Крушение величия - Владимир Евгеньевич Платонов

старший решил быстро довести начатое дело до конца. Он сделал ложный выпад в голову противника, а сам, повернувшись вокруг себя, сблизился и нанёс удар дубинкой в область колена. Нога подогнулась, и новичок потерял равновесие, а рыжий в этот момент ударил тем же оружием по голове. Парень упал, но неприятель не стал его добивать, а сделал шаг назад, позволяя сопернику встать.

Валерка поднялся, пошатываясь. В ушах звенело, в глазах всё расплывалось, но сдаваться он не собирался. Подождав, пока сфокусируется образ врага, он вложил все силы в размашистый свинг!.. Но, мимо! Рыжий уклонился, пропуская противника мимо себя, и тут же ударил дубинкой по спине. Юноша вновь упал, и вновь его враг не стал добивать свою жертву.

На этот раз Валерка смог подняться не сразу. Удар по позвоночнику жуткой болезненной волной передался по рукам и ногам, на мгновение вызвав паралич. А соперник, решив, что бой на этом закончен, подошёл поближе, ткнул строптивого новичка дубинкой в грудь и спросил:

– Ну, что, хватит, или добавить? Я тебя сейчас по полу размажу, если не успокоишься!

Слова дошли до сознания с трудом. Но уловив их суть, Валерка через боль встал на одно колено, показал своему обидчику средний палец, и тут же, пользуясь его неосмотрительностью, нанёс удар ногой в колено, а потом бросился на врага, повалив его на пол и пытаясь добраться зубами до горла.

Однако рыжий встал на борцовский мост и перевернул отчаянно сопротивляющегося новичка на лопатки. Затем, желая покончить с затянувшейся разборкой, нанёс резкий и сильный удар локтем в челюсть, на этот раз, вырубив жертву наглухо.

Валерка очнулся от сильной боли. Всё тело ломило. В ушах звенело. Голова раскалывалась. Первой мыслью пришедшего в себя подростка было: «Я жив, или я уже мёртв?». Второй – обнадёживающее: «Если уж так больно, значит, пока ещё жив!». И осознав этот утешительный факт, он вновь отключился.

Снова пришёл в сознание молодой человек от лязганья дверного замка. Боль ослабла, дав возможность юноше осмотреться. Серые бетонные стены с маленьким зарешёченным окошком под потолком, такой же бетонный пол, деревянные нары и дверь из толстой стальной арматуры – такая картина предстала его взору. Прямо напротив сидел незнакомый мужчина, судя по всему, только что вошедший в камеру.

– Нападение на Начальника караула – серьёзнейшее преступление! – начал он говорить, видя, что Валерка пришёл в себя. – Как правило, за такой проступок следует отчисление из Академии, однако мы не можем поступить с тобой также, поскольку стать кадетом ты не успел! Тебя пока что неоткуда отчислять. Так что же нам с тобой делать?

Вопрос был риторическим, потому ответ не последовал. И мужчина продолжил:

– У нас есть два варианта. В одном случае, мы можем дать тебе попробовать всё-таки попасть к нам, несмотря на совершённое преступление. Но, прежде чем ты сможешь это сделать, ты проведёшь месяц в карцере на хлебе, воде и наборе витаминов. Это то самое место, где ты сейчас и находишься. Во втором – мы отправим тебя назад, в твою деревню, и пусть дальше решают Смотритель и другие Жрецы твоего сектора. Ты ведь, насколько мне известно, не особенно-то сюда и рвался? Вот и продолжишь жить припеваючи в своём болоте! На размышления у тебя сутки. Это время даётся для того, чтобы ты смог оценить всю прелесть отдыха здесь, на тот случай, если всё же рискнёшь попробовать поучиться. И учти: в среднем каждый кадет за время учёбы проводит в карцере от двух до трёх месяцев. Правда, редко кто начинает прямо с него! А теперь до завтра!

И Валерка остался один. Было тоскливо. Он хорошо понимал, что ни о какой «жизни припеваючи в своём болоте» речь не шла, прекрасно помня об альтернативе, рассказанной Смотрителем. К тому же, семья в этом случае лишится денег, ещё не начав их получать, вот и выходило, что, хочешь – не хочешь, а нужно терпеть и пытаться остаться здесь. Однако было ещё кое-что, подстёгивающее желание юноши попасть в Академию. Дело в том, что Валерка весьма болезненно переносил поражения. Он не привык проигрывать, и чаще всего в сложных жизненных ситуациях до сих пор находил способ выходить из затруднений победителем. Иногда не напрямую, зачастую длинными окольными путями, и, тем не менее, итог, как правило, был победным. А сейчас отказ от учёбы означал бы провал без возможности что-либо исправить, и это подростка не устраивало. Он недолго размышлял с выбором, и почти все оставшиеся сутки провёл в моральной подготовке к предстоящему месяцу в камере.

Испытание и вправду было непростым. Тёмные мрачные однотонные стены с низким потолком давили, создавали нехватку пространства. Отсутствие нормальной еды Валерку пока не беспокоило, но он понимал: одно дело провести впроголодь сутки, совсем другое – месяц. И в довершении ко всему – одиночество! Это, пожалуй, было самым трудным. Не иметь возможности перекинуться с кем-либо парой словечек, да, хоть поругаться, в конце концов, – от этого можно было сойти с ума. Не за месяц, конечно, но и этого срока было достаточно, чтобы взвыть от тоски. И всё же, несмотря на серьёзность возникшего на пути к учёбе препятствия, юноша готовился преодолеть и этот барьер.

Ровно через сутки железная дверь отворилась, и тот же мужчина сходу задал вопрос:

– Ну, что, молодой человек? Едем домой?

– Нет, ваша милость! – не раздумывая ответил Валерка. – Я хочу попробовать попасть в Академию и готов провести месяц в карцере!

– Так, так! – прокомментировал услышанное вошедший, присел на нары и уставился на собеседника. – Не называй меня «ваша милость»! К преподавателям, воспитателям и кураторам у нас обращаются по-другому!

Он посидел некоторое время молча, внимательно рассматривая арестованного. Затем, желая убедиться в твёрдости принятого