Чудеса Дивнозёрья - Алан Григорьев

ни коробки, ни Мары Моревны. Украдкой смахнув слезинку, она почесала Пушка за ухом:

— Не беспокойся, теперь всё хорошо. Там, где живёт надежда, никакое горюшко надолго не задерживается. Так где, говоришь, оладушки дают?

Зима

Ключи от ворот зимы

Зима никак не наступала. Календарь намекал, что близится Новый год, а судя по погоде, на дворе ещё стояла мрачная ноябрьская осень. С деревьев облетели почти все листья, и только гроздья алых ягод пламенели между тёмных ветвей. Дни стали короче, солнце почти не показывалось из-за нависших серых туч, а лужи по утрам покрывались тоненькой коркой льда. Снег выпадал уже дважды, но потом приходила оттепель, и он таял, превращаясь в бурую грязь. Тайка каждый раз расстраивалась: как же это — Новый год, и без снега?

Зимой в Дивнозёрье было серо и скучно: мавки-хохотушки и водяницы зарылись глубоко в ил, кикиморы спрятались в кучах прелой листвы, полевые духи заснули в последнем стогу, и даже леший Гриня до весны залёг в спячку в заброшенной медвежьей берлоге. Домовые сидели по домам и с самых осенних Мокрид — дня, когда засыпают земля и вода, — носа на улицу не казали.

Только рыжий коловерша Пушок, похожий одновременно на кота и сову, не боялся мороза и ежедневно воевал с многочисленными воробьями и синицами, которые прилетали в сад, чтобы полакомиться ягодами.

Сегодняшнее утро опять началось с бухтения коловерши:

— Тая, это никуда не годится! Ты ведьма или где? Придумай, как нам отвадить пернатых разбойников! Спасу от них нет.

— Да что ты к птичкам пристал? — Тайка помешивала ложкой бурлящую овсянку. — Зима на дворе. Они тоже кушать хотят.

Был выходной, но она всё равно встала пораньше, чтобы прибраться в доме и нарядить ёлку — надо же было как-то создать себе новогоднее настроение!

— Но это моя рябинушка, — заныл коловерша.

— Не жадничай.

— И черноплодка моя!

За печкой заворчал-заворочался домовой Никифор:

— Что за крик спозаранку? Дай поспать, обормот!

— И боярышник тоже мой! — не внял Пушок.

В следующий миг ему пришлось уворачиваться от валенка, которым домовой запустил в неугомонного коловершу.

— Лучше вот овсяночки попробуй, — Тайка улыбнулась. — Со сгущёнкой. И тебе, Никифор, я тоже положу. Доброе утро!

— Сами ешьте свою овсянку, — надулся Пушок.

Вихор из перьев на его голове торчал, как боевая причёска воина племени ирокезов. Тайка протянула было руку, чтобы пригладить, но коловерша обшипел её и утёк под стол, нарочно зацепив когтями скатерть. Подбежавший домовой чудом успел подхватить сахарницу, а Тайка в сердцах звякнула ложкой о кастрюлю.

— По-моему, кто-то зажрался.

Ответом ей стало негодующее сопение из-под стола.

— Ладно, — она вздохнула, — в конце концов, скоро Новый год. Давайте не будем ссориться? Никифор, у тебя не найдётся пары дощечек? Сделаем для птиц кормушку.

Затея удалась! Кормушка получилась просто загляденье, и Тайка, набив карманы семечками, направилась в сад. Стоило ей только приладить кормушку на ветку и насыпать угощение, как тут же налетела тьма-тьмущая птиц. Тут были и воробьи, и синицы, несколько снегирей и даже один красавец-клёст.

— Шапку надень! — донёсся с кухни голос домового, но Тайка сделала вид, что не услышала.

Ей совсем не было холодно, хотя ночью опять подморозило, поэтому изо рта шёл пар, а щёки вмиг разрумянились на ветру.

Пушок вылетел следом, спикировал на ветку боярышника, росшего у забора, и принялся важно расхаживать туда-сюда с хозяйским видом.

— Ишь, разгалделись, — проворчал он, глядя на птичий пир.

— Зато твои ягоды не трогают. Теперь доволен? — Тайка подышала на ладони и спрятала руки в карманы куртки.

Однако одного из снегирей — мелкого, зато с самой яркой грудкой — семечки не заинтересовали. Воровато оглядываясь, он перелетел на ту же ветку боярышника, где сидел Пушок, и клюнул красную ягоду.

Коловерша, обалдев от такой наглости, взревел:

— Моё! — и бросился вперёд.

Снегирь заметил опасность слишком поздно. Он попытался было упорхнуть, но, получив удар лапой, упал с ветки, как сбитое яблоко.

— Ты что, очумел?! — Тайка сбежала с крыльца и подхватила птичку. — Пушок, тебе не стыдно?

— Я думал, что он улетит, — потупился коловерша. — Они же шустрые. Ну, обычно… Тая, не смотри на меня так. Я правда не хотел. И мягкой же лапкой бил, без когтей!

— Ишь, не хотел он! А зачем тогда бросался? — фыркнула Тайка и унесла снегиря в дом, захлопнув дверь прямо перед носом у поникшего Пушка.

Коловерша не обманул — снегирёк оказался цел и невредим. Тайка подумала, что тот, наверное, упал в обморок от страха (если, конечно, птицы вообще способны падать в обмороки). Едва оказавшись в тепле, пернатый гость очнулся, открыл глаза-бусинки и завертел головой, а потом, выпорхнув из Тайкиных ладоней, повис на занавеске, в страхе озираясь по сторонам.

— Не бойся, никто тебя не тронет, — Тайка поставила блюдечко с водой на подоконник и насыпала горстку семечек, но снегирь и не думал спускаться.

Она уже успела пожалеть, что притащила в дом дикую птицу: помощь ей, похоже, не требовалась, а мозгов было… ну, как у обычного снегиря. Теперь ещё и выгонять замучаешься.

— Кыш-кыш! Никифор, а ну-ка дай мне полотенце.

Заслышав её голос, птица взмахнула крыльями и заметалась под потолком.

— Зачем тебе? — домовой высунулся из-за печки.

— Попробую поймать и выдворить этого истеричного снегиря, — вздохнула Тайка.

— Ничего я не истеричный, — донёсся с абажура звонкий мальчишеский голос.

Никифор крякнул, а Тайка чуть не шлёпнулась на пол от неожиданности:

— Мамочки, он ещё и разговаривает?!

— Не надо говорить обо мне так, будто бы меня здесь нет, — снегирь встряхнулся и почистил об абажур клюв. — Что это за рыжее чудовище? Зачем вы схватили меня? Вас мой дед подослал, да?

— Никто нас не подсылал, — надула губы Тайка. — Мы даже не знаем, кто ты такой. А уж о деде твоём тем более не слышали.

— Не ври, о нём все на свете знают! — звонко чирикнул снегирь.

— И как же его зовут?

— Морозко. А по-вашему, стало быть, дед Мороз, хозяин вьюги и метели, зимний воевода, повелитель льда, владыка Севера и прочая, и прочая…

Тайка, не удержавшись, хихикнула:

— Если дед Мороз твой дедушка, то ты, выходит, Снегурочка, что ли?

— Сама ты Снегурочка-дурочка, — огрызнулся вредный птах. — То сестра моя старшая. Неужели непонятно?

— Что-то я не слышала, чтобы у деда Мороза другие внуки были, — Тайка покачала головой, а Никифор, подкравшись сзади, сунул ей в руку полотенце и пробурчал:

— Не нравится мне этот хмырь пернатый. Его, понимаешь, подобрали бездыханного, в дом принесли, обогрели, а он ещё и обзывается!