По черному следу - Сергей Павлов

Скоро он поймал себя на том, что осматривает город деловито и даже с некоторой долей придирчивого практицизма. Как специалист. Никуда не денешься, он был специалистом по Дальнему Внеземелью. Дальнему, правда, но принципиальной разницы это, пожалуй, здесь не имело. Ни на секунду Аркадия не могла его обмануть кажущейся абсолютной безопасностью и безмятежностью. Он был твердо уверен, что жизнь в Аркадии далеко не проста и определенно не безмятежна. Потому что это Внеземелье. Близкое ли, Дальнее, но все равно Внеземелье. А Внеземелью он не доверял и на четверть мизинца. Никогда, их при каких обстоятельствах. Должно быть, поэтому в отрядах и группах, где ему доводилось командовать, люди погибали редко. Люди не любили его — он это знал, — награждали его не всегда безобидными прозвищами — он терпел и прощал, — но ни разу не попадалось среди его подчиненных такого, который бы неохотно пошел вместе с ним, Лунным Дэвом, на любую по сложности операцию. Его считали чем-то вроде ходячего талисмана (бывало, просто жались к нему во время уж слишком отчаянных передряг) и не знали, что весь его «счастливый» опыт основан на недоверии. Он мог понять и простить все, кроме беспечности в отношениях с Внеземельем. И чем больше он видел дизайнерских ухищрений, смысл которых сводился к стремлению подчеркнуть внутреннее благополучие меркурианской среды обитания, тем зорче приглядывался к свидетельствам «технического недоверия» к Внеземелью. А свидетельств встречалось немало, хотя специально он их не искал.

На верхних уровнях города он обратил внимание на световые фигурки стилизованных черепах, забавно перебирающих лапами, и выяснил, что цвет «веселых рептилий» информирует о состоянии защитного поля где-то высока над головами аркадцев. Черепашки переливались успокоительно зеленым сиянием, но плиты мощной металлоброни, пока разведенные в стороны и замаскированные под декоративные карнизы, тоще о чем-то ведь говорили… Попутно он выяснил, что вертикальные шкалы уличных термометров одновременно служат для указания уровней проникающей радиации: и когда он взглянул на верхние цифры одного из этих изящно декорированных указателей, ему стало понятно: Аркадия готова ко всему. По крайней мере, жители ее учитывали даже вероятность катастроф… Ему хотелось продолжать смотреть на город глазами ослепленного роскошью новичка, по это было уже невозможно. Уличные шкалы газового контроля. Искусно закамуфлированные экраны и сигнализаторы экстренного оповещения. Тусклые круги с едва заметными надписями: «Выход к лифтам скоростного спуска в убежище», «Склад аварийного оборудования», «Вход в герметариум по сигналу 2-Т». Еще ожидая в резерве меркурианскую визу, он знал, что скучать на этой планете ему не придется. Но между «знать» и «почувствовать» была определенная дистанция, которую предстояло преодолеть. И было странно, что в Аркадии эта дистанция для него растянулась. Он многое увидел, кое-что понял, однако почти ничего не почувствовал.

Яркая надпись, прыгая с места на место, как ополоумевший заяц, усиленно соблазняла войти в обеденный зал ресторана «Бамбук». Он вошел. Никакого зала здесь не было. Что-то вроде бугристо-оранжевой трубы с волнообразно колышущимися стенками… Он ощутил ускорение. Быстрый подъем, будто вдоль гигантского пищевода… Внезапная остановка. Распахнулась ослепительно солнечная дыра, и сначала он увидел поверхность Меркурия, а ум потом разобрал, что залитые солнцем горы видны сквозь прозрачный стакан ресторанного зала. Над горами было черное небо.

Он поискал свободный стол в той стороне зала, откуда открывалась панорама грандиозных валов двух почти соприкасающихся цирков, и, чувствуя на себе взгляды соседей, сел к залу спиной. Есть он любил в одиночестве. Когда нельзя было есть в одиночестве, он спокойно ел в обществе и никого не замечал.

Судя по широте кругового обзора, обеденный зал ресторана «Бамбук» находился где-то на самой верхушке довольно высокой башни. Если смотреть в промежуток между валами, отсюда неплохо были видны заслоняющие горизонт горбы мрачного кряжа, угловатые, как обтянутые шкурой костяки изнуренных коров. По склонам горбов, которые были поближе, медленно сползали желтовато-белесые, грязно-зеленые и серые с бурыми гривами языки чего-то такого, что походило на перелившуюся через край котла очень густую и вязкую пену какого-то варева. Не сразу он догадался, что это струится по склонам лавина дымов… «Пожалуйста, — проговорил кто-то над ухом, — ваш заказ». Он отстранился и посмотрел на тумбу разговорчивого буфета. Лапки буфетного манипулятора быстро сервировали стол, произнесли: «Приятного аппетита!» — и не успел он моргнуть, как перед ним оказался прозрачный судок с небольшим количеством янтарной жидкости. «Странные порядки…» — подумал он, опуская ложку в судок.

Еда была вкусной, но ее было мало. Он набросал туда гренков, перемешал, к в кресло напротив села девушка с недовольным, как ему показалось, лицом. Русые волосы, модно свисающие над ушами двумя короткими пучками, золотистый свитер-паутинка, нахмуренные брови.

— Не помешаю? — спросила она.

— Нет.

— Приятного аппетита, — произнесла она не слишком-то дружелюбно.

— Благодарю.

Пока он ел суп, она, заказав «дежурный обед», сердито гремела предметами сервировки. «Бывалый десантник и юная экспансивная меркурианка», — подумал он и перестал обращать на это внимание.

— Вы не умеете есть, — вдруг сказала она. — Вы едите как автомат, бесстрастно, словно не замечаете разницы между стерляжьей ухой и гороховым концентратом.

Он посмотрел на нее. Она была довольно красива, но не настолько юна, как ему показалось вначале. От нее ощутимо исходили флюиды мрачного настроения.

— А вы не умеете вести себя за столом.

— Это вы мне?.. — спросила она с ироническим любопытством.

— Вот именно, — подтвердил он. — Я, догадываюсь, случайно занял ваше любимое кресло и, вероятно, съел заказанный вами суп, но, согласитесь это не повод для такого мощного раздражения.

— Верно, — сказала она. — Не повод… Просто я сегодня не в своей тарелке. Извините. Бывает. — Синевато-серые ее глаза глядели серьезно и словно бы куда-то мимо него.

— Итак, мы оба не в своей тарелке, — проговорил он, разглядывая очередное блюдо, поданное манипуляторами. На длинной стеклянной посудине лежало три листа салата, два розовых шарика и кубик розоватого студня, и все это было удручающе миниатюрным. — Давайте меняться, — предложил он.

— Нет, попробуйте. Это все из креветок и очень… питательно. — Тень усмешки прошла по ее губам. Глаза оставались серьезными. — Сегодня день моего рождения, я угощаю.

— А… Поздравляю. И сколько же?.. Впрочем, ладно.

— Последний раз двадцать.

— Двадцать девять? Я готов был подумать, что вам девятнадцать.

— Спасибо.

— Не за что, это не комплимент.

— Вы тоже сегодня не в духе? — спросила она.

— Нет, это мое обычное состояние. Я, видите ли, мало приспособлен для светских бесед.

— В таком случае будем есть молча… Закажите себе что-нибудь мясное.

Он заказал беф-монтре.

Ели молча. Смотреть на свою сотрапезницу он избегал. Но заметил, как она, стараясь проделать это украдкой, подала отрицательный знак головой и рукой кому-то за его спиной. Он понял, что испортил людям компанейский обед. А может, и совершил какую-нибудь еще большую глупость. Торопливо заканчивая десерт, сказал:

— Надо было сразу мне все объяснить, я мог уйти к другому столу, и прекратился бы этот цирк.

В ее глазах возникло и тут же угасло какое-то необычное острое выражение, он его уловил, но не понял.

Очень спокойно она сказала:

— Чепуха, не обращайте внимания. Я должна была ответить на вопрос моей подруги. Только и всего… По-видимому, вы впервые в этом ресторане?

— Я впервые на этой планете.

— Сегодня? «Россия»?

— Да. Кстати, в обеденных залах «России» иные порядки.

— А раньше?

— Что «раньше»?

— Где вы обедали раньше, можно узнать?

— Можно. В обеденных «залах» Дальнего Внеземелья.

— Каким же образом вы… сюда, на Меркурий?

— По собственному желанию. Если вы это имели в виду. — Он подчеркнул слово «это».

— Нет, я имела в виду другое. Обычно космодесантники специализируются избирательно, в их среде есть «планетчики», «лунники», «пространственники»…

— Вы неплохо знаете нашу среду, но все это верно только отчасти. Хороший десантник должен быть всяким.

— Вы… хороший десантник?

— Я всякий.

— Скажите… вам нравится ваша работа?

Он посмотрел на нее.

— Почему вы об этом спросили?

— Чтобы знать, как вы ответите.

Он еще раз внимательно посмотрел на нее.

— Разве это хоть сколько-нибудь важно — как я отвечу?