Перед вызовами времени. Циклы модернизации и кризисы в Аргентине - Петр Яковлев

Таков был основной теоретический багаж, определивший узловые моменты программы («дорожной карты») экономических реформ, разработанной неолибералами во главе с Д. Кавалло и реализованной в своих основных чертах в первой половине 90-х годов прошлого века. Как видим, главные подходы, взятые на вооружение Розовым домом, носили космополитический характер и полностью соответствовали западному идейному мейнстриму тех лет. К этому, вероятно, следует прибавить концептуальные подходы собственно аргентинских «исторических» либералов, многие годы бессменно возглавлявшихся Альваро Альсогараем. Превратившись из непримиримых врагов перонизма в наиболее близких союзников К. Менема и окружавших его «менемистов» и «неоперонистов», твердо стоящие на либеральных позициях члены партии СДЦ также внесли свой вклад в идейный арсенал «команды» Д. Кавалло.

Победа ХП на выборах 1989 г. и приход в Розовый дом администрации К. Менема, отказавшегося от идейного наследия «исторического» перонизма и избравшего неолиберальный вариант экономического реформирования, означал, что либеральные знамена СДЦ оказались перехвачены новой властью. Это обстоятельство, с одной стороны, ослабило интерес к либералам (появились иные, значительно более влиятельные носители рыночной идеологии), а с другой – позволило отдельным представителям СДЦ «влиться» в ряды аргентинских реформаторов и внести свой конкретный вклад в процесс рыночных преобразований.

Тем самым вокруг Д. Кавалло образовалась группа «неолиберально настроенных» профессионалов, состоявшая из «неоперонистов», либералов и внепартийных экономистов, главным образом из «Фонда Медитер-ранеа». Так, Карлос Санчес занял пост заместителя министра, Альдо Дадоне – президента БАН, Роберто Доменеч – директора Центрального банка и т. д. Дочь А. Альсогарая – Мария Хулия вошла в состав правительства и приняла самое активное участие в процессе приватизации государственных предприятий. С этой командой Д. Кавалло и приступил к практической реализации программы реформ.

Кардинальное значение для формирования общей линии экономической политики правительства К. Менема имело одобрение Национальным конгрессом 28 марта 1991 г. закона 23.938, который вступил в силу 1 апреля того же года, вошел в историю как закон «О конвертируемости» («конвертибилидад») и коренным образом менял валютно-финансовую ситуацию в стране. Вот его основные положения.

1. Центральный банк был обязан в неограниченном количестве продавать иностранную валюту из расчета 10 тыс. аустралей за 1 доллар США. Несколько позднее (с 1 января 1992 г.) вводилась новая аргентинская денежная единица с традиционным названием – песо и устанавливался ее паритет с американским долларом (1:1).

2. Центробанк обязывался постоянно располагать золотовалютными резервами в объеме не меньше 110 % имевшейся в обороте денежной массы (агрегат Ml). Комментируя такую политику, американские экономисты П. Кругман и М. Обстфельд писали: «Фиксируя валютный курс, центральный банк отказывается от своей способности влиять на экономику посредством денежно-кредитной политики»170.

Кроме того, запрещалась индексация контрактов, номинированных в аустралях, благодаря чему блокировался «переброс» инфляции в будущее, и прерывалась инфляционная инерция, с которой страна жила несколько последних десятилетий. С целью укрепить фактически вводимый в стране бимонетарный режим (равноправное хождение двух денежных единиц: аргентинского песо и доллара США) разрешалось впредь заключать контракты в американских долларах.

Существенно менялась и суживалась макроэкономическая роль Центробанка, утратившего возможность финансировать государство путем практически бесконтрольной эмиссии денег (как правило, по требованию исполнительной власти, которая таким способом «заделывала» бреши в федеральном бюджете и одновременно «разгоняла» инфляцию). Это было важнейшее – и весьма трудное – политическое решение, достаточно быстро оздоровившее денежный рынок. В условиях системы «конвертибилидад» государство могло получить дополнительные средства только путем заимствований на внутреннем или внешнем финансовых рынках, выпуская соответствующие суверенные долговые инструменты (обязательства). Такое положение дел теоретически должно было вынудить федеральные и провинциальные власти укреплять финансовую дисциплину и повышать собираемость налогов – единственный источник денежных поступлений, не считая заимствований.

Введение режима «конвертибилидад» и по сей день остается остро дискуссионной темой, сталкивающей самые различные точки зрения и порождающей порой весьма парадоксальные, неожиданные оценки. Рассмотрим некоторые из них, чтобы получить более полную и сбалансированную картину происшедшего в Аргентине в 1990-е гг.

Начнем с мнения самого Д. Кавалло, неоднократно обращавшегося к анализу закона «О конвертируемости». В работе, подготовленной для авторитетного испанского Королевского института Элькано в 2002 г.171, бывший министр сформулировал ряд тезисов, представляющих немалый интерес. Прежде всего, он опроверг абсолютно устоявшееся мнение, что режим «конвертибилидад» предполагал «мертвую» привязку песо к доллару в соотношении 1:1. По утверждению Д. Кавалло, закон устанавливал «потолок» обменного курса, т. е. аргентинская валюта не могла быть дороже американской, но не определял нижнего уровня соотношения двух валют. Таким образом, согласно автору закона «О конвертируемости», введенный валютный режим юридически оставлял возможность для маневра – в случае необходимости понизить номинальную стоимость песо. На этом основании утверждалось, что не следует ставить знак равенства между режимом «конвертибилидад» и твердо фиксированным обменным курсом (pegged/fixed exchange rate). Далее, Д. Кавалло подчеркивал чрезвычайную популярность «конвертируемости», которая позволила аргентинским гражданам осуществлять любые денежные операции и накапливать личные сбережения в иностранной валюте, а на макроэкономическом уровне на определенный отрезок времени (почти 10 лет) обеспечила устойчивость и стабильность национальной финансовой системы. И последнее. Говоря о других макроэкономических эффектах «конвертируемости», экс-министр указал на следующее:

♦ в 1970–1990 гг. среднегодовой прирост ВВП составил 0,7 %, а в 1990–1998 гг. (т. е. в условиях «конвертибилидад») – 6,3 %;

♦ в 1970–1990 гг. количество занятых в народном хозяйстве возрастало в среднем на 0,9 % в год, в 1990–1998 гг. – на 1,4 %;

♦ в 1970–1990 гг. факторная производительность аргентинской экономики (рассчитанная как остаток по Солоу ) [25] снижалась в среднегодовом исчислении на 1,1 %, а в 1990–1998 гг. возрастала на 4,3 %172.