Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов - Николай Бахрошин

Бьерн знал, что говорил. Старый воин сам всю жизнь боролся с вином и пивом. И, оставаясь на ногах в сражениях и поединках, часто оказывался на земле после хмельного удара…

Подумав об этом, конунг вдруг встал, отбросив простую, как у всех, скамью. В далеком викинге нельзя думать об удобствах тела, таков обычай. Стулья со спинками, взятые в боях мягкие троны и седалищные подушки ждут победителей дома.

Хмель качнул его, но он устоял, схватившись рукой за край стола. Постоял, находя равновесие. Хмель отступил.

— Харальд! — позвал Рагнар.

— Что, конунг?

— Пошли со мной. Там узнаешь, — сказал Рагнар.

Харальд Резвый встал из-за стола неподалеку.

Харальд — невысокий, но складный лицом и телом, как Бальдар-асс, хмелел мало. От выпитого его смуглое лицо налилось на щеках румяными жилами, но глаза смотрели на конунга трезво. Отважный воин, но не теряет голову ни в пылу битвы, ни за столом. Когда-нибудь он сам станет морским конунгом, если раньше не уйдет к Одину. Детям Одина не обидно уходить к Всеотцу, обидно прежде не заслужить славы в Мидгарде, позволяющей занять в Асгарде почетное место…

После сечи с поличами Харальд несколько раз порывался поговорить с конунгом о будущем. Начинал говорить. Мол, поличей мы посекли как траву, и честь нам за это. Дня детей Одина нет ничего слаще битвы. Но что дальше, конунг? Скоро зима, река станет, драконы морей не поплывут по льду. В брошенных домах поличей много еды, но хватит ли ее до весны? Кто будет кормить нас всю эту зиму, если дикари лягут под мечами всем племенем?

Харальд — умный, он тоже пытается смотреть вперед не как простой воин, а как вождь. Рагнар давно это знал.

Но с чего он решил, что конунг глупее его? Рагнар не стал ему ничего рассказывать. Просто сказал, подожди, мол, сам увидишь. Зачем, мол, перебивать сегодняшний пир завтрашними заботами?

Теперь пришло время позаботиться…

Ярлы молча вышли из восточной двери в прохладу рассвета. Переступили через спящего, загораживающего проход. Вышел испорожниться герой, но назад вернулся только наполовину, ноги остались ночевать на улице. Бывает…

Прошли сотню шагов до дома рабынь. Остановились перед дверью. Рагнар сильно ударил ногой по дереву. Дверь, заскрипев, провалилась внутрь. Из дома остро пахнуло женским, зовущим. Но сейчас было не до них, это потом.

— Окся, — позвал Рагнар, — иди сюда!

Рабыня, которой велено было ждать в готовности, тут же вышла наружу. Встала перед воинами, покорно склонив голову в ожидании и спрятав глаза, кутаясь в шкуру, накинутую поверх рубахи. Она всегда была покорной, эта высокая, крепкая, складная фигурой девка, молчаливая, как корова. Родом она откуда-то из здешних мест, понимает разговор поличей, за это Рагнар ее и выбрал.

— Сейчас ты пойдешь к дикарям, найдешь в лесу становище, скажешь, что конунг прощает их. Это понятно?

— Да, господин, — ответила она, не поднимая глаз.

Несколько раз конунг брал ее мимоходом, но глаз, кажется, так и не видел. Вот волосы хорошие, кудрявые, цвета спелой пшеницы и приятные на ощупь, как шелк. Их хорошо наматывать на руку, втыкая ей в зад свой кожаный меч. Ладно, пусть Змей Ермунганд выколет ей глаза острым хвостом, если она их так прячет…

— Скажешь поличам, пусть возвращаются в свои дома. Дети Одина больше не будут их убивать. Пусть кормят нас, как было раньше, и живут без дрожи. Я добрый сегодня и решил забыть их непокорство. А иначе, если не выйдут из леса, мои воины сожгут их села, начнут ловить людей и дальше украшать колья на валу головами. Это понятно?

— Да, господин.

— Если спросят, почему пришла ты, скажи, мол, пока не остыла кровь между нами, я не хочу посылать к ним воинов. Но дальше я буду сам разговаривать со старейшинами. Пусть возвращаются. Все, теперь иди. Потом сама возвращайся. Понятно?

— Да, господин…

Ухватив за шелковистые волосы, конунг сам доволок рабыню до выхода из крепости. Вдвоем с Харальдом отворили бревенчатые ворота. Дозорные на валу приветствовали ярлов криками. Хоть и пьяные, но на ногах. Все знали, конунг строг в приказах. Те, кто провинился в службе, по обычаю, изгоняются из дружины, лишенные оружия и доспехов. А для воина фиордов нет горше позора.

Толкнув Оксю из крепости, Рагнар слегка поддал ей ногой под тугой зад. Рабыня, споткнувшись, заспешила прочь, пригнувшись, как она обычно ходила.

— Стой, девка! — вдруг крикнул ей вслед конунг.

Та вздрогнула, словно ее ударили, остановилась, не оборачиваясь. Покорно застыла.

— Иди сюда!

Окся с видимой неохотой вернулась назад.

— Посмотри на меня! — приказал Рагнар. Не дожидаясь, пока она поднимет голову, прихватил ее за мягкий подбородок, заглянул в глаза.

Красивые оказались глаза. Яркого, редкого цвета лесных фиалок. От его пристального взгляда рабыня трусливо прижмурилась.

— Ладно, иди, — конунг оттолкнул ее. — Помни, что я сказал. Все передай старейшинам до последнего слова. Потом возвращайся…

Окся, ссутулившись, снова пошла прочь от крепости.

— Теперь понял? — спросил он Харальда.

Харальд посмотрел вслед уходящей рабыне. Та мелко, опасливо семенила, втягивая голову в плечи. Отойдя подальше, коротко оглянулась на них. Снова пошла, уже не оглядываясь.

— Вряд ли она вернется, — сказал он.

— Вряд ли, — согласился Рагнар. — Да пусть ее разжует и проглотит смрадная великанша Хель, мне что за дело!

— Потеряли молодую, здоровую рабыню, — равнодушно заметил Харальд.

— Пусть! Важно, чтоб поличи вернулись в свои селения, снова платили дань и кормили нас. А эти коровы князя Добружа давно уже прискучили воинам. Потом можно будет взять себе новых девок из племени. Вот хотя бы их Сельгу-целительницу, которую даже старый Бьерн называл красавицей. Уж он-то брал женщин на севере и на юге, многих насадил на свое копье, понимал в них толк…

— Поличи снова могут взяться за оружие, они злые, — задумчиво сказал Резвый.

— Значит, надо отбить у них такую охоту! — сказал как отрубил Рагнар. — Как будто ты сам не знаешь! Только не сразу, Харальд. Не все сразу. Ни один человек не покоряется сразу. Сначала нужно приучить его кланяться в пояс, потом — вставать на колени, а уж только потом он начнет лизать твои подошвы… А рабыня… Да пусть Черный Сурт, глава великанов мрака, вырвет ее трусливое сердце и сожрет без соли! Она, вырвавшись на свободу, как коза из загона, сама не вернется, конечно. Только и не уйдет далеко, останется жить у поличей. Да и куда ей идти, где теперь искать свой народ? А мы тем временем, приведя диких к покорности, заберем ее назад, как забирают беглых рабов по праву хозяина. У нее красивые глаза и гладкое тело. Будет приятно учить ее покорности заново…