Последняя война - Андрей Мартьянов

И он решил создать в Степи нечто подобное, не столь давно объявив самого себя единовластным повелителем мергейтов. Шадом, так сказать. Сколь жалкое подражание! Дикарь, провонявший кислым кумысом и лошадиным потом, возжаждал уподобиться божественным властителям! Таковыми Даманхур не без оснований считал только самого себя, кенига далекого Нарлака и владыку заморской Аррантиады. Три великие державы, получившие от богов право руководить судьбами мира.

Даманхур не жалел золота для подкупа ханов Великой Степи, которым не нравился Гурцат, но несколько месяцев тому изможденный гонец принес известие, что сочувствующие Саккарему степняки перебиты новым хаганом, а Гурцат забрал под свою руку все земли, начиная от границ Саккарема и полуденного побережья до темных и незнаемых лесов на полуночи, наголову разгромил Аша-Вахишту государство родственных сакка-ремцам манов, посягнул на земли лесовиков… Степь разрослась и усилилась безмерно.

Однако шад и его советники полагали, что блеск звезды Гурцата недолговечен и ее огонь растворится в необозримых пространствах Степи. Это было самой ужасающей ошибкой Золотого Трона.

Военачальники Даманхура думали так: "Степняки не в первый раз нападают на пограничье Саккарема и всегда откатываются. Держава не понесет особого урона, потеряв несколько тысяч мер хлопка или пшеницы, выращиваемых в недалеких от Степи областях. Война даже полезна — можно снова поднять армию да погонять жалко вооруженные отряды мергейтов по Степи. Войску не подобает сидеть без дела. Если же тысячи Гурцата всерьез полезут на полдень, к городам и плодородным долинам — что ж… Имя солнцеликого шада снова покроется неувядаемой славой и честью, а степняки навсегда запомнят, что на полдень, в пределы блистательной империи, лучше не соваться. Себе дороже".

…Первые несколько дней нашествия Даманхупа словно парализовало. Он заперся в своих покоях пуская к себе одну лишь любимую жену (которая не столько плотски ублажала шада, сколько успокаивала напуганного и донельзя расстроенного супруга) да верховного дейвани, продолжавшего железной рукой держать власть в Саккареме. За неполную седмицу была потеряна область Шех-дад, а сам город сровнен с землей. Отдельные отряды мергейтов заполонили полуостров Эль-Дади (не столь давно ими разграбленный) и снова захватили этот важнейший порт на восходном берегу.

Потом стали приходить еще более невообразимые вести — бесчисленные полчища диких, озверевших от крови и немыслимых богатств Саккарема мергейтов заняли долину Табесин, выжгли поместья эмайров и вышли к самому берегу реки Дийялы, границе Междуречья — кормилицы Саккарема. Лишь несколько городов, окруженных высокими и крепкими стенами, держались в осаде, благо степняки не умели штурмовать большие крепости.

Четыре дня назад две огромные армии конных мергейтов ударили через хребет Кух-Бенан, но были остановлены. Благородный Эль-Калиб со своими тысячами лучников держал крепости на перевалах, не давая степнякам войти в коренной Саккарем. А ведь Гурцат и его десятитысячники вполне могут отыскать обходной путь и тогда… Грязный поток степного войска разольется по цветущей стране, выжигая, грабя и убивая. Только вчера Даманхур приказал подтянуть к Мельсине восемь конных тысяч и пешие отряды — этим войском командовал младший и самый любимый брат шада Хадибу, прославившийся в походе на меорэ.

— Господин, — Даманхур встрепенулся, отбрасывая мрачные мысли, и повернулся на голос, — гонец от десятитысячника Эль-Калиба готов предстать перед твоим солнцеподобным взором.

Шад Саккарема поднялся с ковра, устилающего ступени, ведущие к Золотому Трону, тяжело уселся на зеленую бархатную подушку, покрывавшую литое из драгоценного металла сиденье, и сделал безразличный жест ладонью.

— Пусть войдет. Энарек, предупреди его — мне нужна правда. Я не казню вестников печали. Наоборот, гонец будет вознагражден, какую бы новость ни принес.

Когда личный слуга шада — чернокожий немой мономатанец, облаченный лишь в набедренную повязку из шкуры леопарда, — во второй раз перевернул большие песочные часы, стоявшие в углу приемной залы, гонец ушел. Слуга искоса посматривал на обожаемого господина, и в его больших темных глазах можно было одновременно прочитать сочувствие, обеспокоенность и тщательно скрываемый страх. К своему счастью, мономатанец не мог вслух выразить свои чувства — он лишился языка еще в детстве, когда на деревню, где он жил, напали работорговцы-сегваны. "К счастью", ибо Даманхур сейчас разорвал бы голыми руками любого, осмелившегося его побеспокоить.

— Государь… — Голос тихий, но не вкрадчивый, как у большинства придворных, а настойчивый. Шад обернулся, яростно сверкнув глазами. У боковой двери зала стоял верховный дейвани. — Государь, я уже отдал несколько приказов…

— Подслушивал?.. — зло рявкнул Даманхур. — Выйди вон!

— Подслушивал, — безмятежно согласился Энарек, и его острая бородка, окрашенная хной, дернулась от движения челюсти. — Солнцеликий не изволил призвать своего верного раба, и потому мне пришлось стоять за дверью.

Шад с трудом подавил вырастающую где-то в груди волну тяжелого гнева — в отличие от многих других царственных владык повелитель Саккарема умел смирять свои чувства. Вдобавок Даманхур прекрасно понимал, что безумие, являющееся непременным следствием необузданной ярости, ничего не исправит, а только усугубит положение.

С этого дня каждый саккаремец, от грязного феллаха до блистательного эмайра, будет с надеждой взирать именно на него, шада. Золотой Трон Мельсины необорим, никто и никогда, начиная с времен основания государства, не вторгался с мечом на земли между Кух-Бенаном и полуденным побережьем океана. Да, саккаремцы ходили в походы на соседей; не все войны приносили успех, случались и поражения, а около сотни лет назад, в год Бирюзовой Цапли, закованная в железо пехота кенига Нарлака и его тяжелая конница в пух и прах разгромили передовое войско Саккарема во время пограничного конфликта за обладание плодородными областями на восходе Халисуна.

Но теперь произошло нечто невообразимое, разрушающее все представления о незыблемости бытия. Вселенная, такая знакомая и привычная, рушилась на глазах. Шад мельком вспомнил древние летописи из библиотеки Башни, свитки, повествующие о падении Небесной горы. Видимо, в те времена людскими умами овладело не меньшее смятение…

— Государь, — напомнил о себе Энарек, — не угодно ли тебе повелеть экипажу своего корабля позаботиться о том, чтобы судно было готово к отплытию?

— Кора-абля… — отрешенно протянул Даманхур и неожиданно вскинулся: — Ты с ума сошел! Представляешь, что начнется, когда разнесется слух: "Шад, спасаясь бегством от немытых степняков, покинул Мельсину!" Да и куда бежать? В Мономатану? Шо-Ситайн? На острова к бородатым сегванам-торговцам? Ух, как нас там ждут! Небось уже дворец выстроили! Ты обезумел, Энарек.