Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю - Томас Эсбридж

Прохождение товаров из мусульманского мира в средиземноморские порты франкского Леванта было крайне важным не только для латинян. Оно также стало одной из опор более широкой ближневосточной экономики, решающей для получения средств к существованию мусульманских купцов, ведущих караваны на Восток, критической для доходов крупных исламских городов Алеппо и Дамаска. Эти общие интересы породили взаимозависимость и обеспечили тщательно регулируемые (и потому «мирные») контакты, даже во времена политических и военных конфликтов. В конце концов, даже в разгар священной войны торговля была слишком важна, чтобы ее можно было разрушить.

Историки часто представляют 1120 год годом кризиса и напряжения в Леванте. Все же память о Кровавом поле еще была свежа, и как раз в этом году совет в Наблусе назначил строгие наказания за тесное межкультурное общение. Но в 1120 году Бодуэн II также произвел резкое сокращение торговых налогов в Иерусалиме. По словам Фульхерия Шартрского (жившего тогда в Святом городе), король объявил, что «христиане, так же как и сарацины, должны иметь свободу приходить и уходить, чтобы продавать свои товары, когда и кому захотят». Согласно мусульманскому свидетельству, относящемуся к этому же времени, Иль-гази — победитель на Кровавом поле — упразднил сборы в Алеппо и согласился на условия перемирия с франками. Степень координации между этими двумя предполагаемыми врагами установить невозможно, но оба явно делали попытки стимулировать торговлю. На самом деле характер и объем латинско-мусульманских торговых контактов, по сути, оставался не затронутым подъемом волны джихада. Даже Саладин, ярый поборник священной войны, став правителем мусульманского Египта, установил тесные связи с морскими торговцами Италии. Желая обеспечить выгодную торговлю и получить корабельный лес (который было трудно достать в Северной Африке), он в 1173 году выделил пизанцам защищенный торговый анклав в Александрии.[114]

Знания и культура

В XII веке в Утремере существовала и другая форма обмена: передача христианских знаний и культуры среди членов латинской интеллектуальной элиты. Свидетельства такой формы «диалога» в Иерусалиме ограниченны, но в Антиохии, имеющей давние традиции схоластики, ситуация была совершенно иной.[115] Город и его окрестности были местом расположения многочисленных восточных христианских монастырей, возникших прежде Крестовых походов и прославившихся как центры интеллектуальной жизни. Здесь собирались великие умы христианского мира, чтобы учиться и переводить тексты по теологии, философии, медицине и науке с греческого, армянского, сирийского и арабского. С созданием государств крестоносцев латинские ученые, естественно, начали собираться в городе и вокруг него. Примерно в 1114 году туда прибыл известный философ и переводчик Аделард Батский и остался жить на два года. Спустя десятилетие Стефан Пизанский, латинский хранитель собора Святого Павла, тоже провел здесь некоторое время. В ходе 1120-х годов он выполнил некоторые самые важные латинские переводы из всех когда-либо появлявшихся в Леванте. Самый известный перевод Стефана — «Королевская книга» аль-Маджуси — удивительное собрание практических медицинских знаний. Позднее эта книга пользовалась большой популярностью в Западной Европе.[116]

Степень, в которой эти медицинские знания повлияли на действующую практику в латинском Леванте, представляется спорной. Усама ибн Мункыз с удовольствием писал о своеобразных и временами отчетливо пугающих техниках и методах, используемых франкскими докторами. В одном случае больной женщине был поставлен диагноз «демон в голове». Очевидно, Усама наблюдал, как прибывший латинский врач сначала обрил ей голову, потом «взял бритву и сделал разрез на голове в форме креста. Потом он оттянул кожу, обнажив череп, и натер его солью. Женщина сразу умерла». Усама сухо заключил: «Я ушел, узнав об их медицине то, чего никогда не знал». Латинские поселенцы в государствах крестоносцев, похоже, признавали, что мусульмане и восточные христиане обладают довольно-таки глубокими познаниями в медицине, и некоторые из них, как, например, франкская королевская семья в Иерусалиме во второй половине XII века, держала на службе нелатинских докторов. Но было несколько превосходных медицинских центров, где работали западные христиане, в том числе большой госпиталь Святого Иоанна, которым управлял военный орден госпитальеров.

Мастерскому исполнению Псалтыря Мелисенды соответствуют некоторые здания, возведенные крестоносцами примерно в это же время. Известна масштабная программа реконструкции, выполненная в церкви Гроба Господня в Иерусалиме во время правления Фулька и Мелисенды. Когда франки впервые завоевали Палестину, эта церковь пребывала в состоянии упадка. Хотя в 1130 и 1140 годах латиняне обновили это святое для каждого христианина место, создав конструкцию, впервые вместившую все святыни, связанные со Страстями Христовыми, в том числе часовню на Голгофе (на предполагаемом месте распятия) и Его Гроб. К этому времени церковь также была тесно связана с франкскими монархами Иерусалима, будучи местом проведения коронаций и погребения королей.

По общим очертаниям новый план святого места соответствовал западноевропейскому романскому стилю раннего Средневековья и имел некоторое сходство с другими главными латинскими церквами — местами паломничества на Западе, включая ту, что находилась в Сантьяго-де-Компостеле (северо-запад Испании). Церковь крестоносцев имела некоторые отличительные черты — включая большую ротонду с куполом, — но многие ее особенности были результатом уникального окружения здания и желания архитекторов вместить как можно больше «святых мест» под одной крышей. Церковь Гроба Господня сегодня — это все еще, в общих чертах, та же церковь XII века, но почти все внутренние украшения утрачены (так же как и королевские гробницы). Из обширных латинских мозаик осталась только одна — почти невидная на потолке в полумраке часовни Голгофы, — изображающая Христа в византийском стиле. Главный вход в здание — через массивные сдвоенные ворота на южном трансепте — был увенчан парой каменных перемычек: на одной — слева — были показаны сцены последних дней жизни Иисуса, в том числе Тайная вечеря, на другой — сложная геометрическая сеть переплетенных виноградных лоз, а также человеческих и мифологических фигур. Эти перемычки оставались на месте до 1920-х годов, когда их сняли и выставили в соседнем музее. Скульптуры на южном фасаде объединяют франкское, греческое, сирийское и мусульманское влияние.

Новая церковь крестоносцев была освящена 15 июля 1149 года, ровно через пятьдесят лет после завоевания Иерусалима. Сооружение должно было превозносить и почитать уникальную святыню Гроба Господня — духовный эпицентр христианства. Оно также стало открытой декларацией уверенности латинян, утверждая постоянство франкского правления и могущество королевской династии, а также явилось памятником великолепным достижениям Первого крестового похода. Кроме того, церковь явилась великолепным свидетельством культурного многообразия Утремера.[117]

Божественная земля веры и молитв

Реконструированная крестоносцами церковь Гроба Господня была всего лишь одним выражением глубокого религиозного почитания, связанного с Иерусалимом и Святой землей вообще. Для франков этот левантийский мир, по которому ступал ногами сам Христос, являлся священной реликвией, где воздух и земля были проникнуты аурой Бога. Поэтому религиозные памятники, возведенные на столь святой земле, и выражения веры в многочисленных святых местах были особенно интенсивными. Латинская религиозная жизнь находилась под влиянием того факта, что многие местные жители Ближнего Востока (включая восточных христиан, мусульман и евреев) разделяли это чувство благочестивого рвения.

В XII веке самыми частыми западноевропейскими посетителями Утремера были не крестоносцы; это были паломники. Они тысячами прибывали из западного христианского мира, сходя на берег с морских судов в портах — Акре и других, или прибывали по суше из Руси, Греции и т. д. Некоторые оставались здесь, становясь светскими поселенцами, монахами, монашенками или отшельниками. Только несколько религиозных домов было возведено на пустых местах, но многие неиспользуемые помещения были возрождены (такие как бенедиктинский женский монастырь Святой Анны в Иерусалиме и латинские монастыри, построенные до Крестовых походов, например Нотр-Дам де Иосафат) и стали очень популярными.

Акты религиозного рвения приводили франков в контакт с коренным населением Леванта. Некоторые латиняне желали стать ближе к Богу, ведя аскетическую жизнь в изоляции в пустынных местностях, таких как гора Кармель (недалеко от Хайфы) и Черная гора (в районе Антиохии). Там они встречались с греческими отшельниками. Один из самых замечательных примеров религиозного сближения имел место в монастыре Девы Марии в Сайедная (15 миль (24 км) от Дамаска). Это греческое православное религиозное учреждение, расположенное на мусульманской территории, являлось обладателем «чудотворной» иконы Девы Марии. По Ее груди якобы течет масло, которое ценится за его невероятные целебные качества. Сайедная — место паломничества, популярное у восточных христиан и мусульман (которые почитают Деву Марию как мать пророка Иисуса). Начиная со второй половины XII века его стали посещать и латинские паломники, которые везли пузырьки с чудесным маслом обратно в Европу. Святыня была популярна и у тамплиеров.