Золото Маккены - Генри Уилл

— Время? — удивился, поднимаясь, старатель. — Для чего?

— Чтобы отобрать ее! — задыхаясь, крикнул Пелон. — Ведь Салли решила отдать то, что предназначалось только тебе, этому болванистому мимбреньо. А он не умеет обращаться с женщинами, не умеет! Мозги у него как у пятилетка! Салли доведет его до умопомрачения!

Он развернулся и легко направился в сторону сторожевого пункта. И тут же остановился. Маккенна едва не ткнулся ему в спину, уставившись на тропу, ведущую в расщелину.

Из притененной утробы каньона на яркий солнечный свет выходил Хачита.

В руках у него бесстыдно-нагая, со свесившимися руками, ногами и болтающейся головой лежала ясноглазая апачская шлюха — Салли.

— Да-э-са, — скорбно вскричал Хачита. — Она мертва!..

ЯБЛОЧКО ОТ ЯБЛОНИ

Как обычно бессвязно, все время запинаясь, Хачита поведал, что произошло. История получилась скверная. Пелон не ошибся. Несмотря на весь свой рост, индеец был, что дитя малое и не имел понятия, как следует обращаться с женщинами. Он был столь велик, непроходимо глуп — ох уж, эта его лошадиная морда! — и настолько робок, что женщины обходили его за версту, а сам он не мог заставить себя подойти к ним. Салли на него и не смотрела, а тут прибежала в каньон, где Хачита поджидал Микки Тиббса. Она появилась залитая солнечным светом, совершенно голая, двигаясь так, что любой мужчина поневоле бы задумался о самых низменных вещах.

Но и тогда Хачита всего лишь сказал ей «привет»и посоветовал поскорее убраться, потому что стоял на страже. Но Салли только рассмеялась и погладила его, а потом заставила положить руки ей на грудь и, ну, вот, так уж получилось, что в следующую секунду они летели в горячий песок, а потом начали кататься, обнимаясь, рыча и подвывая, как дикие звери, и вдруг Хачита обнял ее за шею, чтобы прижать покрепче, но услышал что-то похожее на «хрусь!»… Салли прекратила дергаться и осталась лежать, не мигая, заглядывая куда-то вдаль и одновременно в себя. В ее глазах больше не было жизни, и Хачита, хоть и был непроходимо глуп, все-таки понял, что Йонсен взял ее душу — женщина мертва.

Пока великан рассказывал свою бесхитростную трагедию, Маккенна опустился на колени перед обмякшим телом Салли. Поднял голову и тут же опустил ее. По тому, как она свалилась обратно и кувырнулась на сторону с руки — подбородком вверх, под невероятным углом — шотландец понял, что Хачита в неистовстве первого любовного опыта просто-напросто сломал женщине шею. Глен поднялся на ноги, дослушивая последние слова признания неуклюжего апача. Хачита, как и Пелон, как и Маль-и-пай, со страхом ожидали приговора. В одно мгновение, не веря очевидному, повинуясь какому-то импульсу, все повернулись к Маккенне, надеясь на чудо, на то, что умение и способности белого смогут оживить этот безжизненный хлам. Шотландец был поражен, увидев, что огромный апач рыдает, как ребенок. Никогда до этого он не видел плачущего апача. Собственно, как Маль-и-пай и Пелон. В этих землях знавали слезы от попавшей в глаза пыли или песка, но чтобы влага появлялась под влиянием чувства?.. Да еще на людях? Конечно, ни женщину, ни мужчину нельзя упрекнуть в том, что они поддались настроению и выказали слабость в подобный момент. Но по-настоящему реветь? Чтобы слезы текли ручьем? О таком в стране апачей не слыхивали. Маккенна сообразил, что Пелону и Маль-и-пай страшно неудобно за соплеменника, поэтому отвернулся и, понимая, что в данном жутком случае это наилучший выход, заговорил, обращаясь к одному Хачите.

— Друг мой, — сказал он громадному апачу, — нельзя ли нам отойти и поговорить? Можешь высказать все, что накопилось у тебя в душе или просто помолчать. Посидим и пусть воспоминание об этом ужасном происшествии улетучится подобно дыму. В том, что случилось с этой несчастной женщиной, твоей вины нет. Если хочешь, я постараюсь объяснить, почему. — Шотландец сделал небольшую паузу, чтобы дать великану пораскинуть тем, чем следовало раскинуть, и добавил:

— Ты ведь знаешь, Хачита, что твой погибший у Скаллз друг мне доверял. Ведь так?

Тут старатель сжульничал. На самом деле, он понятия не имел о том, как к нему относился Беш, но индейцы чрезвычайно чувствительны, и Маккенна посчитал, что молодой воин чирикауа отвечал взаимностью на его симпатию и расположение. В этом шотландец оказался прав.

— Так, — ответил Хачита, поднимая необъятную голову и растирая рукой слезы, — это правда. Мой друг, погибший у колодца, говорил мне, что если с ним что-нибудь случится, я могу тебе довериться; говорил, что ты хороший белый. И еще что-то — не по поводу тебя, а о самом важном. С того момента, как он упал, я все пытаюсь вспомнить. Но ты же знаешь, патрон, что с таким, как у меня, скудным умишком…

— Не так уж он скуден, твой ум, — ответил Маккенна. — Просто ты не суетишься, поэтому счастливее многих. Это удел храбрых. А теперь давай присядем у тополей и попьем кофе.

Хачита покорно кивнул, и они двинулись к деревьям.

Но Пелон уже пришел в себя.

Появившись внезапно из-за спины Маккенны, он сипло проговорил:

— Минуточку! Какого черта ты тут себе позволяешь? Ничего мне не сказал о сестре. Отчего она умерла?

— Шея, — ответил Маккенна. — В припадке страсти Хачита сломал ей шею. Свернул, как цыпленку, можешь сам пощупать. Но он не ведал, что творит. Поэтому невиновен.

— Да знаю я, знаю, — проворчал бандит. — Черт побери! Ты не должен был напоминать…

— Па! — Это Маль-и-пай поспешила присоединиться к ним. — Невиновен! Вы, мужчины, всегда невиновны. Черт, а что бы вы сделали, например, с жеребцом, который, не зная, как покрыть кобылу, сначала бы забил ее до смерти копытами, а затем зубищами ободрал в любовной игре шею. Я спрашиваю, чтобы вы с ним сделали? Проклятье, да вы, ублюдки, просто бы его убили, вот и весь сказ. Отвели бы сукина сына куда-нибудь подальше в чаппаралль и пустили бы пулю гулять в его безмозглой голове, вот и все!

Пелон вовремя к ней прыгнул и успел вывернуть из рук старый винчестер, когда старуха уже собиралась прострелить Хачите голову.

— Будь ты проклята! — крикнул он. — Хочешь стрелять в узком каньоне в то время, когда мы ждем…

Ему не удалось закончить выволочку: полукровка вспомнил о том, что мгновенно умерило его ярость.

— Боже мой! — прошептал Пелон. — Мы забыли о Микки!

Он швырнул старухе ружье, а сам нагнулся за карабином, лежащим возле костерка. В это время позади раздался насмешливый голос, от которого все замерли. Голос почти девичий, но в котором звучала шепелявость, сравнимая разве что со звуком трещотки гремучей змеи.

— Уж конечно, — сказал голос по-испански, — вы позабыли о Микки, — а вот Микки о вас не забыл.