. Опытному исследователю повадки людей в общественном транспорте расскажут больше, чем иное интервью. Один из моих соцфаковских преподавателей говорил, что, если мы хотим хоть немного приблизиться к пониманию того, что такое социальная структура, мы должны проехаться с любого вокзала на последней электричке из Москвы.

Электрички действительно занимают особое положение в российской культуре. Специфика этого транспорта в том, что он воплощает очень важный символ – массовое и доступное перемещение.

Особенности российского пространства описаны во множестве трудов, аналитических материалов и в художественной литературе. Я возьму на себя смелость их обобщить. У нас есть огромная страна, которая состоит из очень плохо связанных между собой городов. Централизованность страны проявляется в том, что добраться на поезде или самолете из одного города в другой зачастую можно только через Москву (хотя друг от друга они находятся в 300 километрах, а от столицы в 1000). И это бескрайнее пространство не понятно кем заселено и давит своим присутствием. Для многих электричка – единственный способ увидеть это пространство. Она – связующее звено, которое объединяет страну, соединяет население и пространство. Причем не только метафорически. До последнего времени ходили слухи о настолько большой доступности и распространенности электричек, что якобы можно было доехать от западных границ чуть ли не до Владивостока только на электричках – пересаживаясь с одной на другую. Электричка – место, куда люди садятся чтобы пересечь значительное и загадочное пространство. Для того чтобы преодолеть его как-то иначе – необходимо обладать некоторым статусом: билет на самолет или поезд дорог, а личный автомобиль был роскошью. Это, кстати, отражено в литературе – все быстрые перемещения совершаются не без помощи темных сил: от путешествия верхом на черте в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» до перемещения Воландом из Москвы в Ялту несчастного Лиходеева.

Помимо массовости, электрички – это еще и пространство свободы. Не только в смысле перемещения, но и в самовыражении. В них позволено то, что запрещено во многих других местах, – это проявляется не только в странной и характерной коммерческой деятельности и песнях под гитару или баян, но и в большей вероятности быть втянутым в неприятную историю. У Вени Ерофеева украли вещи случайные попутчики и собутыльники. И это он еще легко отделался!

Я задержался в Туле, но опоздать я не хотел, поэтому вместо привычной маршрутки до юга Москвы я выбрал электричку. Был ноябрьский вечер, причем будничный. И народу в вагоне, на удивление, было мало. Я сел в восьмой вагон, на одну из свободных скамеек, ближе к окну. Лицом в сторону движения. До Москвы из Тулы ехать примерно три с половиной часа, мне до этого приходилось кататься на такой электричке. Я уже не маленький мальчик, поэтому насчет длинного пути не расстраивался – воткнул наушники и, закутавшись в куртку, начал дремать. Мерный стук колес, теплый свет. Вечереющая Россия за окном и мягкие мелодии медленно убаюкивали меня. Альбом, который я включил и слушал, состоял из десяти песен, в среднем по четыре минуты. Когда я почувствовал «это», шла восьмая песня. В полудреме я узнал песню и приоткрыл глаза. Свет из тускловато-желтого стал белым, как у ламп дневного света. Я не придал этому значения и лишь поежился от холодка, который забирался за шиворот. Я, как и прежде, сидел один на своей лавке, попутчиков было немного, и обратил внимание, что не все из них были со мной с отправления. Часть «туляков», которые сели со мной, куда-то ушла. Новые попутчики, казалось, не придавали необычной пустоте вагона никакого значения. Я поковырялся в плеере и поставил в список воспроизведения следующий альбом. Он в целом длится минут пятьдесят. Вновь укутавшись и расслабившись, я попытался задремать. Дальше, периодически просыпаясь, я замечал, как из вагона в тамбур уходят испуганные «туляки». Несколько раз меня будил шум хлопающих дверей, и я замечал обеспокоенные лица моих «оригинальных» попутчиков, убегающих в соседний вагон. Но музыка играла, куртка грела, и я вновь впадал в сладкую дрему. Пока на окончании последней песни второго альбома, через полтора часа после посадки в электричку, я проснулся. Причем, как ни банально, резко. Дремота и зыбкость восприятия исчезли в секунду. Я поежился, продираемый сильным холодом. За окном темно. Свет, не греющий, а такой же холодный, как и сквозняк в вагоне, освещал вагон хорошо. И только теперь, по-цыплячьи вытянув шею, я осмотрелся вокруг.

Первое, что я заметил: в вагоне ни одного «оригинального» попутчика, что сели со мной в Туле. Лишь пришлые. Я легко их отличил, потому что туляки были одеты как подобает жителям крупного самодостаточного областного центра. Окружающие попутчики сели явно на промежуточных остановках. И мужчины, и женщины были одеты в темных цветов одежды, без каких-либо лейблов или опознавательных знаков абсолютно. Второе: все они улыбались. Неестественно, не как обычные люди. Улыбка была странной, необычной. Не после хорошей шутки, не после теплого воспоминания где-то в уме. Нет. Даже не хитрая ухмылка. Создавалось впечатление, будто весь вагон (я насчитал 11 человек) решил улыбаться без всякой причины. Просто корчит улыбающееся лицо. Я поежился. Странно. Очень странно. Я выключил плеер и несколько минут вглядывался в окно. Глухой лес, хотя периодически на такой оживленной линии должны встречаться селения. Я вглядывался на протяжении десяти минут – ничего, глухой лес. А когда была последняя остановка? Я не могу вспомнить, когда мы останавливались в последний раз. И уж тем более, когда вошли все те люди, с которыми я сидел в этом вагоне? Белый свет неприятно резал глаза, я вытер выступившие слезы. Обернулся и понял, что сижу не один: напротив меня, на краю противоположной скамьи, сидел парень и улыбался. Все бы ничего, но смотрел он прямо на меня, прямо мне в глаза. Мне, как скептику, сперва показалось, что это очередной сельский бык, которому захотелось попугать городского. Я громко хмыкнул и, расправившись на скамье, вылупился на него в ответ. Но это не сработало, и очень скоро от страха ежился я. Парень не среагировал на меня. Он так же, не мигая, улыбался и смотрел. Я хмыкал, грозно морщил брови, подмигивал, но это не работало. Вообще. Он смотрел и улыбался. Я спросил: «Что надо?» Парень смотрел на меня. Я поднял голову и заметил, что все, кто был в вагоне, стягивались к нам. Ко мне. Толпа попутчиков в темном собиралась ближе. Причем их перемещения я не видел. Отвлекаясь на смотрящего в упор парня, я не успевал заметить движения. Вот женщина в очках через три ряда позади