Хулио Кортасар. Другая сторона вещей - Мигель Эрраес

С другой стороны, двухмесячное пребывание во Флоренции не было продуктивным в области создания рассказов фантастического жанра, по крайней мере в практическом, организационном смысле, но с точки зрения теоретической Флоренция повлияла на писателя весьма благоприятным образом: приобретенные впечатления очень скоро стали источником вдохновения. Именно поэтому Кортасар торопится окончательно завершить работу над произведениями Эдгара По, и почти все свое время он отдает этой работе. Только такими причинами и никакими другими, и меньше всего материального характера, можно объяснить тот факт, что за эти месяцы он написал только несколько стихотворений – совсем мало – и начал и закончил несколько рассказов для будущей книги «Конец игры». Однако не будем забывать, что работа над переводами Эдгара По была невероятно трудной и объемной. Шестьдесят семь рассказов, «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», философская поэма в прозе «Эврика», сборник статей «Философия творчества», не говоря о вступительных статьях, – все это намного превосходило то, что может сделать переводчик какого угодно высокого уровня за полгода. Добавим, что возможность сразиться с Эдгаром По была ему по душе, поскольку творчество этого писателя сопровождало Кортасара всю его жизнь. Со времен Банфилда Эдгар По был ему очень близок. Переводить его значило для Кортасара получать огромное удовольствие – так говорил он сам несколькими годами позднее.

Если бы он был в Париже и вел оседлый образ жизни, никуда не уезжая, написал бы он больше фантастических рассказов? Этого мы знать не можем. Мы знаем только, что именно думал Кортасар по поводу места и времени, способствующих писательству, и в этом смысле он никогда не был сторонником четкой программы и установленного порядка. «У меня никогда этого не было (имеется в виду расписания). У меня был период времени, когда я работал по расписанию, чтобы зарабатывать на жизнь, но это не имело ничего общего с литературой, заниматься которой по расписанию у меня никогда не получалось. Я всегда искал для себя такой тип деятельности, при котором был бы занят часа два-три в день, и хотя платили за это очень мало, но зато стоит закончить работу и выйти на улицу, как ты предоставлен самому себе. То же самое и с литературной работой. Я абсолютно не могу существовать в рамках жесткой дисциплины». Он мог начать писать какой-нибудь рассказ или роман в любом месте и в любой момент. Он никогда не был сторонником обязательной квоты, которую надо непременно отрабатывать изо дня в день, как это делали, чтобы далеко не ходить за примером, Варгас Льоса или Гарсия Маркес, в первую очередь потому, что это было для него невыносимо, и еще потому, что он мог писать где угодно и в любых условиях: в подземке, автобусе, самолете, кафе, зале ожидания аэропорта или вокзала, в офисе ЮНЕСКО, между заседаниями, когда он работал в этой организации переводчиком.

Однако в последние годы он признавался, что предпочитает работать в тишине и покое. К тому же поменялся и режим работы без расписания: «…когда я дохожу до самого важного из того, что хочу сказать, я в каком-то смысле становлюсь жертвой того, что делаю, ибо то, что я делаю, целиком захватывает меня. Например, завершающая часть романа „Игра в классики" написана в ужасных, с точки зрения физической, условиях, потому что я начисто забыл о времени. Я не знал, день сейчас или ночь. Моя жена (Аурора Бернардес) приходила ко мне с тарелкой супа или говорила, например: „А сейчас тебе надо немного поспать", – примерно так я жил. Но до этого я в течение двух лет вообще ничего не писал. Какие-то разрозненные заметки, может быть, одну главу. И вот настает момент, когда все концентрируется в тебе, и остается только окончательно это выразить. Но тогда речь идет не о расписании, а о наваждении».

Итак, разделавшись с работой над переводами Эдгара По, Хулио с Ауророй решили продлить пребывание в Италии, с тем чтобы объездить ту часть полуострова, где они еще не были: Пиза, Лукка, Прато, Болонья, Равенна, Классе, Феррара, Венеция, Падуя, Верона и Милан. Самое большое впечатление произвела на них Венеция, город, в котором они пробыли, пользуясь тем, что основной наплыв туристов несколько спал, десять дней, остановившись в маленькой гостинице «Дожи» за 1600 лир с полным пансионом. Окна их комнаты выходили на площадь Святого Марка, прямо на башенные часы Торре-дель-Оролоджо, так что они имели возможность сколько угодно раз наблюдать сцену поклонения волхвов младенцу Иисусу, которая каждый час, с неукоснительной точностью, появлялась перед ними. Очень сильное впечатление произвело на Кортасара и зрелище погребальной гондолы: гребцы, одетые в черное, серебряный крест на носу гондолы, сияющий в лучах солнца, медленное движение в тишине по направлению к Сан-Джорджо, острову, где хоронили усопших. Он говорил тогда своему другу Дамиану Карлосу Байону, что ему хотелось бы иметь достаточно таланта, чтобы описать эту сцену в каком-нибудь из своих рассказов. В 1977 году он напишет рассказ «Лодка, или Еще одно путешествие в Венецию», который войдет в сборник «Тот, кто бродит вокруг».

9 июня они вернулись в Париж. Надо было немедленно решать вопрос, где жить и на что жить. Относительно того, где жить, им очень повезло. Через университетское агентство по недвижимости, которое было им уже знакомо, они сняли у одной английской преподавательницы и пианистки, приехавшей, как и они сами, совсем недавно, две смежные комнаты – с большим окном и правом пользоваться кухней, телефоном и «полагающимся» душем – на третьем этаже вполне прилично освещенного, по парижским меркам, дома по улице Мазарини, в шестом округе. Местоположение было прекрасным, в двух шагах от реки и с очень удобным сообщением, если говорить о местах, где они любили бывать, – ничего общего с безликим районом около площади Италии. Эта улица была недалеко от моста Искусств и Нового моста и пересекалась с бульваром Сен-Жермен, а почти по прямой упиралась в Люксембургский сад. Улица Мазарини была (и есть) привилегированным районом. Они забрали свои книги и вещи, сданные на хранение, не забыв радиоприемник Гутмана, чтобы слушать по вечерам концерты, и устроились на новом месте. Что касается пропитания, как раз когда они включились в жизнь города и собирались каждый день посещать театры и кино, Кортасар получил предложение от ЮНЕСКО поработать там переводчиком в течение трех недель. Это и стало решением проблемы, на что жить. Сомнений у них не было, и они сочли это предложение очень выгодным, поскольку на деньги, вырученные от этой работы, можно было дожить до того дня, когда придут доллары из Пуэрто-Рико за переводы Эдгара По, которые, как мы уже знаем, пришли с большим опозданием. (Он рассчитывал получить их в ближайшие две недели; чек пришел через четыре месяца.) Дела, однако, шли не так уж плохо, поскольку почти в то же самое время из ЮНЕСКО позвонили не только ему, но и Ауроре и тоже предложили ей контракт, поскольку она к тому времени сдала экзамен на переводчика в ЮНЕСКО. Работать обоим в качестве переводчиков в одной и той же организации противоречило закону, это было запрещено. Однако не только на этот раз не произошло ничего плохого, но и в будущем все проходило гладко, когда повторялась эта противозаконная ситуация. Эти кафкианские обстоятельства постоянно служили у них обоих темой для шуток, поскольку в ЮНЕСКО хоть и знали, что они женаты, но все равно продолжали обращаться к ним, и хотя не забывали каждый раз предупредить их, что это незаконно, однако упорно присылали очередные деловые письма с приглашением на работу.